Посылка от сына

Посылка от сына.

У пенсионеров Антона Васильевича Бойчука и его супруги Галины Федоровны, несуетно живущих на уютной херсонской улочке, появилась еще одна причина благодарить Бога. Тихим осенним вечером  юркая, нестареющая почтальонша Паша принесла извещение о посылке.
Словно святитель послал голубя с долгожданной вестью о сыне. А то  ведь старики совсем уж пригорюнились. Больше двух лет от Феди– ни слуху ни духу.
Казалось бы, чего проще: открыточку там какую-нибудь или письмецо на десяток слов– и у родителей отляжет от сердца. Так нет же, как будто в воду канул. Телефона у стариков нет,  и у соседей тоже нет, так ведь можно, например, через сослуживца передать или с другой какой оказией. В мире сейчас так неспокойно, так тревожно, грянули большие перемены, люди ожесточились, рвут друг у друга нажитое, делят. И мало ли что может случиться? А Феденька был и остается их единственной радостью и вечным утешением, хоть ему уже и за тридцать, далеко за тридцать.
– Ну что, бабка?– весело говорил Антон Васильевич, со старческой молодцеватостью похаживая по комнате и даже как-то пританцовывая.– Нечего воздух зря портить. Давай сразу и готовиться. Завтра с утра поработаем и двинем потихонечку, а? Придумай только, что мне одеть по такому случаю. Я давно уже  на людях не был.
В доме запахло праздником. Старики и позабыли, когда задавались вопросом, что одеть. Теперь Галина Федоровна радостно перебирала их нехитрый гардероб, прикидывала, что и как, со счастливым лицом вспоминая, казалось, навсегда утраченные навыки. Мужу отобрала синий строгий костюм, припасенный  на самые- самые торжественные случаи, если таковые еще будут в их плавной, бедной на события жизни, и  « на смерть». Себе долго примеряла юбки и кофточки, давно вышедшие из моды, задыхаясь от пыли и нафталина, а еще больше– от нахлынувших чувств и воспоминаний. Вот этот серый элегантный костюмчик, делающий ее похожей на учительницу, подарили на работе к пятидесятилетию. Боже мой, сколько было улыбок, теплых слов, губной помады на увядаюших щеках, забывших о поцелуях! Банкет, цветы, опять горячие поздравления и пожелания. Жаль, для жаркого нынче сентября он тяжеловат. А юбку из черного, дефицитного тогда велюра она сшила еще раньше– незадолго до серебряной свадьбы. В сочетании с белой кофточкой  в больших кружевных воланах это было так романтично, как говорили подруги по работе! Может, немного льстили, но тот комплект ей самой очень нравился. Какие теперь воланы?!
– Галя!– кричал из другой комнаты муж,– представляешь, нога усохла. Примерил новые туфли, выходные, а они болтаются, как рукава у инвалида.
– А что ж ты хотел?–откликнулась жена благодушно,– в армию тебе, что ли?
– В армию– не в армию, а когда такие события случаются, то и чувствуешь годы. Да-а, много уже на спидометре намотало. ( слышно было, как Антон Васильевич громко топает ногами в туфлях, прохаживаясь по комнате для проверки)  – Ничего, ваты набью, сойдет. А ты заканчивай тоже с примеркой. Поужинаем– и на боковую. Завтра– большой день, встанем пораньше.
– Сейчас, Антон, сейчас,– растроганно отвечает Галина Федоровна, перебирая дорогие сердцу наряды,– вот полюбуюсь на свою молодость– и опять на несколько лет, а, может, и навсегда. И будем ужинать. Консервочку мясную откроем по такому случаю, винцо у нас есть.
– Ну ты собирай на стол, а я пройдусь немного,–сказал Бойчук.–Что-то на сердце волнительно, надо унять.
– Смотри, недолго,–ласково предупредила Галина уже из кухни, и, словно стесняясь, добавила,– мне одной скучно сегодня.
Антон Васильевич вышел за калитку. Впервые за несколько лет просто так, без всякого дела. Природа тоже отдыхала. Стоял тихий-тихий вечер в предверие бабьего лета. Воздух, особенно гулкий в такие часы, передавал малейшие звуки: звонкие детские голоса, далекий шум автомобилей, скрежет тормозов на шоссе. Листья орехов, кленов и каштанов уже не дремлют сонно, а живо лепечут что-то свое, и в верхушках высоких тополей уже слышно глухое бормотание осени. Закурчавились листья каштанов, края их стали коричневыми, багряными,медными, лишь кое-где зелеными еще остались осевые жилки. Седина листвы– бледная изжелть, пока еще редкая, появилась и на вишнях, и на абрикосах, и на акациях.» Все, как у людей,– подумал Антон Васильевич, вздыхая.– Да, всему свое время». Он неторопливо прошел еще несколько кварталов и повернул обратно.
