Пока Соловей-разбойник на Горыныче с Куликова поля до Пинежья добирались – десять дней минуло. В пути исхудали пуще прежнего, поистрепались, конечно. Соловей побледнел как манная каша, на рубахе нитки просвечивали, а у Горыныча чешуя поблёкла, он почти весь обесцветился. Чепомокля днём на телеге дремал, ночью в полях мышей ловил. Соловью с Горынычем угоститься предлагал, но те почему-то отказывались.
Змей Горыныч больше всех отощал, но как говорится – не унывал и нос не весил. Наоборот, чтобы от скуки не завыть, всю дорогу стихи, сказки да песни слагал. Нет-нет, да как загорланит:
– Я не конь, и не бык,
И не пинежский мужик!
Змей Горыныч я из сказки,
Соловья везу в коляске!
Едем «БяКу» выручать,
Тушь и пудру продавать!
А Соловей подыгрывал на домбре и звонко бренчал по струнам:
– Цынцы-брынцы! Шум-ветум! Треньки-бреньки, бум-бурум!
Чепомкля от этой самодеятельности вперёд улетал, не любил он шутовство. Поэтому и в Тараканий лог первым прилетел. Уселся на ветку и проворчал:
– Едут ваши цыгане. Через день прибудут.
Баба-яга ухо к земле приложила и довольнёхонькая закудахтала:
– Чуфыр, чуфыр! Слышу родненьких! Чую соколиков! – встала, отряхнулась и побежала пирог с еловыми шишками стряпать.
На следующий день Соловей на Горыныче, будто на тройке лошадей, в Тараканий лог вихрем ворвались.
– Тпр-р-р! – еле сдержал Соловей свою трёхголовую лошадь. – Куда прёшь, мерин, станция конечная!
Спрыгнул с телеги, а тут и Баба-яга с Кощеем Бессмертным хлебом-солью встречают:
– День добрый, дорогие земляки! Милости просим в Тараканий лог! – и бухнулись гостям земным поклоном. Правда, не подрассчитали маленько и лбами о землю-матушку приложились. Но не шибко, тут же ссадины зажили. Зато чудо действие косметики налицо, и Бабе-яге не пришлось долго рассказывать, как её волшебство работает.
Целую неделю Баба-яга гостей откармливала. Блюда в большом количестве подавались. С утра скатерть-самобранку расстилали и только после заката солнца хлебосолку сворачивали. На завтрак каши ели, блинки с мёдом, гречишники с Куликова поля, оладьи с красной икрой, пирог кислый с сыром. В обед похлёбку с потрошками, щи с солёными ужами, уху из стерляди с шампанским, суп из рябчиков с раками, жареного дикого кабана, лосятину с чесноком, поросёнка с трюфелем, редиску в утке. На закуску рыбку, конечно, сельдь молодую, судака сладкого, стерлядь вятскую, севрюгу с зелёным горошком, форель под лопушком, угря с хреном, маринованную налимью печень. На десерт торт из калёных орехов, пирог пёстрый с брусникой, малину садовую, черёмуху гроздьями. Запивали всё рябиновым киселём, да морсом из волчьей ягоды. А на ужин подавали заливного индюка, тефтельки с крапивой, котлетки ленивые, биточки капризные с лучком. В нарезку огурцы, помидоры, свеклу. Ну и квасок – разгони тоску.
Кот Вакса тоже не зевал и уплетал всё подряд. Особенно уважал сметану. Он радостно слизывал её с блюдца, причем, в первую очередь кормил подбородок, от этого у него появлялась белая борода, и все вокруг гоготали как гуси. А на пятый день Змей Горыныч над Ваксой так рассмеялся, что упал на траву, вдохнул случайно одуванчик, расчихался, и скатерть самобранку пламенем опалил. Сгорела хлебосолка за считанные секунды, только её и видели.