«Первейшая христианская милость есть никого не обижать.… Обижая ближнего своего, обидою своею касаемся Самого Бога; яко Заповедь Божию разоряем, которая не велит никого обижать, но всякого любить и всякому благотворить. Возлюби ближнего своего, как самого себя».
Святитель Тихон Задонский «Сокровище духовное, от мира собираемое»
Не прошло и девяти дней после смерти Киприяна, в дверь постучалась почтальонка: «Принесла деду вашему пенсию за сына. Сумма не маленькая. Паспорт давайте». Ольга удивляется: «Надо же столько лет отец мой эту пенсию ждал, а принесли ее, когда он умер. Подозрительно как-то». Пенсию, конечно, никто ей не выдал. Посылала она Ивана разобраться по этому вопросу, но он наотрез отказался: «Я ему не родня, пусть братья твои обращаются». Ольга сама пошла к начальнику почты, тот сказал, что никакого отношения к этому делу не имеет, направил ее в пенсионный отдел. Там она такой же ответ получила. Вечером рассказывала Ивану о своих безрезультатных походах в поисках справедливости: «Я ведь дочка его, досматривала его, хоронила и получается, никаких прав на эти деньги не имею. В Смоленск писать что ли?». « Оля, забудь про них. Скорее всего, какой-то крупный начальник подобные дела проворачивает. Сколько таких Киприянов по всей стране проживает!? Сумма не маленькая получится. Начнешь справедливость искать, они найду повод заставить тебя замолчать. Жила ты без этих денег, проживешь и дальше». На том и порешили.
Надя прописалась в доме сестры, устроилась работать на сушилку. Так называли в народе Рославльский комбинат по производству сухофруктов из груш и яблок. Было в нем открыто и производство повидло, которое продавалось на развес в Смоленской, Брянской и других областях. Правда к моменту ее трудоустройства, объемы производства продукции заметно снизились, но работа еще шла в две смены. Раньше тянулись люди к сушилке с сумками и мешками, наполненными фруктами со всего Рославля и даже района. Очередь выстраивалась к приемному пункту каждый день, до самых заморозков длиннющая, но в связи с повышением налогов на плодовые деревья она заметно сократилась, так как сократилось количество этих самых деревьев.
Однажды с работы во вторую смену привела Надя с собой пожилую женщину, Герасимовну. Попросила: «Оля, пусть она у нас переночует, некуда ей идти, от квартиры хозяйка отказала в связи с продажей дома. Пришла она на работу с узлом своих вещей, плачет». « Ну, ладно пусть переночует, да жилье себе подыщет». Как начала Герасимовна его подыскивать, так и осталась у Ольги на несколько лет, жила то ли квартиранткой, то ли членом семьи до тех пор, пока сушилку окончательно не закрыли. Перевели Надю на льнозавод работать, а Герасимовну на стройку. Выделила эта организация ей комнатку в общежитии. Но еще долго будет она приходить по выходным дням в гости к Ольге, так как единственный ее сын проживал где-то в Сибири, и другой родни у нее не было. К нему решит Герасимовна перебираться, выйдя на пенсию. «Поеду к сыну жизнь доживать. Да не знаю как меня невестка примет. Невестка – не дочка, может еще и в дом престарелых упечет, но что делать, выбора нет», - делилась она переживаниями с Ольгой, придя прощаться перед отъездом. Как сложилась жизнь ее? Пришло только одно письмо из Сибири, в котором сообщит она, что доехала благополучно.
Анна приехала в Рославль встречать Шурика, отслужившего в армии три года. Остановилась с ночевкой у сестры. Говорила и говорила, то ли себя убеждала, то ли Ольгу: «Нельзя ему возвращаться в деревню, мы живем сейчас хуже крепостных. Если раньше я могла что-то продать со своего хозяйства в городе и получить пусть небольшие, но деньги на покупку самых необходимых вещей, то теперь это называют спекуляцией. Да и цены на нашу продукцию такие низкие, что овчинка выделки не стоит, продавать себе в убыток. В конце года раньше нам выдавали зерно в счет оплаты за работу в колхозе по трудодням. Теперь трудодни называют палочками, так отмечают их в журнале учета отработанных дней, но ничего за них не дают, ничего, одни обещания слышим, начать платить по 3 рубля за каждый трудовой день. Налоги вносим продуктами со своего хозяйства, потому что денег у нас нет, себе оставляем крохи. Рабочий день удлинили, на своем огороде работаю при луне. Люди бегут в город, так и тут власти нашли выход, паспорта забирают.
