Глава 2: Интриги Себастьяна де Картахена
Кабинет был воистину просторный и светлый, всё как и полагает чину. Войдя в него могло даже показаться, что владетель его педант и человек очень опрятный. Книжные полки без следа пыли, с аккуратно расставленными книгами, стеллажи, с тщательно разложенными папками с бумагами, диванчик и два кресла для гостей со взбитыми подушками... Но всё эта атмосфера порядка улетучивалась, когда взглянешь на стол, за которым сидел тот, кому этот кабинет и принадлежал. Да этот стол, пожалуй и являлся той единственной вещью во всей губернии, которой иногда удавалось поуправлять главе N-ской губернии Лавру Константиновичу Сиверсу. Стол его был завален корабликами в бутылках - его гордостью и радостью, сделанными собственными руками. Так же на столе была разбросана целая коллекция гравюр кораблей, а так же целая пачка бумаг исписанная подчерком губернатора. Сам губернатор был невысокого роста, весь какой-то округлый, но не толстый, мужчина лет пятидесяти. Голову его венчала почтенная лысина, которая восполнялась шикарными усами, переходящими в такие же шикарные бакенбарды.
Он чихнул раскатисто и подумал про себя: "Наверное кто-то меня сейчас вспоминает!". Затем снова вернулся к своему занятию. В данный момент его мысли блуждали далеко за пределами этой комнаты. Всё дело в том, что он уже некоторое время писал приключенческий роман о пиратах. Сейчас он представлял вокруг себя лазурные просторы Карибского моря, солоноватый и влажный воздух, пылающее солнце на голубом небе без единого облачка, крики чаек и отборная ругань команды. Сам же он был никаким не Лавром Константиновичем, а рисковым, молодым, разумеется чрезвычайно красивым (с пышной, каштанового цвета, шевелюрой), корсаром Её Величества королевы Англии - Джоном Айронсайдом. Он, разумеется, был капитаном, но не какого-то простого корабля, а самого быстрого в колониях - бывшего испанского фрегата, который теперь носил гордое имя "Шарлотта".
- Ставим все паруса! Эта дохлая каракатица, Себастьян де Картахена не должен уйти от нас! Не в этот раз! - подгонял капитан Айронсайд свою команду.
Он вскинул к глазам подзорную трубу. Корабль Себастьяна "Est;pido cobarde" быстро приближался. Настолько быстро, что можно было уже отчётливо рассмотреть, что происходит на палубе. За штурвалом стоял сам Себастьян - он совсем не походил на испанца, внешность его куда более подходила славянину. Был он худым и высоким, лет около пятидесяти, на носу его красовалось аккуратное пенсне с круглыми линзами, а под носом были такие же аккуратные небольшие чёрные усики. Он явно был напуган приближением Айронсайда и в спешке орал какие-то приказы. Внезапно на палубу выбежала девушка, явно вырвавшаяся из заточения где-то на нижних палубах, Она была восхитительная, молодая с удивительными длинными светлыми волосами. Эта девушка была одета в белое платье, которое было несколько порвано и испачкано, но не потеряло своей элегантности и воздушности.
- Жанин! - прошептал Айронсайд, а затем увидел, как команда Себастьяна схватила девушку и потащила обратно вниз с палубы. Та лишь успела протянуть руки, будто в мольбе о спасении к нему, к Айронсайду, хотя конечно с такого расстояния она и не могла его разглядеть, но знала, что он рядом.
Внезапно раздался грохот пушек. Это Себастьян понял наконец что ему не уйти и решил принять бой.
- Не стрелять! - крикнул Айронсайд. - На "Est;pido cobarde" дочь губернатора - она не должна пострадать! Будем брать на абордаж!
Внезапно Айронсайд стал различать за грохотом пушек какой-то стук и ему даже понадобилось некоторое время, чтобы понять, что стучатся не к нему к капитану, а к губернатору Сиверсу.
- Кто там? - потерянно проговорил Лавр, возвращаясь к реальности.
- Это я - Григорий, Ваше Превосходительство, - ответил голос из-за двери, и в кабинет вошёл старый слуга губернатора. - Приехал экипаж чиновника по особым поручениям Павла Константиновича. Вы велели заранее доложить.
