От Петроградки к дому можно было попасть двумя путями. Человек чужой и незнающий делал крюк, проходя через арку со стороны Большого. В зимнюю слякотную погоду это вызывало некоторые неудобства. Мрачное межсезонье, непогодь и злая питерская распутица часто обращали короткое и немудрёное путешествие в настоящее испытание: лишние минуты две приходилось месить едкую снежную грязь и уклоняться от густо нависших над тротуаром тяжёлых кровельных сосулек; их близкое и опасное соседство никак не добавляло прогулке особой приятности. Старожилы, будучи людьми пронырливыми и тёртыми, шли с Каменноостровского, пробираясь через некое подобие нежилого патио, лежащего впритык к площади Льва Толстого. На другой его стороне, слева от ресторана корейской кухни виднелась узенькая подворотня с табличкой «Сквозного Прохода Нет». Проникнув в междомную теснину, коварно притворившуюся тупиковой, и миновав её, человек матёрый и опытный оказывался во втором, уже большем дворе. Здесь его радушно и гостеприимно встречала муниципальная помойка, добросовестно растрёпанная и размётанная ветром и беспризорными котами: на многие метры вокруг валялись бумажки, пластиковые пакеты и прочая дрянь, выставленная на всеобщее обозрение. Весь путь от метро – если идти короткой дорогой - занимал не более минуты, что для жильцов дома являлось огромным преимуществом. Возможно, удовольствие жить в таком месте и исчерпывалось бы данным обстоятельством, но двор случился на удивление просторным и тихим, с аккуратным зелёным сквериком: слегка потеснившись, в нём сумели разместиться с дюжину высоких, уже немолодых деревьев.
В одной из двух парадных дома, глухой безоконной боковиной прижимавшегося к скверу, на самом верху под чердачным помещением располагалась коммунальная квартира Татьяны - женщины лет тридцати пяти, с красивым, но закрытым и жёстким лицом. На лестничных площадках каждого этажа упомянутой парадной, буквально прилипнув к дверям и навечно утвердившись в таком положении, стояли один или два стульчика: на них любила проводить время, покуривая и созерцая мир - снаружи и внутри себя, - разномастная публика, населявшая эту часть дома. Татьяна ежедневно встречала знакомых ей годами потертых тёток и мужиков - иные и не сиживали на лестнице, - но никогда ни с кем не здоровалась: копила задор на соседей по квартире. Вопреки всем принятым в недавнее время законам, многочисленные жестяные банки с запахом прогорклого табачного перегара чувствовали себя здесь вполне непринужденно. Татьяна, ставшая после рождения дочки непримиримым борцом со всеми нарушениями коммунальной жизни, сквозь пальцы смотрела на этот факт. Причиной был её муж, часами с сигаретой в руках обтиравший штаны о приткнутую к железной входной двери, крепко сколоченную, выкрашенную в зелёный цвет табуретку. Обшарпанная, с облупившейся краской табуретка, родом, очевидно, из сороковых годов прошлого столетия, составляла всю меблировку его кабинета, располагавшегося здесь же, на лестничной площадке. Кабинет жены находился на кухне. Несмотря на присутствие ещё трех соседей, Татьяна считала её своей вотчиной, за что со временем и приобрела сладко щекотавшее её самолюбие прозвище Кухонной Королевы.
Общая входная дверь, много лет назад покорёженная пожарной командой и навечно оставшаяся в таком состоянии, открывалась в небольшой холл. В него выходили самая большая комната – в ней проживали Татьяна с мужем и их трёхлетняя дочка, – а также каморка поменьше. Направо коротенький коридор вёл на кухню и в комнаты ещё двух жильцов. Каждый даже не метр, а сантиметр коммуналки был намертво закреплён за конкретным обитателем квартиры: стиральные машины, шкафы, тумбочки и чей-то холодильник загромождали общее пространство. В дележе не участвовал только молодой парень-программист: домой он возвращался поздно вечером, ни с кем не общался, держался отстранённо и стойко игнорировал все проявления коллективного бытия.