Темнело. На ночные стоянки мимо него шмыгали автомашины; с потными, розовыми лицами возвращались мальчишки с мячами в руках, спешили с авоськами запоздавшие женщины– мимо Антона Васильевича текла жизнь, и он радовался, что был ее частью.
Дома они поужинали, потом по очереди прочитали извещение, словно убеждаясь в надежности того, что они сегодня прочувствовали. Пока жена убирала на кухне, Бойчук снова вышел во двор. Уже стояла ночь. Вспомнилось очень далекое, еще из школы: «…тиха украинская ночь…». Она, действительно, была тиха, спокойна, величественна. Пахло ночной фиалкой, еще трещали  цикады и кузнечики, и над всем этим стояло огромное небо с жемчужной россыпью звезд. Антон Васильевич поднял голову и долго смотрел вверх.
– Знаешь, Галя,– сказал он, заходя в дом,– я сейчас смотрел на звезды. Уже и не помню, когда последний раз на них смотрел. Все в землю да в землю. А знаешь, надо почаще смотреть на звезды, сколько лишнего тогда уходит от человека! Я где-то об этом читал, но сейчас убедился, как это правильно. Федя и в этом мне помог. Сегодня прямо-таки все приметы хорошие. Ну что, будем спать?
Старики улеглись спать, но заснуть долго не могли. Вспоминали былое, вспоминали детство сына, и как-то уютнее становилосьдвум людям от того, что есть еще кто-то, кто помнит о них, кто поможет, если будет очень уж  трудно, позаботится об их старости и вспомнит добрым, благодарным словом после, когда они уйдут.
…Они выстрадали сына. Встретились Антон и Галя на далекой казахстанской земле. Оба– по комсомольским путевкам, первые целинники. Хлебнули всего. Свиданничать да ворковать было некогда. Перед свадьбой мечтали о большой семье, да не судьба. Морозы, неустроенность, тяжелые мешки повредили что-то в женском организме бойкой Гали, и никак не удавалось благополучно разродиться. Красивому, крепкому Антону по-дружески нашептывали подыскать жену понадежнее, но тот, молча выслушивая советы, на предательство, как он выражался, не пошел.
После десяти лет целины Бойчуки переехали в Херсон– к родителям Гали. Наверно, целебный воздух родины и отчего крова– не пустые слова. Через год родился сын. Назвали его в честь Галиного отца Федором. Когда Антон убедился, что сын жив-здоров, то объявил родителям, что будет обособляться. Как Федор Петрович ни уговаривал, зять был непреклонен:
– Хочу иметь собственное гнездо, я – не калека, не инвалид, впереди еще большая жизнь, и у сына должен быть свой дом.
Через три года отпраздновали новоселье, правда, Антон исхудал, стал горбиться, открылась язва:то ли казахстанское  наследство, то ли приобретение застройщика. Но душой хозяин был спокоен. Дом– небольшой, как все тогда строили, но зато земли нарезали восемь соток в черте города, хоть и на окраине. Бойчук устроился на заводе стеклотары по основной своей специальности– трактористом. Возил из цеха на склад поддоны со стеклобанкой, марблитом (это такая стеклянная отделочная плитка), а когда надо было, то и прицеп с мусором его трактор таскал, и много других хозяйственных, нужных дел совершил тракторист Бойчук, прежде чем отправиться на заслуженный отдых. Много похвальных слов он выслушал на прощанье и от начальства, и от своих товарищей по труду.
А в свободное время Антон Васильевич хозяйничал по дому. Это легко сказать– отпраздновали новоселье. А сколько еще пришлось приложить рук для нормального обустройства?! И забор надежный поставить, и летнюю кухню, чтоб жене поудобнее было, и веранду, и сад заложить с толком. И все не за один день, и все с оглядкой на заработанные средства. Долго  копейки лишней в доме не было, несмотря на то, что и Галя опять работала ткачихой на хлопчато- бумажном комбинате, откуда она и поехала в Казахстан. Все Антон делал сам, своим горбом, экономил каждый рубль.