- Д-да... д-да... - голос Лавра стал испуганным. - Это ты молодец, вовремя доложил! Скажи ему, что я куда-нибудь уехал... по делам! Или что-то такое в этом духе... Главное отделайся от него и не пускай ко мне.
- Сделаю что могу, - ответил Григорий и удалился.
Лавр же остался сидеть, боясь пошевелиться или издать какой-то звук, чтобы не выдать своё месторасположение. Он только скрестил пальцы на руках в робкой надежде, что хоть это поможет Григорию справится с Павлом Константиновичем Наумовым. Однако вскоре из коридора послышался взволнованный голос слуги:
- Никак нету их тут, уехали, говорю же вам....
- А я подожду тогда в кабинете, - раздался, как обычно ровный и чрезмерно спокойный, как стук метронома голос Павла. - Уверен, что Лавр Константинович не будет против.
У Лавра возникла крамольная мысль залезть под стол и спрятаться там, но он отверг её, впрочем, не по тем соображениям, что зазорно губернатору под столом прятаться, а потому, что слишком уж явственно говорили разбросанные на столе вещи, что хозяин кабинета где-то неподалёку. "Этот быстро отыщет, тут к бабке не ходи," - промелькнуло в голове у Лавра. Тем временем ручка двери повернулась и внутрь зашёл... капитан Себастьян де Картахена, в том смысле, что выглядел вошедший точь-в-точь, как он. То же лицо, то же пенсне и те же усики, только, разве что, старомодный камзол заменил на новенький сюртук, а сапоги на вычищенные до блеска ботинка.
- А вот смотрите - вернулся ваш хозяин, а вы и не заметили, - сказал Павел таким же ровным голосом лишь с самой тонкой ноткою насмешки.
- Точно так-с, - ответил сокрушённо Григорий, делая Лавру знаки, что, мол сделал всё что мог.
- Ну теперича вы нас оставьте, у нас есть много важных дел, чтобы обсудить.
Когда Григорий вышел, Лавр вскочил со своего место и с вымученной улыбкою произнёс:
- Брат мой, как я рад тебя видеть! - и, действительно, Павел приходился Лавру сводным братом, хотя их родство тщательно скрывалось. Их отец - Константин Николаевич Сиверс, несмотря на то, что был человек высокого чина, знатной фамилии и известного влияния, отличался распутным образом жизни. Неизвестно сколько именно бродит его внебрачных детей по матушке России, но только один из них - Павел, сын служанки, попал в поле его зрения и милости. О признании, естественно, и речи не шло, ввиду грандиозного скандала, который бы незамедлительно разразился вслед за этим, но определенная протекция позволила Павлу получить достойное образование и безбедное существование. Тем не менее, получить хоть сколько-нибудь значимый пост Павлу не давало это же самое происхождение. Молодого человека с определенными амбициями такая ситуация приводила в бешенство. Выход был найден. Его сводному брату по праву рождения уже открывались двери во все эшелоны власти, а сам он уже тогда имел мягкий и податливый характер, плюсом к которому шло полное отсутствие каких либо собственных амбиций и стремлений в плане карьеры, а также несколько даже детский склад ума. Павел тут же взял брата в оборот, ловкими манипуляциями, а так же и просто силой характера, полностью подчинив его своей воле. Он "протащил своего неумеху-братца до самых вершин карьерной лестницы", по его собственному выражению.
- Не нужно этих любезностей, - отрезал Павел. - Мне нужно от тебя несколько подписей, касательно жандармского корпуса, также ты выступишь перед жандармами завтра вот с этой речью.
- Бумаги, бумаги и ещё раз бумаги... Тонны макулатуры, подписей, печатей и глупых речей, - застонал Лавр. - Можно мне хоть один день провести без всего этого?
- Ты - губернатор. Без этой макулатуры вся твоя губерния развалится на части и тогда люди придут и спросят тебя, как ты это все дозволил. Если хочешь такого исхода, то я возьму сейчас все бумаги, уйду, и не буду более тебе помогать, - и Павел действительно развернулся на каблуках к выходу.
- Нет-нет! - остановил его чуть ли не в панике Лавр. - Давай сюда свои бумаги, изверг!
Павел пропустил последнее слово мимо ушей и протянул ему документы. Лавр взял и быстро пробежал глазами речь и поднял глаза от изумления:
- Но Павел, я в этой речи выгляжу совсем каким-то тираном! Призывать к таким мерам... Сечь... И все из-за каких-то бумажек раскиданных глупыми детишками на желатьевском заводе?
