Лучшее подаяние

               
«Жадина, жадина! Чтоб ты все деньги потерял!» – кричал десятилетний мальчик вслед прохожему, размахивая в его сторону кулаком. Мужчина, направлявшийся в церковь, прошел мимо него, не обращая внимания на громкие причитания: «Помогите сироте! Помогите сироте!» Матвей, как звали мальчика, таких людей ненавидел. Ведь из-за них ему угрожают подзатыльники и порка ремнем, его могут оставить без ужина. Не говоря уже о злобной ругани, которая обрушится на его голову. На его бедную голову совсем еще маленького человечка, которая, вместо того, чтобы наполняться полезными знаниями о природе и мире, была заполнена одной мыслью: вытянуть побольше денег из посетителей церкви – ведь они по определению должны быть сердобольными.
– Так его, так его, Матвейка! – подзадорила «сироту» пожилая женщина, стоявшая неподалеку. – Ишь ты, зазнался, мальца не пожалел!
– Не сомневайтесь, баба Маня, я таким спуску не давал и давать не буду! – пообещал мальчик и сплюнул себе под ноги.
Баба Маня одобрительно кивнула и вернулась к разговору с подругой – бабой Катей, удивительно на нее похожей. Обе они были одеты в темные куртки, платки и сапоги, конечно, недорогие, но и не совсем «старушечьего» стиля, скорее, нейтрального. Во всяком случае, одежда и обувь выглядела вполне добротными, способными защитить от холода.
И женщины, и мальчик облюбовали небольшую площадку перед входом в главную городскую церковь и неустанно просили подаяние. В церковь в течение всего дня кто-нибудь да шел, но настоящий наплыв прихожан наблюдался перед началом и во время вечерней службы. Баба Маня, баба Катя и Матвей успевали обратиться почти к каждому. Они занимались этим делом уже давно, и у них выработались неплохие «профессиональные навыки».
Впрочем, первым желающих посетить церковь «встречал» одноногий инвалид Андреич. Он сидел на картонке, положенной прямо на асфальт, чуть поодаль, на подступах к прицерковной площадке.
Не так уж многим удавалось миновать «тройной заслон» без хотя бы однократного облегчения кошелька. Для этого нужно было быть «пофигистами» с крепкими нервами. И не только потому, что совестливому человеку тяжело оставаться равнодушным к просьбам о помощи. Но и потому, что после этого приходилось выдерживать жесткий прессинг возмущения и осуждения, который обрушивали на «жадин» недавние смиренные просители. Как бойкий мальчик, так и бабушки – совсем не божьи одуванчики, которые от души «чихвостили» посмевших не раскошелиться, так и Андреич, кричавший: «Совести совсем нет!» Конечно, когда люди шли один за другим и их было много, «просители» не осмеливались ругаться, опасаясь сплоченного отпора. Но когда прихожане двигались хотя бы на небольшом расстоянии, для душевного спокойствия им лучше было открыть кошелек…
На паперть каждого из современных нищих привел свой путь.
Матвей действительно был сиротой, хотя и не полным. Его отец отбывал срок в местах лишения свободы. Мать от горя и жизненных тягот заболела и умерла, следом и бабушка. Родственники со стороны отца жили в другом городе. Со стороны матери ближайшей родней была ее сестра – тетя Даша, которая и забрала к себе мальчика. Но она считала, что Матвей взамен должен вносить свой вклад в благосостояние семьи. Детей тетя Даша не имела, однако это не побудило ее направить на племянника нерастраченную любовь. Наоборот, вместе с мужем они заставили мальчика попрошайничать и давали ему строго определенные задания на день – минимум, который он должен собрать. В случае неудачи Матвея ждала суровая кара. Каждый день, придя из школы, а нередко и вместо нее, получив скудный «перекус», Матвей отправлялся к церкви. Домой ему разрешали вернуться не раньше восьми вечера в темную пору года и не раньше девяти в светлую. Для подкрепления сил в карман клали полпачки печенья. Понятно, что после целого дня, проведенного  «в трудах праведных» полуголодным, вечером у Матвея не оставалось сил сделать домашнее задание. Кое-что он успевал списать на переменах и даже выучить, так что изредка отвечал удовлетворительно, благодаря чему более-менее «барахтался» в учебном процессе. Выручали хорошие способности, которые при благоприятных условиях могли бы значительно развиться и помочь Матвею в жизни. Вместо этого, наоборот, мальчик считался отсталым, туповатым. Такое мнение поддерживала и тетя Даша, когда работники школы и районных органов образования приходили к ней проверить условия жизни ученика. «Ну что поделать, неспособный мальчик, тугодум! – говорила она в ответ на жалобы о низкой успеваемости Матвея. – Ведь все условия мы ему создали». И показывала комнату мальчика, аккуратно убранную, с хорошо освещенным большим письменным столом, на котором лежали учебники и стоял компьютер (им в действительности пользовались только взрослые). «Вот видите, не хочет заниматься! – продолжала тетя Даша. – И сейчас его нет. Все у друзей пропадает, хоть мы и говорим делать уроки. А что мы еще можем? Не станешь же бить сироту!» Проверяющие соглашались, что, конечно, не станешь, и уходили в полной уверенности: от природы мальчику достался скудный ум, да и вообще он трудновоспитуемый.   