А Федя тем временем подрастал. Отец любил его безмерно; любил, когда сын вертелся у колен, расспрашивал о том о сем, просил показать, как и что делается. Как ни занят был Антон, а все же терпеливо показывал, как держать фуганок, как строгать доску, как обрезать яблоню и многое другое, что умел сам. Но видно не в коня корм. Не всегда Федя крутился возле отца, а только тогда, когда можно было чем-то полакомиться, когда что-то созрело.
– Папкпа, папка, смотри,– радостно кричал сынишка, глядя  счастливыми  глазами вверх,– абрикоска уже поспела, сбей ее мне!
Отец откладывал самую неотложную работу, брал длинную палку и долго высматривал, где же она – эта  спелая абрикоска.
– Да вот же она, вот,– кричал красный от нетерпеливого желания Федя, тыкая коротким, толстым пальцем куда-то в густую листву. После долгого поиска отец все же находил заветную абрикоску, удивляясь про себя, какую же это надо иметь остроту зрения, чтобы приметить на самом верху дерева среди сплетения листьев  и веток один зардевшийся бочок абрикоса.
А в остальное время хозяйственные заботы отца мало волновали Федю. Как ни пытался показать Антон сыну прелесть расцветающей сирени, или как из грубого, шершавого бревна выходит гладенькая, пахнущая лесом доска, а затем, например, удобный табурет или тумбочка; или как иногда смешно кролик уплетает свою траву, или как успокоительно и чудесно журчит вода по искусно сделанным желобам и каналам, и как  благотворно она влияет на рост всего живого– ничто подобное Федю не интересовало.
Больше всего Феде нравилось дразнить соседских мальчишек и девчонок. Время тогда было трудное. Семья у соседей большая и без рано умершего от фронтовых ранений отца. Федя намажет кусок хлеба толстым слоем масла или меда, выйдет на улицу и ест, с удовольствием наблюдая, как дети судорожно глотают слюну. Уже и лупила Галина Федоровна своего сына и уговаривала и стыдила– ничего не помогало. Сама она частенько подкармливала детей Ефросиньи: то по яблочку даст, то несколько гроздьев винограда для них сорвет, то булочкой угостит. Но все-таки главная забота– о Феденьке. Ему ни в чем отказа не было.
Став парнем, Федя Бойчук бросил свои детские проказы. Ему было достаточно, что он был сыт, одет лучше своих сверстников, его дом всегда ухожен и наряден в отличие от соседей. Учился Федя спустя рукава, к делу какому- нибудь пристрастия не имел, потому, уйдя в армию, Бойчук там и остался, сперва сверхсрочником, потом после ускоренных курсов получил офицеркое звание. Правда, в письмах стал жаловаться, что его не понимают, что начальство его трудов не замечает, придирается по пустякам. А последние два года и совсем замолчал.
И вот, слава богу, долгожданная весточка. Им, старикам, совсем не нужны никакие подарки. Важнее знать, что есть на свете их сын, что с ним в все порядке, что он их помнит. Может, внучата приедут– это было бы совсем хорошо. Тогда и жизнь приобретет новый смысл.
Утро ранней южной осени выдалось такое благостное, такое прозрачное, такое благоуханное, полное мягкого света и воздуха, небесного простора и сини, что хотелось подольше побыть наедине с этой красотой, с этим умиротворенным садом с открывшимися далями, подставить лиц нежнейшему теплу убывающего солнца и жить, жить, радуясь чудесному существованию на этом белом свете.
Еще ни свет ни заря, а хозяин уже в саду, в огороде. Земле надо давать больше, чем от нее берешь– таков извечный закон сохранения и приращения богатства земли, закон истинного земледельца. Все последние годы Антон Васильевич больше вкладывал, чем получал. Зато земля у него жирная, как сало, и мягкая, податливая, как пух, и плодородная, как нигде окрест: палку кинь– и та зацветет. Праздные люди иногда удивляются: откуда, мол, такая плодовитость?  Пересмешник мог бы сказать– от верблюда, а серьезный человек только одобрительно покивает головой и восхитится, сколько надо положить труда и пота, чтобы добиться такого чуда.
Сперва Антон Васильевич полил все, что требовало полива: и второй засев картофеля, и петрушку, и помидоры. И отдельно– астры, хризантемы, георгины, которые сейчас в самой силе и красоте. Их Антон Васильевич растит «для души». Все это надо полить до полного восхода солнца.
