Через два месяца Кощей с Ягой к острову Барбуда приплыли, и первое время там дикарями жили. Ели то, что с дерева упадёт или само приползёт. Спали под звёздным небом прямо на белом песочке, ну, а если прохладный ветер – укрывались пальмовыми листьями. Потом Кощей одноэтажный домик соорудил, бунгало называется. Очаг разбил. На завтрак птичьи яйца собирал и яичницу готовил, к обеду рыбу ловил и в углях запекал, а к ужину рогатиной бананы сшибал. Яга с утра в домике порядки наведёт, потом искупнётся и на песке весь день загорает. Через месяц её уж и не узнать было, почернела как головёшка. В общем-то, жили молодые душа в душу. Жили не тужили и хлопот не ведали, только Яге всё чаще о родине думалось. Сядет, бывало, вечерком у костра, загрустит ни с того ни с сего, бормотать начнёт. Кощей приобнимет молодую старушку, та вроде бы и оттает, прильнёт к кощееву плечу и снова всё хорошо.
В один день Кощей Бессмертный решил Ягу побаловать – наловил морепродуктов, наготовил всяких блюд. На первое черепаховый суп в миску налил. Яга только ложку в рот взяла, тут же выплюнула:
– Тьфу! Скверность какая!
Пока омары на второе варились, Кощей устрицы на закуску подал. Лимон над моллюсками сдавил, соком сбрызнул и Яге на серебряном подносе протянул. Баба-яга раковину взяла, устрицу губами втянула, в тот же миг закашлялась, язык высунула и давай его руками оттирать:
– Фу-фу-фу! Что за гадость я проглотила?! Это будто слизняк был. Ох, уж мне эта ишпанская кухня!
– Французская, ягодка.
– Ой, молчи лучше! То ли дело домашние каши-борщи, пирожки с мухоморами да киселёк из клюквы. Ох, наколдовать бы из мухи слона, да на вертеле изжарить, так и мух тут не водится. Ну, что за страна!
Тут омар из котелка высунулся да как клешнями защёлкает, как засвистит! Ягу от страха в дрожь бросило:
– Мамочки! Что ж это за еда такая, которая сама тебя съесть пытается?!
Так и осталась она голодной. А после полудня окунулась Яга, искупалась в бирюзовой водичке, разлеглась на горячем песке и в который раз свою русскую печь вспомнила: «Вот ведь хорошо-то было: истопишь, угли щёлкают, по избе жаром пышет, заберёшься и до утра косточки греешь». Защемило у Яги в груди, затосковала она по родной тайге пуще прежнего. Рядом Кощей прилёг, кокос с соломинкой ей подал:
– Пей, ягодка. Жарко ведь!
– Не могу я больше, Кощеюшка! Домой хочу. К избушке своей, к котику-мурлыке. По болоту тоска. По мошке да морошке кости ноют.
– А я что? Я ничего! Я уж давно собрался, – и Кощей вытянул из-за пальмы сундуки. – Я уж и сам извёлся, родная. Тут вроде бы всё как на родной стороне: утро пришло-ушло да незаметно в зенит перекатилось, за ним чуть день потеплил и погас, скоротенько солнышко за небосклоном скрылось. И солнышко, как солнышко, а не то! Да и ночи у нас луннее, трава зеленее. Дома все споро, а вчуже житье хуже.