Из Белоруссии я обычно возвращалась с акцентом: частой скороговоркой с высокой нотой в начале и пониженным закруглением в конце фразы. И весь год отучалась так говорить, чтобы на следующее лето научиться снова.
Моя Белоруссия начиналась с поезда: верхняя полка плацкарта, проплывающий за окном мир, неизменная курочка в фольге, железный сосок умывальника в страшно качающемся туалете, звякающие в гранёных стаканах ложечки, сахар в продолговатых упаковках и предвкушение радости.
А радость — это город с журчащим названием Речица. Бабушкин двор, наполненный сладким запахом заводского хлеба, — с одной стороны двора белая стена хлебозавода. Именно этот запах для меня означал то, что тогда ещё принято было писать в открытках: мирного неба, мягкого хлеба…
Небо было самым мирным, ведь его охранял мой дедушка, военный лётчик. А хлеб я даже не помню, ведь у бабушки было столько всего вкусного: драники, вареники, пельмени, маленькие загорелые беляшики с луковым бульоном внутри… Бабушка — маленькая мягкая фея, тёплая и вкусно пахнущая, наливает мне в тарелку суп-кондёр. В золотистых круглых жиринках, в мелких квадратиках лука, с самым большим кусочком мяса. Дедушка, строгий, сухой, с колючими впалыми щеками, не разрешает есть мясо сразу или оставлять на потом, велит разделять его на части и кушать постепенно вместе с супом. Дедушка всё время говорит: "Как говорил Неру, всё нужно в меру". Я не знаю, кто такой Неру, но мне кажется, что он такой же худой и серьёзный, как дедушка, и тоже курит много невкусно пахнущих папирос.
А самое лучшее, что готовит бабушка — кнедлики. Золотые шарики сладкого творожного теста, с хрустящей корочкой и белой пористой серединкой. Ещё тёплые, на вилку, в сметану и в рот. Ммм… Я целую миску могу слопать. "Всё надо в меру"… Не слушаю этого скучного Неру и убегаю во двор. Может быть, выйдет Виталька из соседнего подъезда. У него коллекция ракушек, невероятное богатство, ни у кого такого нет. Я выпрашиваю хоть одну штучку, но он не соглашается. Понятно, я бы тоже не хотела такую красоту отдавать или даже менять. У моего дедушки на шкафу лежит огромная розовая раковина (не назовёшь же её ракушкой), он мне её даёт иногда послушать море. Внутри, где живёт море, всё гладкое и очень красивое, а снаружи немного сероватое и шершавое. Катаю на языке для меня непроизносимое, но волшебное слово "перламутр". Когда я вырасту, дедушка мне подарит эту раковину, рассказываю я Витальке. Ему со мной скучно, я маленькая. А Рауль с четвёртого этажа для меня маленький. Он не умеет висеть вниз головой на выбивалке для ковров. Когда так висишь, небо становится перевёрнутым, а муравьи в траве большими и интересными. А ещё можно найти необычные камешки или цветные стёклышки. Девочкам висеть вообще-то нельзя, это некрасиво.
Во дворе никого нет, и я потихоньку сбегаю в сквер. Может быть, там на земле лежит недозрелый ёжик каштана. Если надкусить горькую кожуру и, до боли вонзая ногти, разодрать шкурку, внутри будет белый маленький каштанчик. Он быстро покрывается пятнами, а потом весь темнеет, но неинтересно, не так, как осенью. Под ногтями щиплет, на зубах долго остаётся запах йода, и я закусываю его мягкими кончиками травинок.
В сквере тоже нет детей, мне скучно, а в парк уходить одной не разрешают — далеко. Но разве я маленькая? Это Рауль с мамой гуляет, а я сама. Тщательно обыскиваю обочины дорожки: вдруг попадётся потерянная кем-то монетка. Тогда можно будет купить в киоске Союзпечати значок с зайцем и волком из "Ну погоди". Или даже коробочку детской смеси "Малютка", которую нужно есть прямо из пачки, обсыпаясь белым порошком. Тогда к нёбу прилипает такая вкусная сладкая облатка, и мир делается ещё радостнее.