Потом он срезал тяжелые, холодные, словно скульптурные, гроздья « Молдовы»,  нежной « Лидии», душистого « дамского пальчика». Что-то пойдет на стол, остальное Галина Федоровна снесет на базар и долго с таким товаром стоять не будет. Затем Антон Васильевич косил траву для кур и нескольких уток, выкопал несколько  лунок под будущие саженцы, спилил усохшую черешню и стал выкапывать весь толстый жилистый ее корень.
Поднял голову, когда дала себя знать поясница. И опять огляделся, опять удивился красоте земной. Солнце стояло высоко и роскошно, а в голубых складках неба еще стыдливо пряталась луна, бледная и едва видимая. Иногда она была похожа на голову медузы, плавающей в лазурном, спокойном море где-нибудь в Железном Порту или возле Скадовска. Антон Васильевич вспомнил, как величаво стояла та луна вчерашней ночью, как царственно струила свой серебряный свет на все сущее и опять подумал: « да, всему свое время и место. Вот и он  с Галей когда-то «горели», а теперь приходится уповать хотя бы на весточку от сына– единственное утешение». Эта весточка грела его все утро. Что бы он ни делал– всегда думал, что главная радость еще впереди. «Еще немного покопаюсь и тогда уж совсем пойду»,– сказал сам себе Антон Васильевич, но увлекся и проработал до самого полудня. « Попадет мне  сейчас от жены»,– думал он, направляясь к дому, радуясь даже этой возможной нахлобучке.
– Ну что, перекусим– и айда?–спросил Бойчук с нарочитой деловитостью.
– Я только- только закончила убирать  в доме и хотела  тебя уже кликать,– несколько виновато  ответила Галина Федоровна, сама ожидвшая недовольства со стороны мужа.– Давно хотела сделать генеральную уборку, да сил все не хватало. Но сегодня такой день…летаю, как на крыльях.
Однако, сентябрь, он и в Херсоне сентябрь.Откуда ни возьмись, ветер сделался сырым и холодным, по небу пошли угрюмые, косматые тучи, загромыхало, и обрушился сильный дождь– почти летний ливень.
А старики совсем уже собрались.
– Может, не пойдем сегодня?– неуверенно, полувопросительно сказал Антон Васильевич, глядя в окно.
– Что ты?!– прикрикнула на него жена. В ее голосе не было и тени сомнения.–Сейчас и пойдем, зонтик вот только найду.– Ишь, чего выдумал,– она передразнила мужа,–« не пойдем». А вдруг там продукты? И почта закроется, например, на переучет. Они на это мастера. И что тогда сын скажет: « я старался- старался, а они не соизволили даже вовремя получить». Вот что он скажет. Нет, собирайся, дедушка, и потихонечку потопаем. Дождик совсем летний, не сахарные, небось.
Зря жена так его отчитала. Он спросил для блезира, ради нее же. А сам…сам он готов пойти и в бурю, и в мороз, хоть на край света, чтоб только потрогать вещи, к которым прикасались руки его сына, почувствовать их тепло.
Бойчуки бесстрашно двинулись в дорогу, хотя ливень часто и густо лупил их по плечам и больным коленям, которые стали бояться холода и воды. Зонтик оказался маленьким, летним, одного человека   и то он мог прикрыть с трудом. Когда они наклоняли зонтик вперед, вода текла им на спину, и порывистый, злой ветер закручивал струи дождя прямо  под зонт. Когда же старики пытались прикрыть свои ревматические спины, дождь хлестал по коленям, по тем коленям, что и без того ныли по любому поводу. В другой раз старики поостереглись бы, чтобы хворь не одолела совсем, но сегодня был не тот случай, когда надо считаться с собой.
– Нужный дождик,–утешал жену Антон Васильевич.– озимые сеять в самый раз!
Ему хотелось, чтобы сегодня все знаки были благоприятными, даже небесные. Ну и поддержать жену, само собой.
–Ты смотри, куда ступаешь,– в ответ ворчала Галина Федоровна.– Уже все брюки мокрые. Туфли хоть не промокают?
–Пока сухие,– слегка приврал Бойчук, чтоб она не беспокоилась по пустякам.
Так они дошли до почты. Торжественного выхода, конечно, не получилось, как они планировали тайно. Никто их не спрашивал, куда и зачем они идут, чтобы муж с женой могли степенно ответить, что идут получить посылку от сына; никто не хвалил Федю за сыновью заботу; не было перед кем по– стариковски погордиться. Но ведь это и не главное. Главное, что у них сегодня маленький семейный праздник– только у них и ни у кого другого.
