Когда в комнату постучали родители, поцелуйная проба входила в продолжительную стадию. Оба были красные, как раки, но счастливые. Кажется, Миле эксперимент понравился.
— Ну-ну, — сказал Сергей Степанович, — не увлекайтесь. Ишь разошлись. Рановато мне ещё внуками обзаводиться. Я против ранних браков.
— Па, ну чего ты, мы только попробовали.
— Вот именно. С этого всё и начинается. Тоже мне, герои-любовники. Попридержите коней. Мамка, ты, во сколько лет первый раз целовалась?
— В четырнадцать, а что?
— А Миле пятнадцать. Ты мне этого не рассказывала. Хочешь сказать, что ей уже можно? Ну и дела. Тогда извиняйте. Только это, ну, под моим контролем. Без меня — ни-ни. Усекли? Когда они вырасти-то успели?
До конца октября не пролилось и капли дождя. Лишь бесноватый ветер портил погодную идиллию, забираясь в кроны деревьев, срывая пурпурные и оранжевые листья с зелёными прожилками.
Ребята бродили, по драгоценным россыпям золотого листопада, крепко держась за руки, пинали и подбрасывали резные банкноты, которыми деревья расплачивались с осенью, думали о любви и вечности.
О чём же ещё думать в пятнадцать мальчишеских лет, как не о бесконечности, которая в этом возрасте предпочитает не торопить события, щедро раздавая обещания?
В почти облетевших кустах чирикали, обсуждая свои птичьи проблемы, стайки нахохлившихся воробьёв, время от времени затевали драку из-за лакомой находки, хотя кругом ещё было полное изобилие.
Синички, ни с кем не ссорясь, отрывали алые ягодки рябины, улетали и вскоре возвращались обратно за новой порцией.
Пахло прелыми листьями, тучной почвой, холодным воздухом и конечно девочкой Милой, благоухающей молодой свежестью от свалившегося на неё безразмерного счастья.
Теперь она понимала, что совсем не обязательно знать, что такое любовь, если это чувство уже с тобой, точнее в тебе.
Неужели действительно один единственный поцелуй способен зажечь неугасимое пламя самого настоящего, накрывающего с головой, растворяющего в мареве чувственности личного счастья? — Рассуждала девочка, старательно создавая сценарий продолжения, наделяя между тем Лёньку бесконечным списком неоспоримых, поистине волшебных достоинств.
Потом началась зима со снегами и метелями, когда они развешивали в лесу кормушки для белок, катались на санках и лыжах, читали дома, в тепле, книжки вслух.
Незаметно с обилием интересных событий пролетела весенняя колесница, разбрасывая вокруг букеты и клумбы, а следом плоды и ягоды.
Начались летние каникулы, когда Милочку увезли, сначала на берег моря, позже к бабушке в деревню. Потом Лёньке пришлось тащиться в отпуск со своими родителями, хотя душа рвалась к Миле.
Он не просто скучал, страдал, усердно вычёркивал дни на календаре до момента встречи.
Свидание было настолько радостным и бурным, что началась со слёз.
И снова пришла осень. Только теперь Лёнька шуршал и хрустел листьями совсем один.
Перемены в их отношениях наступили в середине сентября, когда Мила неожиданно и резко стала избегать встреч, ничего толком не объясняя.
Впрочем, о причинах нечего было гадать. Она пересела за Витькину парту. С ним же шла домой.
Назвать такую метаморфозу изменой или предательством было невозможно. Мила ничего ему не обещала. В любви тоже никогда не признавалась.
Это Лёнька постоянно твердил о своём чувстве. Может только из-за этого девочка приняла детскую влюблённость за настоящую страсть?
На шестнадцатый день рождение его не пригласили.
Парень весь вечер, пока гости не разошлись, пока не погас в окнах свет, стоял во дворе, надеясь на чудо.
Его не произошло. Осень наступила не только как сезон года.
Листья, окрашенные в пурпур обливающейся кровью души, облетали с его первой любви.
На следующий день Лёнька решился на серьёзный, откровенный разговор с Милой.
Девочка колебалась, прежде чем впустила его в квартиру, усадила в кресло и будничным голосом сказала, что пора понять, что она любит другого и это не обсуждается.
— Прости, Лёнечка, я не виновата, что влюбилась.
— Значит, меня ты не любила?
— Я же честно говорила, что не знаю. Мне с тобой было хорошо. Но настоящие чувства оказались совсем другими.
— Ты уверена, что они настоящие?
— Наверно я его и раньше любила, только не понимала этого.
— Как же ты об этом узнала? Мы целый год вместе, что-то я ничего между вами не замечал.
— Лёня, я не хочу выяснять отношения. Мне тоже непросто. Мама сказала, что первая любовь обычно быстро кончается, что её нужно пережить, как ненастный сезон года, а потом о ней помнить, как о самом светлом в жизни чувстве. Я никогда не забуду, как ты меня спас. Даже если мы любили друг друга, наверно выросли из этого незрелого чувства. У нас же с тобой ничего не было, мы только целовались и всё.
— Ты шутишь, Мила? Как это ничего?
— Я имела в виду, ничего серьёзного.
— Разве может быть что-то, весомее самой любви? Ты же совсем не знаешь Витьку. Ты уверена, что он действительно любит?
— Прости. Мне очень жаль, что так вышло. Давай останемся друзьями. Ты очень хороший. Наверно даже лучший.
— Видно, недостаточно хорош. Скажи, Мила, чего ты нашла в нём? Точнее, чего у меня-то не хватает?
— Я не знаю ответ. С Витей у нас не так, как с тобой. Когда мне исполнится восемнадцать, мы поженимся.
— Значит, ты не передумаешь?
Мила покачала головой, выражая тем самым решимость, глаза её сверкали влагой наворачивающихся слёз, и открыла дверь, чтобы выпустить Лёньку.
Честно говоря, девочка сама себя не понимала. Она стояла с обратной стороны двери и ревела.
Это был самый тяжёлый, самый бессмысленный год в его жизни. Лёнька поклялся: ни за что и никогда не связываться с девчонками, не верить им, не любить.