Председатель нашего колхоза хранит их в сельсовете. Если паспорт понадобится по какому-либо делу, идем к нему с поклоном. Вот и получается, что работаем мы лишь за право иметь кусок земли, чтобы не умереть с голоду. Посмотри на мои руки и ноги». Анна показала свои руки, испещренные множеством глубоких морщин с распухшими суставами и ноги, покрытые выпирающими узлами темно-синих вен. Неимоверная жалость к сестре охватила душу Ольги: «Ты не волнуйся Нюра, за Шурика. Конечно, возвращаться ему в колхоз при таком положении дел нельзя. Остановится у меня, пропишется, на работу устроится, а там глядишь и женится. Подыщу я ему невесту с углом, поживет в примаках какое-то время, потом и своим домом обзаведется, он парень с руками». Анна с благодарностью взглянула на сестру своими все еще прекрасными глазами, в которых не было уже и слезинки, так как выплакала она их на много лет вперед.
Все сложится по сказанному. Найдет Ольга невесту для Шурика в деревне под названием Кириллы, которая расположилась очень близко к городу, можно сказать, что срослась с ним после строительства на окраине его льнозавода. На базаре случайно познакомится она с матерью невесты, в разговоре выяснится, что у нее в доме есть «товар», на который Ольга и предложит «купца». Не откладывая дел в задний ящик, отправится она в назначенное время на смотрины претендентки в жены для Шурика. Девушка ей понравится, и будет рассказывать Ольга в тот же день вечером племяннику: «Самостоятельная, не то, что некоторые «гуляй ветер в поле»; роста среднего, фигуристая, ладная со всех сторон; слова лишнего не скажет, говорит все по делу, не пустомеля; один лишь изъян можно найти – долгоносенькая, но не безобразная. Если, Шурик она тебе к душе придется, то и нос ее милым покажется. Я тебя не гоню из дома, нет. Не понравится, другую найдем, но ведь, Шурик, надо правду сказать, не можешь же ты всю жизнь у меня прожить, пора о своей семье подумать».
Шурик неделю походит в гости к Тоне, это - имя избранной для него и женится на ней. Через год родится у него первая дочка. В доме тещи проживут они еще несколько лет, а потом переберутся в город, в собственный дом, который будет располагаться совсем недалеко от дома Ольги. Надо перейти Смоленское шоссе, миновать водокачку, вот и улица Сергея Лазо, а на ней, в тупичке, дом Шурика красуется.
Мало кто, наверное, помнит в честь кого носит улица это имя. Сергей Георгиевич Лазо - выходец из дворян, царский офицер, впоследствии, настоящий большевик, организует восстание в Приморье для свержения А. В. Колчака.
Не многим известна и знаменитая речь его, обращенная на острове Русском к офицерам, будущим прапорщикам: «За кого вы, русские люди, молодёжь русская? За кого вы?! Вот я к вам пришёл один, невооружённый, вы можете взять меня заложником… убить можете.… Этот чудесный русский город — последний на вашей дороге! Вам некуда отступать: дальше чужая страна… чужая земля… и солнце чужое.… Нет, мы русскую душу не продавали по заграничным кабакам, мы её не меняли на золото заморское и пушки… Мы не наёмными, мы собственными руками защищаем нашу землю, мы грудью нашей, мы нашей жизнью будем бороться за родину против иноземного нашествия! Вот за эту русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрём, но не отдадим её никому!»
И умер за нее,но позже. Попал в плен к японцам, которые передали его с двумя соратниками в руки казаков, которые жестко расправились с ними. В дальнейшем исследователь этого дела будет утверждать, что казнь их была ответом белых за убийство красными 123 русских офицеров.
Страшное было время, жестокое. Не напоминает ли оно слова из Евангелия?
« Предаст же брат брата на смерть, и отец – детей; и восстанут дети на родителей и умертвят их». Мат.13,12
Но вернемся к дому Шурика, место выбрано не шумное, участок ровный, с хорошим подъездом. Строить его он будет с бригадой, с которой обычно калымил после рабочего дня и по выходным, делая, таким образом, подработку к основному заработку. Иван, конечно же, помогал строиться Шурику, в таком деле лишних рук не бывает. Перебравшись в него, Шурик первым делом продал дом тещи в Кириллах, а вырученные за него деньги внес в счет погашения ссуды.