– Да-да, есть такая посылка,– улыбаясь, подтвердила пожилая работница почты, сознавая, что для стариков, видимо, это очень важно, раз выбрались в такую непогоду.– И пахучая такая– прелесть!
– Это от сына,– многозначительно сказала Галина Федоровна, принимая небольшой деревянный ящичек, источающий аромат.
– Хороший у вас сын, заботливый,– согласилась работница и с одобрением закивала головой, думая, наверно, о чем-то своем.
Посылка, действительно, благоухала, но старики долго не могли распознать этот запах. Наконец, уже на полдороге Галина Федоровна догадалась, что это апельсины. У Бойчуков к зиме запасалось много всяких фруктов и во всяком виде. Потому они и не покупали ничего иностранного. Да и дорогая это штука– апельсины, не по карману пенсионерам. Потому долго и не могли определить этот запах. Но все-таки хоть изредка, но эти « иностранцы» бывали у них в доме. Поэтому Антон Васильевич знал,  апельсины  все же не имеют такого  густого, благоухающего запаха. Видно, это был какой-то  особый сорт, редкий и дорогостоящий.
– Ну что, мать, сегодня побалуемся апельсинчиками?– с некоторым вожделением сказал Антон Васильевич, уже не обращая внимания ни на дождь, который теперь лишь назойливо моросил, ни на лужи, ни на мокрые ноги. Посылка оправдывала все тяготы.
–Ты бы враз все и съел,– резонно заметила жена, тоже посветлевшая от радости.– Переберем, что похуже– съедим, а остальное отложим. Говорят, апельсины хорошо хранятся. Тебе лекарство сделаем, апельсины хорошо помогают при застуженных, как у тебя, почках, я  в календаре читала.
– Ты у меня умница,– добродушно согласился Бойчук.– Притащимся– опять винца выпьем, я что-то продрог. Как бы не заболеть– еще столько работы в саду.
– Не каркай,– коротко отреагировала Галина Федоровна.– Сегодня ты не заболеешь– по себе чувствую.
Вот наконец и дом. Подустали все –таки старики. Сын не поскупился: тяжелехонька оказалась посылка. Да и не столько тяжелая, сколько неудобная какая-то: спереди нести– мала, под мышкой – широкая, кожа трется о срез ящика; на плече– оно начинает ныть и рука затекает. Так всю дорогу и несли попеременно разными ухватами.
Однако, донесли. Антон Васильевич бережно положил посылку на стол, завершив свой труд завершающим движением фокусника или официанта дорогого ресторана.
– Груз доставлен точно по адресу!– озорничая, провозгласил он голосом конферансье.
Они не стали сразу открывать посылку, а неторопливо разделись, облачились в  удобную домашнюю одежду, согрелись, отдохнули и уже затем приступили к церемонии открытия сыновьего дара.
Антон Васильевич взял инструмент, походил вокруг стола, примериваясь, как сделать лучше и стал осторожно поддевать фанерную крышку. Густой апельсиновый дух поплыл по комнате. Но изощренный нос садовода различил и другой запашок– гнили и плесени.
– Подпортились немного,– вслух сказал Антон Васильевич, сожалея, что придется, наверно, выбросить несколько драгоценных плодов.
– Открывай уже, не томи душу,– поторопила Галина Федоровна.– Вечно ты со своими опасениями лезешь. Что с ними станется за три-четыре дня, прямым поездом доставлено.
Муж ничего не ответил и продолжал возиться с проволокой, которой плотно был окантован ящик.
– Так и надо,– одобрительно говорил он сам себе,–  ящик может упасть с полки, а так надежнее, вернее, родителям все-таки…
Наконец, крышка открыта. Оранжевое вырвалось наружу, ударило в больные старческие глаза, осветило жилище загадочным чужедальним блеском. Старики так сгорбили спины, так вытянули лица, так устремили взгляды, словно разыгрывали какую –то  шуточную сценку перед многочисленной аудиторией.
Сверху лежала апельсиновая кожура. Много, много кожуры, толстой, мясистой.Именно эта пористая, губчатая, цвета холодного заходящего солнца масса источала дурманящий запах спелых апельсинов– целые апельсины так не пахнут. Галина Федоровна мягко отстранила мужа и запустила руки в это виртуальное пламя, заполнявшее весь ящик. Добрые, натруженные руки матери искали нечто основательное, твердое, округлое, а сквозь пальцы шуршали только корки, обрывки, обрезки, очистки кем-то съеденных плодов; обрывки несбывшихся надежд,черствые корки ночных утомительных бдений и переживаний, обрезки ожидавшегося счастья, плоские очистки труда, тяжкого, повседневного, черного труда и неисчислимых  забот, заплесневевшие кусочки приближающегося конца. Все это прошелестело, прошуршало сквозь пальцы Галины Федоровны и замерло.