Татьяна, однажды завладев кухней на правах старожила, регулярно просиживала на ней до трёх часов ночи, куря в форточку и злясь. В три часа просыпался её муж - на удивление неконфликтный мужик - и вскоре уходил на службу: он работал водителем в каком-то автотранспортном предприятии, и его трудовой день начинался очень рано. Татьяна шла спать.
Недавно в квартире появилась новая жиличка. Звали ее Людмила. Это была не молодая и не старая, не красивая и не уродливая, а какая-то блеклая, неприметная, заурядная, словно не существовавшая женщина, родом то ли из Омска, то ли из Краснодара – никого ни она, ни её жизнь не интересовали. Друзей она не имела, работала костюмершей в театре «Антреприза Миронова», расположенном буквально в двух шагах. Зарплата была небольшая, нагрузка и ответственность - значительные. Вставала она рано, возвращалась поздно, старалась не шуметь и никому не мешать.
Татьяна сразу невзлюбила её. И по очень простой причине. Людмила не была собственницей жилья, а снимала его у хозяина: тому так надоели коммунальные споры и распри, что он предпочёл съехать и сдавать комнату за очень небольшие деньги – лишь бы избавиться от вечных придирок и претензий Кухонной Королевы. Такой бесправный и бесцветный человек, как Людмила, и по положению, и по характеру был идеальным объектом для измывательств. В случае её подобострастного, покорного и униженного поведения Татьяна, насладившись своим всесилием и могуществом, могла бы при случае проявить снисхождение и даже жалость - ни будь одного обстоятельства. Дело в том, что хозяин оформил жилице временную годовую прописку, предоставив, таким образом, вполне конкретные и определённые права. Это чрезвычайно злило и раздражало Татьяну, выбивая почву из-под ног и лишая ряда преимуществ, неоспоримо принадлежавших, по её мнению, только истинному старожилу квартиры.
Вечная, иногда холодная, а порой и горячая война с кем-нибудь из соседей составляла суть её жизни. Татьяна просто не могла не подпитывать свою энергию постоянными конфликтами и добросовестно старалась отыскивать как в Людмиле, так и в других людях отрицательные черты. Она радовалась любой склоке и ссоре и огорчалась отсутствию таковых: нескончаемые перебранки подтверждали подозрения Кухонной Королевы в порочности и несовершенстве мира. По простоте и скудости ума она не понимала, что, приписывая людям всё чёрное, что было в ней самой, просто пытается защитить свою собственную убогую и недобрую душу.
Наконец, Татьяна нашла, как ей казалось, выход из положения. Зная, что Людмила много и тяжело работает, она повадилась среди ночи громко стучаться в её дверь – та в ответ только терпела и молчала - с разными, иногда абсолютно несуразными и подлыми требованиями. Одновременно она звонила хозяину с угрозами вызвать полицию, если эта дрянь, снимавшая его комнату, не прекратит нарушать порядок и издеваться над ней, Татьяной. Кричать и шуметь в холле Кухонная Королева остерегалась: рядом в большой комнате спали её муж и дочка. Не стеснялась она похозяйничать и в буфете своей новой соседки: брала чай, сахар, печенье и прочие немудрёные запасы. Людмила предпочитала делать вид, что не замечает этого, а более дорогие продукты хранила в комнате.
2
В окрестностях помойки рядом с мнимо тупиковой подворотней, подчас окутанной тонким и едва ощутимым ореолом исходящей из неё тайны, обитал ещё один заслуженный – уже не квартирный, а дворовый - абориген. Это был здоровенный старый кот рыжей масти с белым животом и белыми же башмачками на лапах - негласный хозяин близлежащих мест и конкурент бомжей и любителей покопаться в мусоре в поисках нужных и полезных вещей. Летом он зачастую выглядел ободранным и облезлым, но зимой, если только не был вывален в уличной или помоечной грязи, смотрелся писаным красавцем. Несмотря на полубездомное состояние, кот ничуть не страдал от бесприютности и неустроенности и вышагивал по окрестностям с высокомерным и вальяжным видом одуревшего от безделья и отъевшегося почти до ожирения профессионального эпикурейца и гедониста.