Стоя у церкви, Матвей, как ему строго приказали, зоркими глазами высматривал, не идет ли кто из учителей, и если замечал их, отбегал в сторону. Но такое случалось всего пару раз за время его «работы нищим».
Матвей привык, что никто не говорит ему хороших слов, никому он не нужен, а должен зарабатывать  нормальное отношение к себе, без наказаний. Пожаловаться в школе или еще кому-то не решался, запуганный опекунами. Постепенно он огрубел, стал рассматривать всех людей как противников, на которых нужно воздействовать, чтобы заставить отдать деньги. Он бы и матом ругался на «жадин», ведь нередко слышал такие выражения от мужа тети, но все же какая-то робость удерживала его от этого вблизи церкви. Но просто смиренно просить подаяния стало казаться ему недостаточно. Матвей разработал свою тактику: преграждал идущим в церковь путь, чуть не за руки хватал. Люди обходили его, никто не решался отталкивать мальчика. Однако деликатность не спасала их от злобных упреков несчастного ребенка. Конечно, довольно многие что-то ему давали. Но хватало и других: просто прижимистых или уверенных, что современные нищие работают на мафию, и не желавших обогащать преступников.
Самым светлым пятном в жизни Матвея были моменты, когда в период затишья возле церкви баба Маня открывала свою сумку и угощала его пирогами. Как знатная кулинарка, баба Маня пекла их и с вареньем, и с творогом, и с капустой. Матвей всегда с интересом пытался угадать, какое именно угощение ждет его сегодня. «Подкрепись, Матвейка, ты же трудишься», – говорила баба Маня, протягивая пирог, и это были самые ласковые слова, которые доводилось слышать мальчику. Баба Катя иногда добавляла конфету. Так Матвей и выживал.
У бабы Мани и Кати была почти одинаковая история. Жили они одни (мужья давно умерли), дети с внуками навещали, но редко, к себе не приглашали. Впрочем, хоть пенсию не забирали, и на том спасибо. Нельзя сказать, что бабы Маня и Катя испытывали острую нужду. Так, перебивались, конечно, на пенсии, как и многие в их возрасте. Скромно прожить было можно. На паперть их привела не крайняя ситуация, а, в первую очередь, усталость от одиночества. В молодости, бойкие хохотушки, они много пели и плясали, устраивали угощения для родственников и друзей. И сейчас проводить дни в пустой квартире было им тягостно, сидеть на лавочке возле подъезда с ровесниками – скучно. То ли дело просить помощи возле церкви – это активная жизнь. На людей посмотришь, со многими заговоришь, колокольный звон послушаешь, звуки службы опять же доносятся. Да и вообще место хорошее, оживленное, центр города, вокруг красивые здания, много транспорта едет. Так что чувствуешь себя в гуще событий. Баба Маня и Катя ходить к церкви начали независимо друг от друга. Сначала просто стояли, попросить подаяния мешала некоторая робость. Все же природный бойкий нрав превозмог. Теперь они все время были заняты, дни проходили насыщенно. А когда познакомились и сдружились, стало совсем весело. За разговорами, обсуждениями прохожих время текло незаметно, прерывали беседу только чтобы «пропеть» жалобными голосами просьбу о деньгах. Получали неплохое подспорье к пенсии и множество таких нужных эмоций: ожидание, надежда, азарт, радость или разочарование, которое они не сдерживали в себе, а высказывали «жадинам». Вдвоем бабушки чувствовали себя уверенно, не стеснялись обращаться даже к ровесникам или старшим по возрасту.         