Теща в нем души не чаяла, при каждом удобном случае старалась похвалить, да так, чтобы зять слова ее непременно слышал. Поэтому, когда придет день ее похорон, Шурик, выпив за упокой души любимой тещи, скажет благодарственную речь. Будет он благодарить ее за то: что вырастила его обеих дочек; что в минуты скандалов с женой, когда приходил он с калыма навеселе, принимала его сторону; что вкусно готовила и ладно вела хозяйство; и незаметно для всех смахнет рукой скупую мужскую слезу в момент прощания с покойной.
Вскоре брат Шурика, Николай, уходил служить в армию так же из дома Ольги, прожив у нее до этого события год. Назад в Рославль с армии он не вернется, останется жить по месту службы в городе Мончегорске, на севере. Работать, устроится он на горно-обогатительный комбинат, в горячий цех. Получит комнату в общежитии, вместе с ним в ней будет проживать жена его Александра, которую отбил он у своего ротного командира. Пошла она за ним вместе с дочерью своей Олей, не задумываясь о своем будущем, влюбленная в него без памяти. Родила ему сына, Валерия, а дочь свою по настоянию Николая отвезла матери, хотя в душе и не хотела этого делать. Несколько лет подряд приезжали они к Ольге в отпуск и были с радостью приняты ей.
Если бы встретил Николая человек, не знающий его, решил бы, что перед ним находится директор какого-то предприятия, так был представителен вид его. Красив он был и лицом. Бытующее среди людей мнение о том, что сложно красивой женщине жить благодатно, можно дополнить наблюдением, что и красивому мужчине не менее трудно сохранить семейную жизнь. После нескольких лет в браке Николай развелся с женой своей и перекатывался как сыр в масле от одной женщины к другой. Полностью прекратил он общение с сыном, к которому обратился с покаянием, лишь поняв, что дни жизни его подходят к концу. Сын же ответил ему: «Я не знаю тебя. Разве занимался ты воспитанием моим, поинтересовался хотя бы раз, как живется мне без тебя? Жизнь свою посвятил ты поиску удовольствий, каждой из женщин, встретившихся на твоем пути, приносил лишь разочарование. Вкусно ел и много пил, разъезжая по санаториям. А мы с матерью моей и сестрой порой не имели даже приличной пищи. У тебя нет сына». Горько было слышать Николаю слова эти, но правда частенько таковой и бывает.
Тамару, закончившую семь классов, Ольга взяла к себе в дом так же по просьбе Анны. Характер Тамары был своеволен, поэтому закончив восьмой класс в Рославле, заявила она: «Я не пойду в девятый класс, потому что я отличаюсь от всех девочек. Они маленькие и худосочные, я выделяюсь среди них, и мальчишки обижают меня». Была она и правда развита физически не по годам. Ольга уговаривала ее: «Потерпи немного, скоро и другие девочки станут по виду такие же, как и ты». Но ни уговоры, ни угрозы не действовали на нее, собрав свою одежду, отправилась она на вокзал, намереваясь, вернутся в деревню к материи. Ольга понимала, как тяжело придется с ней Анне, просила Ивана: «Догони ее и верни». Иван на велосипеде нагнал ее у самого автовокзала, убедил не ехать в деревню, пообещав утроить, учиться в вечернюю школу, что и исполнил. И росла Тома вместе с Лизой и Варей, не чувствуя себя чужой в семье тетки. Одно было плохо, что при малейшей попытке ее влиять на поведение племянницы, в ответ слышала : «Завтра же я уеду в деревню». И терпела Ольга постоянные походы ее на танцы, волновалась вечерами, ожидая ее возвращения домой. Сестру же своими переживаниями не тревожила, надеялась, что Тома повзрослеет и посерьезнеет. Анна же старалась по мере сил своих доставлять продукты из деревни для нее и, конечно, для Шурика хотя бы раз в месяц. Отказывала себе во всем, жила ради них, детей своих.
В магазинах продуктов становилось все меньше, появились очереди за сахаром и мукой. Не пекла уж больше Ольга любимые пирожки для Ивана, обходилась клецками, да блинами. И не далеко уже было то время, когда будут стоять очереди за черным хлебом.