– Одна кожура. Чтож это в  самом –то деле?– из ее глаз готовы были брызнуть слезы.
Муж недоуменно повертел ящик: может, это не их посылка? Нет, все правильно: БойчукуА.В. И обратный адрес: г. Калиннград, Бойчук Ф. А.
– Здесь ничего больше нет,– потерянно сказала Галина Федоровна дрожащими, побелевшими губами.
– Да здесь еще и письмецо есть!– обрадованно воскликнул Антон Васильевич, надеясь хоть как-то утешить упавшую духом жену.
Оказывается, к нижней стороне крышки прилип небольшой листок, исписанный мелким, торопливым почерком: « здрастуйте маи старички. Извените, что долго не писал. Особо ничем хвастаца. Из армии пришлось уйти, хотя до пенсии оставалось нимного. Очинь жалка, но эти абармоты миня всетаки достали. Сичас устроился на овощной базе кладовщиком. Хазяин торгует апельсинами, мандаринами, лимонами и другими фрухтами. О них вы дажи не имеете понятия. Платит харашо. И едим эти цытрусовые, сколько влезит. Уже дажи надоели. Корки мы складывали в ящик.Теперь он полный, некуда дивать. Ала хотела уже выбрасывать, но я догадался, давай говорю, чтоб саседи не видели, что мы едим сплавим потихоничку моим или твоим старикам. Алыны отказались. Так что зимой пейте чай, это очинь палезно. Жена говорит, что можно дажи сделать цукаты или варенье. Если получица многа, можите выслать нам.Мои шалапаи все сьидят. Извените если что отойдет, некогда перибирать. Пака все. Летом я хачу прислать вам дитей. Напишите есть у вас деньги им на абратную дарогу. Очинь накладна в две стороны. Цылую.Федя».
Сперва письмо прочитала Галина Федоровна, потом молча передала мужу. Антон Васильевия, несколько торопясь, с непривычной для него подвижностью водрузил очки и забегал глазами по строчкам. Закончив читать, поднял голову и некоторое время просто молчал, держа листок в опущенной руке.
– М-да-а,–наконец произнес он.– Видите ли, догадался … – и посмотрел на жену, сидящую неподвижно на диване,мудрым, всепонимающим взглядом, приглашая ее к разговору.
Но Галина Федоровна не захотела понимать этот взгляд, не желая развивать тягостную тему.
–А все-таки радость– внуки приедут,– сказала она, словно уговаривая и подбадривая себя.– Давай, дедушка, будем готовиться. Я сейчас быстренько все это переберу. Неровен час, соседи нагрянут– объясняйся потом. Может, и цукаты эти самые получатся.– Галина Федоровна тяжело, устало поднялась и подошла к столу.
Сверху корки были свежие, сочные, яркие, а дальше пошли все суше, темней, а на дне лежали и вовсе коричневые, с пятнами плесени, иссушенные до трухи. От посылки осталась небольшая горка. Ее  Галина Федоровна оставила на столе. Остальное смела опять в ящик и вынесла в сад, где Антон Васильевич вырыл специальную яму для отбросов.
Ночью, лежа с открытыми глазами, Галина вдруг , как будто ни с того ни с сего сказала:
– Ты говоришь, что я тебя переживу,– она сделала долгую паузу,– а я не хочу ни одного дня прожить после тебя. Ни одного. Мне вю жизнь радостно было…И боязно, что мы могли не встретиться. Мы хорошо прожили свой срок.
– Ну что ты, Галя, затеяла этот разговор,– ласкаво возразил муж, которого тоже не брал сон. –Нам и семидесяти еще нет. Ты же сама говорила: смотри, мол, дядька Андрей помер  около девяноста лет, бабе Нине тоже около этого, а еще при уме. Нам жить и жить еще!
– Одни мы с тобой, Антон, на белом свете,– с горестной убежденностью продолжала Галина.–Одни-одинешеньки. Думалось, что на старость лет сын у нас есть. Нет, одни мы с тобой, Антон, одни! Не подмога нам сын, не подмога.
Антон Васильевич услышал, как впервые за много лет, жена плачет. Он не стал ее утешать. « Пусть поплачет,– подумал старик, тоже растроганный,– пусть поплачет– легче будет».