В тёплое время года кот проявлял полную самостоятельность, надменно игнорируя всякую участливость и любое внимание к нему. С началом же холодного и сырого межсезонья и вплоть до окончания зимы он благосклонно водворялся на своё годами облюбованное, законное место в самом низу парадной на толстом войлочном половичке у разогретой трубы центрального отопления. Людмила часто видела кота, мирно лежащим на коврике вплотную к близко расположенной к бетонному полу круглой стальной батарее, рядом с внушительных размеров миской. Один из местных хануриков, страдавший от дефицита общения, часто спускал с этажа свой стульчик и курил дешёвые и вонючие сигареты не в тусклом и беспросветном одиночестве, а в солидной и авторитетной компании.
Кот имел привычку в любую пору года, но обязательно в глухое и безлюдное время суток пробираться в подворотню и таинственным образом исчезать со двора. Никто и нигде в течение нескольких дней его не видел. Возвращался кот довольным и сытым, оставляя на некоторое время помойку в покое, а в период постоя на своей зимней квартире не оказывая должного почтения и содержимому миски.
***
По природе Людмила была женщиной любознательной, с хорошо развитой интуицией и врождённой тягой к интриге. Приводя в порядок театральный реквизит, она частенько натыкалась на разного рода мелкий и незначительный компромат, тщательно изучала его, мстительно и ехидно злорадствуя над чужими неприятностями, и только после этого отправляла в мусорный бак. Трусливое и подленькое копание в пустяковых подробностях чужих судеб давало пищу её фантазии и будило воображение: за рамками театра и вне жизни других людей, худо-бедно наполненной хоть какими-то событиями, существование её было совсем уж пустым и бесцветным, и вдобавок отравленным домогательствами мерзкой соседки. Не умея противиться и даже потворствуя явно лелеемым ею филёрским наклонностям, Людмила, однажды подметив странное поведение кота, решила при случае проследить и за ним.
Спектакли часто заканчивались поздно; артисты торопились домой, смешиваясь в фойе со зрителями. Через некоторое время, справившись с делами, уходила и Людмила, странно схожая затёртой и почти полной безликостью с аккуратно разложенными по полкам и на время уснувшими бутафорскими предметами. Направляясь к себе, скрытая и буквально впитанная ночным засыпающим городом, она мышиной невидимой тенью проникала в дышащее загадками междомье, сливалась с серыми стенами, смазывалась с ними, становясь незаметной. От возбуждения и хорошо знакомого предчувствия приключения - будто втайне ото всех она раскрывала только что обнаруженную в чьём-то кармане любовную записочку - билось сердце. Редкий прохожий, ступая в подворотню и видя перед собой пустоту, оглядывался, отыскивая источник гулкого стука.
Ночь, в которую въедливая и настойчивая, когда не надо, Людмила добилась, наконец, своей цели, выдалась особенно тёмной и безлунной. Кот появился в ничем не освещённой подворотне внезапно, но не торопясь. Двигался он без спешки - с осознанием своего права. Не обращая внимания на старательно хоронившуюся Людмилу, не видя, не чуя её, он подошёл к слегка бугристой неровности прохода, где даже в сухую погоду непонятным образом накапливалась влага, и исчез из виду. За ним в тот же час тенью скользнула и притаившаяся у стены женщина, оказавшись совершенно неожиданно для себя в пропитанном зловонными кухонными запахами и смрадом сырых тряпок подслеповатом длинном коридоре.
Навстречу ей по деревянному полу, уложенному подгнившими и местами провалившимися досками, бежала девочка лет пяти. Её тусклое, землистого цвета анемичное лицо пугало пустыми дёснами и редкими острыми зубами, открытыми широкой улыбкой.
3
Впервые они повстречались в рюмочной на Декабристов, 53. Это довольно депрессивное место нравилось ему тем, что со времен Союза ни интерьер, ни стиль обслуживания совсем не изменились. Ностальгия лезла изо всех углов, как полубомжи и полуалкаши – часто на удивление образованные и интеллигентные люди - в двери заведения. Коломна и в целом была жутковатым районом огромных коммуналок и опустившихся алкоголиков. Почему Великий князь Алексей Александрович решил построить свой дворец именно здесь – загадка. Но мужчина был благодарен адмиралу – кстати, внешне почти вылитой копии своего старшего брата, императора Александра Третьего – за прежний Алексеевский, ныне Писаревский сад, обустроенный рядом с особняком: он часто сидел на скамейке у фонтана, погрузившись в размышления и наблюдая за гулявшими с детьми мамашами. Ему чрезвычайно нравился этот зелёный уголок посреди душных, серых улиц, журчание воды и шедшая от неё свежесть, ограда дворца с немного кокетливыми буквами АА – их значением большинству отдыхавших даже не приходило в голову поинтересоваться – и общий настрой места, разительно отличавшийся от гнетущей подавленности неблагополучного района.