Лицо Павла чуть было не скривилось в злобную гримасу, но он вовремя опомнился. Ему чертовски не нравилось, когда брат, вместо беспрекословного подчинения и немедленного выполнения его поручений начинал размышлять о политике. К тому же, сейчас это было действительно опасно, Павлу жизненно необходима была подпись Лавра на документах, что он ему подал, а если бы тот решил с ними ознакомиться, то, пожалуй, даже его скудных познаний хватило бы, чтобы понять их истинный смысл. Поэтому Павел решил сегодня изображать из себя хорошего жандарма, а плохого поберечь на потом.
- Эх, Лавр-Лавр, - он снял пенсне, достал шёлковую тряпочку и принялся протирать линзы, на его лице появилось подобие милой улыбки, которая абсолютно не шла его лицу. - Ты как будто не в Российской империи живёшь! Ты же не в Германии какой, где скажешь сечь - будут сечь, скажешь с горы прыгнуть - прыгнут, это уж будьте уверены! У нас, понимаешь, если ты скажешь - ищите, как ты изволил выразиться "детишек", которые раскидывают "бумажки", так никто и не почешеться даже! Тут надо по полной программе: апокалипсис, второе пришествие, революцию на пороге, выносите всех святых! Тогда поймут "начальство в волнении" и нужно "приложить усилия"... Знаешь поговорку: "гром не грянет - мужик не перекреститься"? Ну так вот это гром, - сказал он, снова надевая пенсне на нос и указывая на речь. - А рабочих никто и пальцем не тронет... А коли, внезапно, найдутся вдруг чрезмерно усердные, так мы, что же, не погрозим пальцем? Понимаешь теперь, Лавр? Знаю, что понимаешь, ты же у нас губернатор, а не я.
- А, ну коли так, пожалуй ты и прав, - просветлел Лавр. - Но если что не так, сразу погрозим пальцем! - и он погрозил этим самым пальцем воздуху, размахивая рукой так, что Павлу даже пришлось отступить на шаг назад. Затем он взял бумаги на подпись: - Так, здесь значит подписать? Что это у нас? Особые полномочия...
Павел понимая, что ситуация идёт по на худшему сценарию, решил прибегнуть к другой военной хитрости.
- А знаешь что, Лавр, - перебил он своего брата, говоря таким же спокойным тоном, как и обычно. - Насчёт твоей рукописи...
- Что, что насчёт нее? - воскликнул Лавр, его глаза засветились энтузиазмом и он мигом забыл обо всех бумагах.
- Я решил, что ее все же можно издать... - Павел радовался про себя, что рыбка захватила наживку. - Обязательно под псевдонимом - это придаст атмосферу загадочности. Я даже готов выступить редактором, чтобы подготовить рукопись к публикации... А знаешь что, - сказал вдруг Павел, будто какая-то идея пришла ему в голову. Он достал из кармана серебряные часы с гравировкой, посмотрел время. - Если сейчас быстро разберемся , то выгадаем полчаса, перед тем, как нам надо будет ехать к князю Голицыну. Сможешь мне прочитать что ты там придумал в конце...
- Правда? - обрадовался Лавр и тут же кинулся не глядя подписывать все бумаги. Павел же улыбался своей победе. - С бумагами... С бумагами то я быстро... А что уж я придумал! Финальная дуэль между Айронсайдом и Картахеной на мачте!
Следующие полчаса Лавр упивался рассказом об этой самой дуэле, о том, как казалось бы, уже взял верх Картахена, но тут Айронсайд собрал последние силы и победил. Впрочем Картахена упал в воду и трупа его никто не видел, так что, возможно он выжил и ещё вернётся. Заканчивалось же все поцелуем Айронсайда и Жанин.
- Но, разве Айронсайд не любит Шарлотту, он же в честь нее и корабль свой назвал? - спросил Павел и тут же тысячу раз укорил себя за то, что пытается искать логику в мальчишеских фантазиях пятидесятилетнего губернатора.
- О, разумеется любит! - с готовностью ответил Лавр. - Но как мог он не принять благодарности, какую так делала ему выразить Жанин за вызволение из грязных лап Картахены?
