Посвящаю всем голодавшим в те годы
Роскошным октябрьским утром 1998 года по улице большого украинского города шла девочка. Лет шести– семи, не больше. За плечами у нее висел ранец, на голове бант; платьице на ней хотя и не новое, конечно, но его очень хорошо пригнали по фигурке, ушили, подрубили, и оно выглядело совсем, как новое. Сразу видно – мамина дочка.
Походка у нее хоть и не торопливая, но уверенная: девочка знала, куда идет. Неторопливая оттого, что отличное настроение, и утро чудесное, и впереди еще– вся необъятная жизнь со всеми ее чудесами и радостями. Взять сегодняшнее утро. Такого трудно и придумать. Ну как не быть счастливой в такое утро, не радоваться жизни, не зыркать глазищами во все стороны; как можно не любить все это, всех людей на свете, и кошек, и собак, и разноцветный кленовый лист, и все, все, все?
Разве можно торопиться в такое волшебное утро, это просто неприлично по отношению к такой сказочной красе. Оля, так звали девочку, решила, например, со всеми здороваться.
А что в этом плохого? Вот идет навстречу хлопотливая тетенька, ничего за своими грустными мыслями хорошего не видит, а она, Оля, ей: « Здравствуйте!». И тетенька расцветает, широко улыбается и отвечает: «Здравствуй, здравствуй, девочка». И дальше идет в совсем другом настроении.
Или мужчина какой–нибудь серьезный – пресерьезный. Мчится, не разбирая дороги, взгляд поверх голов или, наоборот, землю изучает. А она ему озорно: «Здравствуйте!». И дяденька удивленно приостанавливается: откуда, мол, она его знает? Глаза его теплеют, он тоже начинает улыбаться. А Оля его совсем не знает, просто ей хочется, чтоб всем в это красивое утро было хорошо и радостно, и чтоб все улыбались.
Жизнь совсем была бы преотличная, если бы кишки марш не играли. Мама сегодня на завтрак дала ей маленький– премаленький бутербродик с маслом и сыром. И чай почти не сладкий. Ну что это для ее растущего организма? Почти и совсем ничего. Наверно, все уже переварилось внутри. Все вкусное у нее очень быстро переваривается. Не успеешь глазом моргнуть– а оно уже переварилось и просит добавки.И как только мама обходится без завтрака?! До обеда – ой– ей –ей сколько ждать и ждать.
Нет, надо думать о чем–то другом. О куклах, например. Скажешь Даше и Варе: « Дети, на ужин будет манная каша, приготовьте салфетки, чтобы не запачкаться. И без всяких « не хочу». И не совать ногами, понятно? Я по лицу вижу, что Даше конфет хочется или шоколадки. Нет, у меня с этим строго. Я ей говорю: « Ты, Даша, не понимаешь, что мне надо и хлеба купить, и колбаски тебе на бутерброды, и картошка уже закончилась, что бабушка принесла. И сахар неизвестно куда исчезает– не запасешься. А ты со своими конфетами мне сердце рвешь".
Кстати, надо бы стихотворение повторить. Учила, учила, а оно, противное, твердо не запоминается. Не учительное какое–то стихотворение. Надо бы подучить, а то мысли или о конфетах, или о булочке, что в ранце лежит. Прямо спасу нет. Неужто она, как Даша какая–то.
Девочка останавливается, снимает ранец, который,хотя и новенький, но тяжеловат, вынимает книжку и быстро пробегает глазами по нужной страничке. Потом безмолвно шевелит губами, снова несколько раз подсматривает в книжку и наконец удовлетворенно кладет ее опять в ранец, откуда, как назло, вкусно пахнет от двух кусочков молочной колбаски. Эх, как далеко еще до этой самой до большой перемены.Ужас. И вообще, зачем на белом свете существуют вкусные вещи, если их сразу нельзя съесть?
Девочка вздыхая, опять надевает ранец и шагает дальше. Вот и перекресток. Мама ей крепко– накрепко приказала быть осмотрительной при переходе улицы. Еще чего?! Будто она какая–нибудь кукла Варя, которой подолгу надо вдалбливать простые вещи. Смотрю налево– нет машины. Поворачиваю голову направо– тоже нет ничего опасного. Значит, можно идти. Даже на всякий случай подбежать немного, чтоб маме потом доложить, какая она была осторожная.
Сегодня она впервые идет в школу одна. Маме приказали быть на работе пораньше. Потому мама чуть сильнее обычного ее расцеловала и со слезами на глазах наставляла никуда не сворачивать,при переходе улицы держаться какой– нибудь тети и вообще «Солнышко ты мое ненаглядное, радость ты моя единственная, вот и тебе, кроха, приходится взрослеть раньше времени". И слезинки кап…кап...