Выпив рюмку водки и пережидая, пока она дойдет до нутра, он снова принялся размышлять о знакомой ему уже с полгода эксцентричной и самобытной пожилой бабе, давно и глубоко впитавшей в себя – в чём он был абсолютно уверен - истинный дух Коломны. Бабу можно было смело ставить на постамент, тем самым навсегда увековечив неповторимую атмосферу этой части города.
Баба была непростой и страшной. Бывшая учительница русского языка и литературы, теперь она владела собственным бизнесом - нелегальной торговлей пирожками с мясом и домашней колбасой подозрительного происхождения. Буроватое лицо с намертво приклеенной приторной и фальшивой - как дурно сработанная маска - улыбкой просто кричало о том, что бережно уложенные в большую эмалированную кастрюлю, пышущие из-под серых застиранных тряпок сытным скоромным духом пирожки есть нельзя. Но расходились они буквально за полчаса: такая у них была цена. И мясо в них было самое настоящее - сомневаться в этом не приходилось. Доставалось оно бабе почти даром. Её приятельница ещё по школьной работе, убиравшаяся ныне в «Пятёрочке», отдавала ей списанную говядину и свинину за пару бутылок портвейна местного розлива: просроченное мясо уже невозможно было отмочить – обычная практика сетевых магазинов современной России – даже в пропитанной различными химикалиями воде. Продав свой товар, баба часто заходила в рюмочную, где, отыскав достойного собеседника, пила водку – по её меркам весьма умеренно - и философствовала на самые различные темы: у неё был собственный оригинальный взгляд на мировые события, историю, современную прозу и поэзию. Сошлись они на врождённой страсти к стихам и любви к никем непостижимой, загадочной мистике города. Она читала Есенина. Он ей - Блока и, напрашиваясь на более камерное продолжение затянувшегося поэтического вечера, - кое-что из своего:
- Он был поддат, но не был пьян.
Он не был чист, но и не грязен.
И лишь один в нём был изъян:
Он был занудно неотвязен!
Жила баба в безразмерной коммуналке, расположенной в полуподвальном этаже старого дома на набережной Пряжки. В конце девятнадцатого века квартира находилась гораздо выше, но прошедшее столетие частично съело дом, погрузив его метра на полтора в землю. Очутившись первый раз у неё в гостях, он подумал, что непривычному и неприспособленному к подобным условиям человеку постоянно находиться в таком месте никак невозможно: гнилостная сырость, шуршавшие повсюду тараканы, пропитанный миазмами застарелый воздух, мокрицы и плесень в санузле прямо кричали о неизбежных и скорых дерматитах, кишечных недугах и туберкулёзе. Тем не менее, квартира была густо населена разномастным народом, а в одной из комнат жила и совсем ещё молоденькая женщина с дочкой лет пяти. У девочки было бесцветное, даже зеленоватое лицо с большущими наивными глазищами. Не зная, что существует и другой мир, она, как и все дети, была вполне жизнерадостной и весёлой. Позже, примелькавшись в квартире и завоевав доверие юной мамаши, мужчина, оправляясь от очередного глухого запоя, почти каждый день отводил девочку в Алексеевский сад и подолгу гулял с нею.
Бывшая учительница, ставшая его наперсницей и верным надёжным товарищем, проживала одна, но иногда у неё квартировал и неведомо откуда бравшийся большой рыжий кот. Баба закармливала своего питомца остатками мясной начинки и колбасой собственного приготовления. Кот обжирался до полного изнеможения, спал сутками напролёт, а потом таким же неведомым образом исчезал, чтобы снова объявиться иногда через неделю, а иногда и через месяц.