Лиза и Варя здоровьем в детстве не отличались. Варя неоднократно переболеет пневмонией и будет то и дело болеть ангиной, а у Лизы обнаружится затемнение в легких. Врач скажет Ольге: «Если хотите, чтобы ваша дочь не заболела туберкулезом, усильте ей питание». Легко сказать, а как усилить его?! Все молоко, которое давала коза, выпивала Варя. Бывало, только проснется она, встанет на ноги, держась за спинку кровати, начинает кричать: «Катю мне, давайте Катю». Катя - так звали козу, первым окотом и породы не молочной, если литра полтора за день даст, то и хорошо. Варя его почти все выпьет, Лизе грамм, какой достанется. Одно средство спасло ее от этой страшной болезни - рыбий жир, который пила она с удовольствием и в большом количестве, заедая соленым огурчиком, да запивая сырыми домашними яйцами. Иван же в это время питался крайне плохо. Молочных продуктов почти не видел, только если, что от пайка, доставляемого Анной, перепадет. Сало, единственный продукт, который спасал многих в то время, исключал полностью. Поэтому открылась у него язва в месте ранения, в луковице двенадцаперстной кишки, и страшно кровоточила. Врач боялся, прободения кишечника предлагал срочную операцию, но Иван помнил наказ хирурга, оперировавшего его в госпитале: «Запомни, больше никаких операций, умрешь», - от нее наотрез отказался, пил Викалин, но видимого результата от лекарства не получал. При очередном посещении мужа в больнице, услышала Ольга приговор врача: «Надежды на выздоровление никакой нет, он уже не встает. Приводите детей прощаться». И приводила она Лизу и Варю, конечно, скрыв от них цель этого визита. Но видно не пришло еще время ему помереть. Прошла неделя, другая, а он все также лежал на своей больничной койке белее простыни, похожий на Кощея Бессмертного. «Что делать?!» И надумала она, отправиться в Локотец к брату Николаю, просить настоящего меда.
Деревня эта, удаленная от шоссе на довольно большое расстояние, к тому же, была отрезана от остального мира рекой Остер. Шаткий мостик соединял оба ее берега. Доски были положены на вбитые в дно реки деревянные столбы, не первой «молодости», сбоку к ним прибили палки вертикально вверх, на которых крепилась длинная жердь, поручень. Решиться идти по нему мог только очень отчаянный, пришлый человек. Сами же жители деревни перебирались через реку вброд, но место это хранили в тайне, надеясь таким образом спастись от надоедливых налоговых инспекторов. Ольга, оценивая, надежность мостика пришла к не утешительному выводу, что к ней, не умеющий плавать, в случае крушения его придет погибель. Постояв с минуту в раздумьях, она, перекрестясь, решительно вступила на досточку и взялась за поручень. Шла до середины реки очень медленно, сначала переставляла ногу, а затем только передвигала руку, таким образом, миновав большую часть ее, она поменяла тактику и пошла стремительно быстро, рассуждая про себя: « Ближе к берегу должно быть мельче. Если я и упаду, то наверняка уже сумею выбраться». Учитывая то, что все время перехода мост под ней ходил ходуном, можно сказать, что ей удивительным образом повезло в преодолении этого препятствия.
Стараясь не думать об обратном пути, она уверенно зашагала к деревне. Николай был немало удивлен, увидев сестру на пороге своего дома. «Ольга, что случилось?» «Да, пока ничего не случилось, но может», - она рассказала о болезни своего мужа и попросила у брата меда. Он почесал затылок: «Надо с женой поговорить, ты проходи в дом, а я ее с огорода позову». Ольга поняла, что не хочет он обсуждать с женой эту тему в ее присутствии.
Спустя какое-то время они вошли в дом. «Угощай сестру», - обратился Николай к жене. Оленька поставила на стол блины из пшеничной муки, жидкий мед в миске и молоко в горлаче: «Лето было дождливое, меда накачали мало, только для себя. Конечно, пол-литра мы тебе дадим, но не обессудь, на большее не рассчитывай». «Да, я особо и не рассчитывала», - усмехнулась Ольга и засобиралась уходить. «Да, ты поешь хотя бы», - заволновался Николай. «Спасибо, я не голодная, мне поторапливаться надо, дорога не близкая», - она спрятала в сумку баночку с медом и поспешила за дверь. Ольга рассердилась на своего бесхарактерного брата, но пока шла к реке успокоилась, даже постаралась оправдать его: «Мужчина - голова, а женщина - шея. Куда шея повернёт, туда голова и смотрит».
