Это ведь еще уметь надо.
Не у каждого ведь получается, чтоб ни одна молекула вокруг тебя не шелохнулась, прям вот чтоб совсем ничего не делать и ни на что не влиять.
У нас-то ведь как, сначала ты дома бездельем мучишься, а может и наоборот, наслаждаешься, потом-таки устраиваешься куда-то, где понятия не имеешь ни о чем, каждый день приходишь на работу, сидишь, ничего не делаешь, получаешь зарплату, вроде все норм. А потом тебе становится скучно, душно, мало денег, нет карьерного роста, ты начинаешь понимать, что другие делают все как-то не так, а вот ты бы сделал иначе, но только придется работать, а так - не приходится, и зарплата еще, и какое-то время тебя это останавливает, а потом кризис среднего возраста, ты спиваешься потихоньку по вечерам в одиночку на старой кухне, а потом и на работе, а потом и не по вечерам, а потом понимаешь, что без тебя на этом производстве ну вот совсем никак, идешь к начальнику, хлопаешь кулаком, и - рррррраз!
Нет, тебя не увольняют, ррраз! и ты начальник отдела.
И опять зарплата идет, а делать ничего не надо, потому что либо они все сделают сами, либо поувольняю бездарей-дураков-идиотов-заворотамиочередитакихкаквыстоят, и снова спиваешься, и снова на работе, и после работы, и на корпоративах, и даже во время минета, который тебе делает страшненькая Татьяна Васильевна из бухгалтерии взамен на то (как она думает) что ты уволишь рыжую Галочку, а ее посадишь на освободившееся место, потому что ей тоже обрыдла эта работа, ночью в кошмарах снятся несходящиеся дебет с кредитом, ей тоже мало платят, а кости уже ломят, а мужика уже полгода не было, а пенсия не за горами, а борщ вчерашний в холодильник не поставила - вот и скис, и вообще, жизнь проходит, и все как-то мимо, а счастья нет и нет, и потому она тоже спивается, медленно, но неотвратимо, как айсберг навстречу титанику.
А потом уже, после минета, спровадив Татьяну Васильевну, спьяну тискаешь за задницу рыжую Галочку, запутавшуюся в портерах, тянешь кружевной лифчик зацепившимся неровно остриженным ногтем, сладко щекочешь ей ухо перегаром и трешься потным носом в шею, но Галочка смеется неестественно и растворяется (попудрить носик) в ночи, а вместе с ней уходит внезапно проснувшееся мальчишество, и ты ловишь его за край хвоста, сдури на спор с завхозом трескаешь полтора стакана водки в одну посуду, лезешь драться с Тамаркой-завскладом, но вдруг нокаут, скорая, перелом носа, ушиб позвоночника в трех местах и сотрясение, и вот тебя уже везут в реанимацию, сладкий запах спирта, мочи и смерти, укол в руку, забытье, а утром...
Утром ты приходишь в себя, но мало что помнишь, то ли из-за водки, то ли из-за сотрясения, но ты - в палате, живой и частично здоровый, а на тумбочке трехлитровая банка, и в ней полураспустившийся букет (от Галочки? вряд ли, скорее от Тамарки, в качестве компенсации) и коричневые вялые бананы (Татьяна Васильевна намекает?) с минералкой (последнее точно от завхоза - свой человек), а вечером приходят коллеги, говорят что беспокоились, но ты видишь, что по приказу начальства, глаза в пол, мнутся, заикаются, и, наконец, уходят, а ты лежишь такой весь воздушный на белом, и легко тебе уже, и вдруг понимаешь, что тут ты тоже ничего не делаешь, а зарплата идет, а стаж копится, а в пенсионный фонд отчисления вовремя, а комуналку платить не надо, а остальное соцфонд покроет, и на какие-то мгновения чувствуешь счастье, а потом мысль противная и жуткая приходит в твою голову, и начинаешь торопить врачей, подгонять медсестер, и порываешься вставать, и бузишь, и даже на санитара однажды рыкаешь, хоть тот большой и страшный и иногда спирту приносит, потом надоедаешь им всем, и тебя выписывают, с перебинтованным лбом и легким головокружением, и ты прешь на работу, а там все снова, завидев тебя, глаза в пол, и ты идешь к начальнику, и знаешь уже, что будет, потому что дверь в кабинет твой нараспашку, но табличку чуть видно, и фамилия там другая, а ты ее последние лет двадцать точно не менял, и директор тоже глаза в пол, и что работа стоит, и что человек нашелся, и что, мол, поболей полгодика, приди в себя, здоровье поправь, и ты за грудки его, воротник в клочья, галстук трещит, пуговицы в разные стороны, и слышно их звон по полу в тишине, что вдруг повисла во всем здании, а ты уже рычишь в эту красную рожу, как давеча санитару, только этот тоже рычит чего-то там, и ты не выдерживаешь, толкаешь его обратно в кресло, хлопаешь дверью, и на выход, а из бывшего твоего кабинета навстречу Татьяна Васильевна, рот вытирая, вид делает, что помада съехала, но ты-то знаешь, и зам твой знает, и весь отдел знает, а за портьерой снова хохочет рыжая Галочка, и только завхоз, по-свойски по плечу похлопав, отбирает пропуск и ключи от подведомственных помещений.
И ты идешь домой, чтоб ничего не делать дальше, но теперь уже бесплатно, спиваться, но теперь уже по-настоящему, и писать - никому не нужные мемуары никому не нужного человека.