Подкармливали подруги и Андреича. Хотя инвалид приносил свой сухой паек, но этой еде было далеко до свежей домашней выпечки. Да и надоедало все время одно и то же: грубо нарезанные сыр, колбаса, хлеб… Готовить Андреич так и не научился. Раньше ему это было не нужно: здорового мужчину, уважаемого инженера-вентиляционщика солидной фирмы Дмитрия Андреевича, крепко любила и заботилась о нем жена. В 52 года он попал в страшную аварию, нижние конечности зажало и расплющило обломками машины. Одну ногу пришлось ампутировать, вторая стала хромой. Недолго помаявшись с мужем-инвалидом, ушла супруга, забрав почти взрослых детей. Остальным родственникам он тоже стал не нужен. В социальной службе пытались помочь, чтобы не оставлять человека один на один с бедой, предложили направить его на обучение доступной профессии, потом посодействовать в трудоустройстве. Андреич имел неплохую машину, можно было продать ее и купить автомобиль с ручным управлением, чтобы без проблем добираться на работу. Но обиженный и озлобленный на весь мир мужчина выбрал другой путь. Через бывшего одноклассника с уголовным прошлым он вышел на криминального авторитета Бурого, которому «поклонился» и предложил работать на него – нищим. Взамен просил через три года купить ему за границей самый современный качественный протез и направить на курс лечения в иностранный реабилитационный центр. Бурый милостиво согласился. Каждый день «шестерка» привозил Андреича от дома на «работу» и обратно. Собранное инвалидом за день подаяние с лихвой окупало расходы на бензин. Когда он поднакопил денег, ему заявили, что пора уже самому оплачивать себе такси. Свою машину мужчина так и не продал, решив сохранить последнее напоминание о прежней полноценной жизни. Но три года прошло, а выполнять обещанное Бурый не спешил. «Ценный ты работник, Андреич, – объяснил он с ухмылкой. – Зачем портить твой товарный вид? Да и чем тебе плохо живется? Процент отстегиваю. Делать ничего не надо, катайся каждый день на такси. Так что трудись дальше». Больше ничего Андреичу и не оставалось. Теперь инвалиду перевалило за шестьдесят. Неистовая злоба на мир охладилась, стала тупой и угрюмой. Он окончательно провалился в пропасть глубокой изоляции и забыл о надежде когда-нибудь выбраться. Каждый вечер Андреич напивался, и это было его единственной радостью.
Ближайшим «коллегам» пожилого мужчины по нищенскому делу тоже пришлось познакомиться с Бурым. Ведь этот авторитет крышевал весь район возле центральной городской церкви. Вскоре после того, как там начал промышлять Матвей, перепуганного мальчика затолкали в автомобиль и отвезли к пахану. Дрожа и всхлипывая, Матвей рассказал свою историю и неожиданно разжалобил Бурого, ведь тот сам когда-то рос без родителей, в детском доме. Пахан разрешил мальчику «работать» на его территории, конечно, обязав уплачивать «налог». Бабы Маня и Катя тоже сумели найти подход к криминальному главарю. Оказалось, единственным человеком, навещавшим Бурого в детдоме, была его бабушка, которая по причине плохого здоровья не могла сама заботиться о внуке, но хотя бы иногда приносила ему аппетитные пирожки собственной выпечки. «Твои пироги почти такие же вкусные», – сказал Бурый размякшим голосом, когда баба Маня угостила его своим кулинарным изделием, но о «налоге», конечно, не забыл. Зато Матвей и бабушки избежали наказания за то, что начали «работать» возле церкви, не согласовав это с местным криминалом.
Так и жили дружно профессиональные нищие возле главной городской церкви под «патронажем» Бурого, настойчиво вымогая милостыню. Хотя многих они раздражали, мешали на пути в храм, но никто не пытался разузнать об их обстоятельствах или пожаловаться в милицию. Большинство просто не хотели для себя «заморочек», да и, опять же, понимали, что каким-нибудь боком попрошайки да связаны с криминалом, и элементарно боялись. Местная милиция была «прикормлена» Бурым и смотрела сквозь пальцы на нелегальный промысел.