Даже стало жалко ее, сама чуть ни разревелась, только стыдно было, что Даша и Варя смотрят. Ну что тут такого– пройти две небольших улицы и одну большую?! Вот мама трусиха! Я так со своими не няньчусь.Они у меня, как шелковые.Я им строго так говорю: «Дочки, у вас папы нет, забарывся где–то ваш папа, вы поэтому должны расти самостоятельно, хорошо учиться, слушаться мамы, не бояться черной работы. Это всегда в жизни пригодится. Лучше уметь, чем не уметь".
Я их и зубы заставляю вовремя чистить и не лишь бы как. И кушать все, что я им приготовлю, и не кривить губы, и не оставлять ничего в тарелке. Это все тяжело достается. Вот как я их учу.
Мама иногда слушает наш разговор и улыбается: «Из тебя, наверно, хороший учитель выйдет". Может, и учитель, а может, и певица. Я и петь и танцевать могу, как в телевизоре. Мама смотрит на меня и не нарадуется: «Веселая ты у меня растешь»,– говорит и прячет глаза. Я и в самом деле веселая. Вот и школа близко. Надо опять стих повторить– Галина Ивановна строгая у нас.
Оля снова шевелит губами, пытаясь повторять « с выражением». За это учительница ставит лучшую оценку и даже прощает некоторую забывчивость, если та случается.
Хорошо, когда у Галины Ивановны хорошее настроение. Она тогда добрая, ласковая, прохаживается неторопливо между рядами, заглядывает в тетради учеников, мягко пальцем показывает на ошибки, помарки всякие. И тогда так тепло, так уютно в классе, и совсем не страшно, если чего–то не понимаешь, и хорошо все запоминается.
А иногда Галина Ивановна и старается быть, как всегда, а у не это плохо получается. Можно сказать, на» слабую четверочку». Лицо такое озабоченное– озабоченное, темное, и в голосе совсем нет теплоты, а только нервность и скороговорка. Точно как у мамы, когда не ладится на работе. Тогда на кухню хоть не заходи. И дочка все не так, как надо, делает, и жизнь «Повеситься, что ли?»
Оля тогда сидит притихшая, маленькая, и ничего тогда в голову не лезет; только и думаешь, как маму развеселить. Тогда оценки только и помогают. « Мама, а я пятерочку сегодня заработала». Мама сперва через силу улыбается, но постепенно тише гремит посудой и не так быстро мечется по кухне, а потом буря и вовсе утихает. И опять все хорошо в их маленькой квартире.
Вот уже и школьные ворота. Как быстро доходишь до школы, когда на душе легко! Хорошо бы так и домой возвратиться.
Когда начался урок, Оля сразу поняла, что учительница « не в духе». Галина Ивановна нервным взглядом окинула класс, поставила «н» против фамилий Лещенко Игоря и Светы Шестак, которые отсутствовали, и села на стул. Щеки ее были в красных пятнах– что–то серьезное, видимо, случилось у нашей Галины Ивановны, если она так часто и глубоко дышит. Наверно, и на стул присела, чтобы успокоиться, но отдышаться все не могла.
А губы, губы–то как дрожат– вот–вот учительница расплачется. Какая там арифметика, если у тебя такие губы. Такое замечательное сегодня утро, только радуйся – и вдруг эта рука, бессмысленно шарящая по столу в поисках ручки, которая совсем рядом.
Галина Ивановна, миленькая, ну пропустила бы урок– другой– ничего бы с нами не случилось. Ну сказала бы, что ухо болит– вот оно красное какое, прямо горит. Или горло. Можно несколько раз кашлянуть для убедительности. Это же так просто.
Ну не все же мы должны знать, можно немножечко и упустить что–то, потом как–нибудь дознается.Мама говорит, что почти ничего не помнит, что в школе учила, а, поди ж ты, справляется. И мы справимся. А мучить себя нельзя. И учение впрок не пойдет.
Я на следующем уроке начну стишок рассказывать, как хорошо на свете жить, а у Галины Ивановны, может, муж ушел из дому, как мой папа. Или, не приведи господь, ребеночек заболел.Может после этого учительница оценить, с каким выражением она будет читать наизусть? Это все равно, что просить маму купить мороженое, когда приходит бумажка платить за воду или электроэнергию. К маме тогда не подходи. А Галине Ивановне надо сейчас унять дрожь в губах и рассказывать, как вычитать одно число из другого.
Но Галина Ивановна-- молодец. Встряхнула головой, отбросила все посторонние мысли и вызвала Лешку Золотаренко к доске.Мягко подсказывает ему, и Леша начинает кое–что соображать.
Только в одном месте учительница чуть поторопила его, и шустрый на переменах Золотаренко теперь поник и опять ни «бэ» ни « мэ». Вот что значит настроение учительницы.