Увидев мост, она вдруг отчетливо поняла, что непременно упадет с него при первой же попытке перейти реку. Она присела на бережок в полной нерешительности, задумалась. Услышав торопливые шаги за своей спиной, обернулась: «Николай?!» «Оль, вот возьми», - он протянул ей холщовую сумочку. Ольга заглянула вовнутрь ее. Литр меда, большой кусок домашнего масла и сала с мясной прослойкой. «Спасибо, брат». Ольга ни о чем не спросила его. Было и так понятно, что все эти продукты он взял без ведома жены. Распрощались, и она решительно направилась к мосту. «Оль, ты, что по мосту речку переходила!? Стой!» «Да, а что?» «По нему уже давно никто не ходит. Вот здесь есть брод. Присмотрись, там, в воде камешки виднеются. Ориентируйся по ним, смотри не сворачивай, а то в вир попадешь». Ольга приподняла юбку и по воде значительно выше колен перешла реку.
Добралась до Слободы, решила передохнуть в доме своей двоюродной сестры Ульяны. Когда-то в молодости, до войны Ольга была очень дружна с ней и ее сестрами, Тоней и Наташей, той самой к которой посылал ее Иван на аборт. Ульяна в городе бывала редко и теперь, раз такая возможность появилась, принялась расспрашивать о сестре. «Она же кума твоя, вы, наверное, часто видитесь? Как она поживает?» «Приходит на дни рождения крестниц, а так, когда ей ходить, вся в работе». Они обе понимая, о какой работе идет речь, замолчали на время. Потом Ольга произнесла: «Дом новый собирается строить». «Значит, хороший имеет доход. А ведь работе ее не позавидуешь, нарушает закон Божий здесь, это ладно, с рук сходит, а, когда на Небе ответ держать придется?!»
Если обратиться по времени к будущему, то новый дом, который построит Наташа на останках, не рожденных детей, счастья семье ее не принесет. Старший сын Володя женится, будет иметь двоих детей, но жизнь с женой не сложится, в основном из-за непробудного пьянства. Жена оставит его, он бросит работу, вернется к матери и умрет еще молодым. Второй сын Саша, свяжет жизнь свою с женщиной много старше его, у которой будет двое детей от предыдущего брака. Своих же детей Бог ему не даст, в силу какого-то заболевания. После смерти матери, а умрет Наташа от рака в пятидесятилетнем возрасте, пережив на полгода своего мужа Родиона, Саша переберется с семьей в этот огромный, добротный дом. Проживет в нем несколько месяцев до зимы и уйдет на съемную квартиру. Жена его, хорошо знакомая с Ольгой при встрече расскажет ей: "Не могли жить в нем. Как только печь растоплю, начинают плакать дети по всем углам дома. Жуткое состояние, слышать истошный крик детей все время пока печь топится. Оторопь берет. А в не топленом доме как зимовать!?» Так и сгнил дом Наташи, построенный на средства, вырученные от абортов. Видать, за такие дела уже на Земле люди наказуемы бывают.
«Оль, угощать особо не чем, вот щи сварила, будешь?» «Наливай», - это же совсем другое дело, когда тебе рады, тогда и пустые щи медом покажутся. Рассказала Ольга сестре о болезни Ивана. «А ты возьми у меня столетник, он раны очень хорошо заживляет. Бери целый куст, у меня им все окна заставлены». Вот так Ольга по родственникам прошлась, лекарство для мужа нашла. Иван принимал столетник с медом, заедал домашним маслом; язва начала затягиваться и к концу третий недели, выписывая его из больницы, врач сказал: «Если бы не ранение, быть бы тебе долгожителем. Это же надо, каким здоровьем Бог наградил». Волнения в семье Ольги улеглись, и жизнь пошла своим чередом.