В этот зимний день все шло для Матвея как обычно. Некоторые сыпали в его ладонь монеты, некоторые даже клали бумажки. Другие проходили мимо, и их мальчик привычно обругивал. Вот как этого, важного, с каменным лицом – ясно, придется наказать! Очевидно, что он ничего не даст, ведь несет себя мимо, будто не замечая Матвея. А вот девочка лет девяти, которую мужчина вел за руку, Матвея заметила. Они уже прошли, но девочка обернулась, вырвала свою руку из отцовской, подбежала к мальчику и с улыбкой что-то положила в его ладонь. «Наверное, из своих карманных денег дала, – подумал Матвей. – Вот так натянула нос надменному папаше. То-то ему неприятно, будет знать! Хотя вроде непохоже на монеты…» Он посмотрел на ладонь и увидел фигурку зеленого чудика – с выпученными глазами, растянутым в улыбке ртом, большим животом и на тонких ножках. «Бонстик», – понял Матвей. Он видел таких у своих одноклассников, которые с азартом ими хвастались, сравнивали, обменивались. Но сам никогда в руках не держал. «Вот дура!» – мысленно выругался Матвей на девочку и злобно швырнул в снег бесполезного уродца. Затем выжидательно посмотрел на  дорогу, ведущую к церкви, и заметил следующую прихожанку. «А эта тетка, нет, уже бабка, видно, замученная жизнью, еле ковыляет, – сделал он вывод. – Ну ничего, мне тоже тяжело. Так что пусть дает деньги!» И двинулся наперерез женщине.
Надежда Алексеевна с трудом переставляла ноги по заснеженной тропинке. Ей не просто физически тяжело было идти, но на душу давила тяжесть, которую приходилось нести. Тридцать пять лет женщина работала рентгенологом и заслуженно считалась специалистом высочайшей квалификации. Каждый день она видела на снимках картины повреждений и разрушений в организме, и так радовалась, если они отсутствовали! Надежда Алексеевна относилась к пациентам, как к детям, переживая за них, искренне желая, чтобы все оказалось нормально. Возможно, в некоторой степени поэтому своих детей у нее не было. Все душевные силы она вкладывала в работу, личные отношения не заладились. А возможно, просто была такая судьба. Оставшись одна, Надя не озлобилась на жизнь и людей. У нее хватало, о ком заботиться, – о своих пациентах, здоровье которых зависело от того, правильно  ли она расшифрует их рентгенограмму. И она не пропускала ни малейшего пятнышка, затемнения, трещинки на снимках. Каждую неделю Надежда Алексеевна ходила в церковь, молилась, чтобы Бог дал ей ясные глаза и голову и она могла по-прежнему точно оценивать результаты рентгена. И еще – чтобы Он помог ее пациентам и всем людям, послал им здоровье. Обычно врач посещала небольшую церквушку возле своего дома, но сегодня решила зайти в главный городской храм.
«Как же это, мальчик тут один? Ведь уже довольно поздно!» – промелькнуло у нее в голове, когда на пути встал Матвей с протянутой рукой. Внимательно посмотрев на него и осознав ситуацию, она решила: «Наверное, за ним кто-нибудь наблюдает». Надежда Алексеевна, как грамотный человек, не сомневалась, что сам по себе ребенок не станет просить милостыню, им должен кто-то руководить. По натуре исключительно честная, она ненавидела мошенников и не хотела иметь с ними ничего общего. Поэтому вознамерилась пройти мимо Матвея. «Помогите сироте!» – еще громче запричитал он и не отступал, мешая женщине двинуться. Надежда Алексеевна попыталась обойти его, но мальчик тоже переместился и опять оказался у нее на пути. Так повторилось несколько раз. Матвей, издевательски кривляясь, буквально прыгал перед ней, повторяя: «Жадина, жадина!» Женщина растерялась, а он схватил ее за рукав пальто. Пытаясь вырваться, женщина дернулась и поскользнулась на сильно утоптанном, почти отполированном снегу. Надежда Алексеевна упала, одновременно раздался хруст, и ее пронзила резкая боль, от которой она застонала. Матвей испугался и бросился бежать.
Сильная боль не проходила. Полежав, женщина попыталась подняться, но обнаружила, что правая нога не двигается – очевидно, она была сломана. Кое-как дотянувшись до сумки, при падении отлетевшей в сторону, Надежда Алексеевна достала мобильник и вызвала «скорую». О Матвее она никому ничего не сказала…    
А виновнику ее несчастья тоже было совсем невесело. Матвей после происшествия с «бабкой» не решился возвращаться к церкви и пришел домой раньше, чем обычно. «Чего это ты приперся?» – неприветливо встретила его тетя Даша. «Я… замерз», – робко выговорил мальчик. «Ах, замерз он! Ну, сейчас я тебя разогрею! – заорал опекун дядя Витя. – А ну снимай штаны!» «Не надо, не надо, дядя!» – взмолился Матвей. Но опекун крепко схватил его за плечо, снял с крючка большой ремень и минут двадцать проводил экзекуцию, приговаривая: «Ах ты, гнида! Будешь знать, как с работы сбегать!». Мальчик извивался, плакал, но никого это не волновало. 