Нет, с этим надо бороться. Скольким людям будет плохо, если она сейчас же не примет решительных мер. Но что же предпринять? Насчет мамы она знает. Можно, например, когда мама сидит грустная, обнять ее за шею и крепко– крепко прижаться и ласково погладить.
А можно что–то сделать по дому из того, о чем мама не просила. Тоже очень хорошее средство от маминой грусти. Ну и успехи в школе, само собой. А как быть здесь? Ничего не лезет в голову, хоть тресни.
Постой, постой, а если предложить булочку? С двумя кусочками отличной колбаски. Мама всегда долго–долго выбирает, пока купит. Не всегда даже и учительницы едят такие замечательные вкусные булочки– говорят, им тоже подолгу не платят деньги, и они, как это называется … бастуют. Вот как.
А почему бы Галине Ивановне ни предложить мягкую сдобную булочку, да еще с колбаской? Тьфу на эту булку, пропади она пропадом, больно наешься ею, через урок ничего уж и не останется от этой булки. Одно воспоминание, правда, хорошее.
А что до желудка– не велик барин, потерпит, не в первый раз. Зато спасем настроение Галины Ивановны, как потеплеют ее глаза, как она будет опять неторопливо расхаживать по рядам и говорить: «Дети мои, сейчас мы приступим…». И кого–то поощрит взглядом, кого–то погладит по головке, кого–то похвалит вслух. Необязательно ее, Олю. Совсем необязательно. Пусть даже не хвалит совсем, а только возьмет классный журнал, улыбнется всем лицом, скажет радостно: «До свидания, дети» и выйдет в учительскую, а в классе останется только запах ее духов и отличного настроения.
Ну кто не поменяет на это булочку, пусть даже с колбаской или сыром, или маслом? Надо только это хитро сделать. Галина Ивановна обязательно придумает что – нибудь насчет того, что она недавно ела и тому подобное. А сама, небось, торопилась в школу и даже не перекусила. Откуда после этого настроение возьмется? Нет, здесь надо все сделать по уму, как мама говорит …
На большой перемене ученица 1» б» класса Оля Борисенко подошла к учительнице и сказала, немного смущаясь:
– Галина Ивановна, у меня что–то разболелся живот. Не могли бы вы съесть мою булочку? Здесь даже колбаска есть?
– Что ты, Олечка? Зачем мне твоя булочка? Я плотно позавтракала, а ты ешь на здоровье.
– Галина Ивановна, сегодня у вас нет совсем настроения, я же вижу. А когда вы подкрепитесь немного, оно у вас появится.У меня тоже так несколько раз бывало.
– Солнышко ты мое!– всплеснула руками учительница. – Ты заметила, что у меня нет настроения? Какая же ты у меня... добрая душа!– Галина Ивановна, до этого сидевшая неподвижно в классе, встрепенулась, обняла свою ученицу, на ее ресницах задрожали слезы.– Да, у меня были причины для скверного настроения. Веские причины, как мне казалось.– учительница озорно тряхнула головой, словно просыпаясь от оцепенения и прогоняя прочь невеселые мысли.– Оленька, хорошая моя, ты не представляешь, как ты меня подняла! Надо же! Кому–то важно мое хорошее настроение! И кому – моей маленькой ученице! Что по сравнению с этим какие–то мелочи жизни, если рядом с тобой растут такие люди.– Галина Ивановна незаметно смахнула что–то со своего лица.
– Галина Ивановна, ну пожалуйста.
– Хорошо, хорошо, Оленька, давай вместе,– учительница отщипнула кусочек булочки. « Ну точь- в -точь как моя мама, когда я угощаю ее чем–то вкусным»,– подумала Оля.
В полдень она возвращалась домой в отличном настроении и на мир смотрела влюбленными глазами. « Как хорошо на душе, когда сделаешь человеку что–то приятное,– рассуждала она по дороге.– Даже есть не так уж сильно хочется».
Дома она едва дождалась, пока мама придет с работы и уплетая за обе щеки овсяную кашу, заправленную растительным маслом, взахлеб рассказывала и про булочку, и про Галину Ивановну, и про то, как это замечательно: чувствовать себя хорошим человеком. Мама только поддакивала и гладила дочку по волосам, думая о своем.
– Наверно, я у тебя плохая мама,– сказала она вдруг, и теплые капли упали на руку дочери.
– Ну что ты, мамулечка!– Оля обернулась и обвила ее руками с такой сердечностью, с какой умеют только дети.–Ты у меня самая-самая …,– дочка прижалась к мокрой материнской щеке:
– И что за напасть сегодня: и Галина Ивановна всплакнула, и я вместе с нею,и ты вот рюмсаешь– все из–за этой булки: какая-то она слезливая попалась.