Однажды я всё же убежала в парк, на самый краешек. Жарко, трава сухая, по пыльной горячей земле приятно ходить босиком, и я снимаю сандалики, несу их в левой руке. А в правой сачок, дядя Володя подарил. Дядя Володя — мамин брат, он художник, столько всего умеет делать! Особенно мне чеканка нравится. И выжигание. И то, как он расписал стены на кухне у бабушки: через трафарет, такого ни у кого дома нет. Мои мысли перебивает огромная стрекоза, первый раз такую вижу. Она медная, с большой головой на тонкой невидимой шейке. Я подкрадываюсь поближе, но всякий раз стрекоза перелетает то на ствол сосны, то на дорожку. Словно зовёт меня, заманивает. Наверное, это злая стрекоза, как та ворона в сказке про Мариуку и Григораша. Она может завести в лесную чащу к Бабе Яге. А бабушка с дедушкой будут волноваться и искать меня. Спохватываюсь, что заблудилась, еле нахожу дорогу к бабушкиному дому. В левой руке подозрительно легко. Сандалики! Их нигде нет. С понурой головой оставляю пыльные следы на прохладных ступеньках подъезда, поднимаясь на второй этаж. Сейчас ругать начнут.
Бабушка всплёскивает мягкими ладонями, а дедушка молча идёт в парк. Меня же сажают в ванну, отмываться. Ванна — это особый праздник. Её тоже дядя расписывал. У меня дома ванной комнаты нет, мы ходим мыться к маминой подруге. А здесь можно сидеть хоть целый час, подливая горячую воду, играя с большим пластмассовым оранжевым китом. Мы с китом опускаем лица в ванное море и пускаем пузырьки изо рта: я крупные, а он мелкие, как жемчужинки. С кухни пахнет даже через двери, бабушка печёт стёпки-растрёпки. Ещё горячие печеньки с холодным молоком — ужасно вкусно! Дедушка приносит из парка мои сандалики и моет их под краном.
Зимой стёпки-растрёпки, завёрнутые во много газет, бабушка присылает нам в фанерных посылках. И печенья-ёлочки, но самые вкусные и красивые — грибочки. Шляпки у них коричневые или красные, а снизу жёлтые. Ножки окрашены белой глазурью и склеены ей же из двух половинок, а внизу обмакнуты в мак, как будто в землю. Они очень похожи на настоящие грибы, и однажды дядя подумал, что бабушка ходила в лес и оттуда белые принесла.
В лес мы ездим на дедушкиной зелёной "Ниве", ещё очень рано, я лежу на заднем сидении, сплю, и сквозь сон меня укачивает. Бабушка даёт мне пакетик, а дедушка останавливается на обочине, чтобы мне "подышать". Шумно глубоко вдыхаю свежий воздух, тошнота проходит, можно ехать дальше. В зелёные мхи с оранжевыми лисичками на них. Скоро мы заедем в лес, и тогда только гляди в оба. Как только около дороги мелькнёт что-то оранжевое или шоколадно-бархатное, я кричу: "Гриб!", мы останавливаемся и начинаем искать. Мне очень нравится искать грибы, а есть их не люблю. Пусть взрослые сами едят, а мне лучше купят холодный стакан молочного коктейля в большом магазине "Славутич". Там, где стены украшены разноцветными стёклышками, и я представляю, что это пещера гномов с самоцветами. И выбираю, что бы я купила, найдя такое богатство. Пожалуй, ещё один, нет, два стакана коктейля. И те значки в киоске. А больше мне ничего не нужно, у меня всё есть.
Бабушка мне протягивает мой любимый серый хлеб (ситный) и круто посоленный огурец. Дедушка откусывает аккуратно, не крошит, как я. А у меня уже глаза слипаются. На обратной дороге я буду спать, пока старенькая "Нива" подпрыгивает на кочках, а солнце проказничает, щекоча веснушки на моём облупленном носу.
А ещё мы ходим на Днепр, а ещё… Глаза закрываются, чтобы открыть занавес детским снам, самым лёгким, светлым и радостным…