- Ясно... Ясно... - Павел снял пенсне и устало потерять глаза. - Было очень интересно и увлекательно, но, к сожалению, время не ждёт. У нас есть дела, требующее нашего внимания. Переодеться во что нибудь более солидное и мы отправимся к князю. Я подожду тебя на улице.
- Ох, как жалко... - опечалился Лавр. - Но мы ведь ещё продолжим, Правда, скажем завтра? Мне ещё о многом нужно с тобой посоветоваться...
- Обязательно продолжим... позже... - неопределенно ответил Павел и направился к двери.
- Кстати, Павел, о завтрашнем балерины маскараде... - начал было Лавр, чувствуя, что его брат сегодня настроен к нему до странности благодушно, и что нужно попытаться этим воспользоваться, неважно какие причины этому способствовали.
- Не может быть и речи, - резко отрезал Павел. - Ты задержишься у Марьи Ефимовны ровно столько, сколько этого требуют приличия, откроешь бал и под благовидным предлогом удалишься. Там будут выступать поэты-прогрессивисты, а это серьезно. Что если один из них ради анекдота решит прочитать памфлет на царствующее семейство? Я уже предвижу заголовки газет: "Пока в N-ской губернии разлетаются прокламации, губернатор веселится с революционерами". А так и будет, помяни мое слово. Этим писакам дай повод - они не то что руку - голову откусят. Ты готов за свое желание потенцивать положить голову на плаху! То-то, собирайся, я жду, - и он вышел из кабинета.
Лавр же пробурчал себе под нос:
- А я все равно буду танцевать! И плевать мне на твоих поэтов...
Павел же вышел на улицу. Мимо него медленно проехал извозчик и, видимо решил дать лошади отдохнуть, ибо экипаж его был пуст, проехал пару метров и встал. Павел же, делая вид, что прогуливается, подошёл к экипажу.
- Официально меня тут нет, - донёсся из, как казалось, пустого экипажа басовитый голос.
- А неофициально? - спросил Павел, прощупывая почву.
- А неофициально приехал поговорить с новым полным хозяином губернии. Вам удалось?
- Удалось, будьте уверены, - сказал Павел и незаметно протянул внутрь экипажа подписанную губернатором бумагу. - Этот документ удостоверяет мои особые полномочия, которые означают...
- Что я и весь жандармский корпус теперь отчитываемся и подчиняемся непосредственно вам, - договорил за него голос. - Вопрос в том, что вы с этой властью будете делать...
- Развяжу вам руки в вашей работе, о чем же боле вы, как жандармский голова можете мечтать? Мы слишком долго заигрывали с либерализмом и демократией... - его постоянно ровный голос стал сбиваться, сквозь него стали прорываться кипящая злоба и отвращение. - Этих мерзких прокламации не будет, если мы будем вешать на столбах их авторов, а всех прочитавших сеч, стачек не будет, если мы будем устраивать децемацию среди стачечников, восстаний не будет, если их расстреливать из пушек, как декабристов. Мы на войне, а все эти прогрессивные, пожалуй, даже опаснее, чем шпионы какой-нибудь Англии. А на войны, как известно, все средства хороши, в особенности каленое железо.
- А вы страшный человек... Пожалуй мы с вами сработаемся, - усмехнулся голос из экипажа. - Но на такие меры нужно пускай и формальное, но официальное одобрение губернатора, а то кто-то может побежать ему жаловаться...
- Будет завтра, я подумал об этом раньше вас...- он несколько успокоился, возвращая голосу прежний лёд.
- Замечательно, тогда... Какие указания будут на завтра?
- Подготовьте операцию по выявлению провокаторов на желатьевском заводе. Готовьтесь сечь рабочих, мне нужны распостранители и авторы прокламации! - резко ответил Павел.
- Шкуру сдерем, а найдем, - заверил штаб-офицер.
- Ах да, и выделите пару людей для охраны бала-маскарада у Заборской. Эти поэты прогрессивисты наверняка напьются как скотины и пойдут буянить, тут вы их и примите... - когда он говорил о поэтах лицо его несколько скривилось, будто он увидел в супе таракана.
- Это запросто. Но вон, кажется, идёт ваш начальник, - он усмехнулся над последним словом. - Я и так слишком задержался. Всего вам доброго, мой генерал.
Экипаж тронулся. Павел усмехнулся про себя над последними словами главы жандармов. "Да уж, теперь я действительно генерал в этой войне".