Опекун Виктор Астахов очень разозлился, что «гаденыш» посмел не отработать положенное время. Однако не только это вызвало его приступ ярости. Избивая ребенка, Виктор пытался разрядить плохое настроение, в котором он постоянно пребывал уже довольно долго – из-за того, что чувствовал себя нездоровым. Ему стало трудно глотать, где-то в середине грудины болело, нередко наваливались приступы слабости. Обсудив свое состояние с женой, Астахов решил обследоваться и как раз завтра собирался на рентген.
…Молодая рентгенолог Леночка не могла дождаться, пока закончится рабочий день. Вообще-то она давно должна была уйти, но напарница, Надежда Алексеевна, попала в больницу, и начальство попросило Леночку задержаться. Как это было некстати! Ведь вечером девушке предстояло свидание с перспективным кавалером. Леночка долго пыталась его завлечь, и наконец он обратил на нее внимание. На первой встрече следовало закрепить успех и сразить его наповал, а теперь и времени не будет, чтобы привести себя в полную «боевую готовность». А ведь кавалер этого стоит: неплохо зарабатывает, к тому же веселый, симпатичный. Совсем не как этот мужчина, который пришел на рентген пищевода. У, какое у него мрачное обрюзгшее лицо, тяжелый взгляд, набрякшие веки, темные круги под глазами! Внутренне скривившись, Леночка постаралась провести процедуру как можно быстрее. Она не особенно тщательно объяснила пациенту, как нужно стоять, как дышать. Снимок получился смазанным, не под тем углом, и, честно сказать, по нему было трудно что-то разобрать определенно. Но Леночка уже очень устала и не могла больше концентрироваться на работе. «Ай, ничего тут страшного, вон здоровый какой этот мужик!» – решила она и написала заключение: «Пищевод проходим». Она не заметила у Виктор Астахова опухоли пищевода…
Придя домой, опекун Матвея рассказал жене, что, по уверениям врачей, у него все нормально. «Ну, вот видишь, а ты волновался! – заворковала тетя Даша. – Просто переутомился, работаешь много. Да еще мой кабанчик любит колбаску и сальце, вот и налип жир на пищевод, и глотать тяжело. Думаю, нужно каждый день выпивать рюмочку коньяка или водочки, так он растворится». Виктор согласился и немедленно принялся за «лечение».
Однако, несмотря на регулярное употребление качественного алкоголя, с течением времени ему становилось все хуже. Не понимая, от чего это, Виктор все больше злился, и все сильнее доставалось  от него Матвею. И так несладкая жизнь мальчика превратилась в настоящий ад.
… Прошел месяц. Надежду Алексеевну выписали из больницы. Все время пребывания там она думала о мальчике, из-за которого упала. «Он же еще совсем маленький. Как же стал таким наглым, злым? – мучилась она вопросами. – Очевидно, что это не могло произойти сразу. Значит, он уже давно попрошайничает. Но кто же его заставляет? Понятно, что, будь он действительно сиротой, жил бы в детском доме. Почему же сейчас никого не волнует его судьба? Разве органы образования не должны проверять, как живут дети? Разве нет других инстанций, которые должны этим заниматься?» Такие мысли не давали ей покоя.
Поэтому, едва окрепнув, Надежда Алексеевна решила сходить в главную городскую церковь – помолиться за своего обидчика. Идя к храму, она опять увидела его, но ничего не сказала, а он ее не узнал. Все же Матвей немного испугался после случая с «бабкой», к тому же был измучен постоянными побоями опекуна, так что вел себя потише, и Надежда Алексеевна смогла спокойно пройти мимо него. «Помоги, Боже, несчастному ребенку!» – горячо молилась она перед иконой. И, чем дольше молилась, тем яснее сознавала: она сама должна что-то сделать. Не нужно свою личную ответственность перекладывать на Бога.
Пожилая женщина выходила из церкви, приняв твердое решение. Да, она понимала, что ввязывается в какое-то темное дело, скорее всего, имеющее отношение к криминалу. Да, она боялась. Но кто, если не она? Если каждый будет проходить мимо мальчика или просто откупаться от него подачкой? Она сделает все, чтобы изменить ситуацию. Обратится в органы образования и куда еще будет нужно. Она будет настаивать и требовать, но не даст этому ребенку пропасть.