(Из цикла "Встречи")
Давно всё это было. Ещё в самом начале 90-х, когда Москва ещё только начинала хоронить первых жертв очередной русской смуты.
Я учился на третьем курсе филологического факультета университета, и весь лекционный цикл нашего курса из главного корпуса на весь учебный год перевели в дополнительный корпус, располагавшийся в бывшем подмосковном селе Алексеевское недалеко от печально знаменитого со времён Ивана Грозного села Тайнинское.
Алексеевское давно уже было станцией метро "Щербаковская" в двадцати минутах езды от Кремля. Но впечатлительному студенту, прочитавшему разрешённую несколько лет назад "Историю..." Карамзина, его воображение рисовало всё те же картины начинающейся русской смуты из девятого неоконченного тома историка.
Дорога от дома до университета занимала не более часа. На станции метро "Проспект Мира" надо было делать пересадку. Людская толчея меня тогда ещё не научилась раздражать, и пересадка с ветки на ветку метро доставляла мне даже некоторое удовольствие. Моя жена училась в главном корпусе, и времени подумать над тем, чем занять сегодняшний вечер было предостаточно.
Мечты влюблённого человека превращают в пустыню окружающий мир, в котором даже цели человеческого существования становятся миражом, а горбатые корабли эскалаторов метрополитена - в бактрианов, занесённых песчаными бурями счастья.
- А императрица спала с Распутиным и Зимний никто не брал! - послышалось у меня за спиной на бегущей дорожке эскалатора.
Я обернулся и обомлел: за моей спиной высилась огромная фигура человека с неопрятной древнерусской бородой. Это был человек, по книжкам и телепередачам которого я знакомился ещё в отрочестве с историей русских смут. Это был академик Александр Михайлович Панченко.
- Да, молодой человек, императрица спала с Распутиным и Зимний Дворец никто не брал! - повторил академик, улыбнулся, оправил свою бороду прокуренными жёлтыми пальцами и посмотрел на меня взглядом, светлым, юным и полным какой-то затаённой горечи стареющего петербургского студента.
Панченко ехал в концертную студию "Останкино" на запись знаменитых телевизионных встреч. Похлопав меня по плечу, Александр Михайлович исчез в толпе, оставшись в моей памяти навсегда оберегом беспричинной русской тоски в светлом облаке печали.
Я потом видел по телевизору эту встречу в "Останкино".
Панченко не стало весной 2002-го в мае.
Спустя год в раздевалке Президиума Российской Академии наук я встретился взглядами с другим академиком, который в 93-м чуть было не стал президентом Российской Федерации.
В фойе Президиума РАН было пусто. Я вышел покурить и увидел, как мне навстречу семенит маленький тщедушный человечек в аккуратном сером пиджаке и брюках. Я сразу его узнал. Его маленькие шустрые глазки забегали, засуетились, вспыхнули и тотчас спрятались в серое тельце несостоявшегося диктатора.
Это был Руслан Хасбулатов.
Тоже академик.
Он отвёл свой взгляд от моего куда-то в сторону и нетерпеливо стал теребить кнопки лифта.
Я спокойно продолжал курить, набивая своей жене сообщение на мобильном телефоне.
Два взгляда, между которыми почти двадцать лет, думал я, рассматривая свои жёлтые от табака пальцы и вспоминая Александра Михайловича Панченко.
В тот вечер я решил вернуться домой на такси. В тот год в Москве, как впрочем и сейчас, таксистами были в основном...
Не знаю, что в тот вечер было в моём взгляде, но большинство такси шарахались от меня, как чёрт от ладана. Лишь десятый таксист не взял самоотвод и почти пятнадцать минут травил мне старые московские байки о Сталинской Ближней даче в Кунцево, Путине, Лужкове и ценах на бензин...
Я курил, улыбался чему-то, поддакивал, думая об ужине, русской силлабической поэзии семнадцатого века и о том, как мне не хочется гулять на ночь глядя со своими собаками, что так и не научились отводить от моего свои доверчивые человеческие взгляды...
2 ноября 2018