Приближался праздник 7 ноября, выделили Ивану набор продуктов как инвалиду войны. Сегодня идет Ольга с Варей в магазин, получать его. Расположен магазин рядом с электростанцией, надо только перейти Кричевскую железную дорогу, пройти по мосту на запасном пути над Смоленской железной дорогой, спустится с крутой насыпи, вот и он. Расписалась в ведомости, взяла сверток и пошла в обратный путь, опять по насыпи, но теперь вверх, держа дочку за руку. Варя идет медленно, еще не окрепшая после болезни. «Давай, Варя, я поднесу тебя, устала ты после подъема». Варя соглашается, обнимает мать свою за шею, прижимается к щеке ее. «Варя, любишь ли ты меня?» «Люблю»,- зацеловавает Варя маму свою. «Кого любишь ты больше, меня или папку?» « А ты ему не скажешь?» «Нет, не скажу». «Конечно, мамочка моя, я тебя люблю больше». Вечером Ольга расскажет Ивану об этом разговоре с Варей, не удержится. Как-то сложилось так, что считали они якобы Лиза – дочка Ивана по характеру, а Варя- с характером ее, Ольги.
Иван же при случае, когда Варя усядется к нему на ногу покачаться, попеняет ей: «Значит, Варя, ты мамку любишь больше чем меня?» Варя покраснеет от смущения, а потом произнесет: «Папка, но мама несла меня на руках, как же я ей скажу, что люблю больше тебя. Вот сейчас, ты качаешь меня на своей ноге, я люблю больше тебя. Получается, что я вас одинаково люблю». Иван рассмеялся: «Ну, Варя, и хитрющая ты уродилась». Как только уйдет Иван на работу, Варя, подойдя к матери и произнесет: «Мам, ты предательница. Сказала, что папке не передашь, что я тебя больше люблю, а сама передала. Предательница». Как не пыталась Ольга оправдаться перед Варей, слышала в ответ: «Предательница». Никогда больше в жизни Ольга не перескажет Ивану своих разговоров с дочками, потрясенная той обидой, которую высказала ей однажды Варя. Пройдет немало времени с момента этого происшествия, и Ольга спросит свою взрослую дочь, помнит ли она о нем. «Нет, - ответит Варя, - разговор не помню. А вот как несешь ты меня, я обнимаю тебя за шею, и чувство защищенности и любви присутствует в душе моей, это в памяти сохранилось, я думаю, что навсегда».
Наступил февраль 1956 года. Никита Сергеевич Хрущев на Двадцатом съезде Коммунистической партии сделал доклад о культе личности Сталина, правда, сначала на заседании закрытого характера. Делегаты доклад одобрили. Решили довести текст его до партийных организаций, но в открытую печать пока не давать. И хотя доклад был сделан среди не очень большого состава членов партии, он каким-то чудесным образом стал известен за границей. И только несколько месяцев спустя уже
и весь советский народ узнал об этом докладе, но как о постановлении Президиума ЦК КПСС, под названием «О преодолении культа личности и его последствий». В нем так же говорилось, что, не смотря на недостатки в работе, Сталин продолжил дело Ленина и шел по пути строительства коммунизма.
Народ сначала был потрясен таким известием, как же так, жили-жили с мыслью о непререкаемости дел «отца народов» и с уверенностью в непогрешимости Советской власти, а оказалось, что все совсем даже наоборот. Известие это прозвучало для основной части советских граждан равносильно удару обухом по голове.
А премудрые Иваны в разговорах со своими женами на кухнях мыслили примерно таким образом: «Хрущ, наверняка, участвовал во всех этих преступлениях, а теперь боится разоблачения, вот и валит все на Сталина, мертвый же не оправдается. Ну, что он сам себе этот культ создавал?! Они и создавали, товарищи по партии. Друзья Хруща «по цеху» помалкивают, боятся собственных разоблачений, видимо, у всех рыльце в пушку. Только, Оля, попомни мое слово, выберут они момент и отнимут у него власть, потому что нет у него той «железной» хватки, что у Сталина была». Ольга удивляется: «Тебя не поймешь, то ты Сталина ругаешь, то, как будто заступаешься». «Знаешь, Оль, лучше бы они втихаря выпустили невинных людей с лагерей, оправдали имена так называемых «врагов народа», расстрелянных по приказу партии, но сохранили бы у людей веру в идеалы, в Сталина. А так, все, это начало конца Советской власти. Не уж-то они этого не понимают, нельзя народу жить без веры в справедливость действий верховной власти. Как только эта вера пошатнулась, жди переворота, а то и новой революции».
Но до переворота было еще далеко, а период так называемой Хрущевской оттепели продолжался.
http://www.proza.ru/2018/12/20/110