4
Наконец-то у Людмилы появились друзья. И настоящее, неподдельное приключение с большой буквы – ей так его недоставало! Новая восхитительная тайна в один час сделала её униженную жизнь значительней и счастливей. Если бы только не проклятая Кухонная Королева!
Свежеиспечённая страшная подруга - крупная, пожилая, обрюзгшая женщина, обладательница зычного командного рыка и больших, корявых, покрытых цыпками рук - при первой, совсем недружелюбной встрече сильно напугала её. Но когда рыжий путешественник признал Людмилу, дав понять, что та – человек не случайный, торговка пирожками попыталась разобраться и, уяснив, наконец, секрет неуловимости внезапных перемещений кота, сменила гнев на милость.
Позже, услыхав о бедствиях сиротливой и на словах безответной костюмерши, она, пребывая в злом раздражении, угрожающе ворочала тяжёлыми чугунными сковородами:
- По мне беспомощные и бессловесные слюнтяи паскудней любого подлеца! От них вреда куда больше, чем от самых что ни на есть отъявленных мерзавцев! Из-за таких вот тусклых кисляев вся гадость по планете и расползается!
Людмила трусливо отмалчивалась и, словно освобождаясь от дурных напастей, болячек и сглаза, исподтишка часто и мелко сплёвывала на кухонный пол, в сторону от себя: водилась за ней эта пакостная привычка! Протёртый, местами изодранный линолеум, покрывавший древние доски, привычно лип к ногам; взросшая на нём тонкая гнилостная плёнка пахла остро и неприятно; баба, не обращала внимания на вонь и клейкую, при каждом её шаге слизко чмокавшую грязь, поучала:
- Помню, ты говорила, что ракалия эта продукты твои таскает. Теперь вот послушай меня и сделай, как я скажу!
***
По средам костюмерше давали выходной. Людмила просыпалась рано. Дождавшись, когда Татьяна отведёт дочку в садик и уединится в своей комнате с целью добрать хронический кухонный недосып, она торопилась сготовить на всю неделю. Остальные обитатели квартиры к этому времени обычно разбредались по многочисленным, столь им необходимым делам и надобностям.
Этим утром погода баловала горожан мягким сентябрьским теплом; солнце едва проклёвывалось сквозь городской смог и бледно-серую скорлупу облаков; с немытого проспекта по обыкновению несло пылью и машинными выхлопами. Уже с восхода Людмила начала испытывать нервозное возбуждение: надо было торопиться пожарить пирожки до пробуждения утомлённой еженощным бдением Кухонной Королевы. Рецепт и некоторые ингредиенты были предоставлены бывшей учительницей, а теперь и её наставницей.
Пирожкам планировалось быть с залежалой курятиной и наполовину червивыми – мясными, как недобро злорадствовала «русичка» - подосиновиками, подберёзовиками и моховиками - результатом недавнего похода в осенний лес. Приготовить фарш для спорых рук костюмерши было минутным делом. Не пожалела специй: перца - красного и черного, и особенно душистого, способного отбить любой запах, - молотого кориандра и сушёного чеснока. Быстро порезала грибы и, положив ещё два, похожих на шампиньоны и лежавших в отдельном пакетике, добавила мелко нашинкованный репчатый лук и бросила на сковороду. Через некоторое время начинка была готова. Вскоре и сами пирожки, щедро наполненные сырым фаршем – так сочнее и вкуснее выходило, - смешанным с обжаренными до золотистого цвета грибами и луком, скворчали на растопленном сале и аккуратной горкой укладывались в постепенно наполнявшуюся кастрюлю. В кухне то ли от прогорклого жира, то ли от относительной чистоты старой дюралюминиевой сковородки стоял сладковатый, слегка тошнотворный душок. Закончив готовку и проветрив кухню, Людмила с ехидной, противной улыбочкой укрыла уложенные в кастрюлю румяные, аппетитно выглядевшие пирожки бумажной салфеткой и ушла к себе.
Через час проснулась Татьяна: ей надо было кормить возвращавшегося с работы мужа, а потом идти в садик за дочкой. На кухне она сразу обратила внимание на стряпню соседки:
- Думаю, она не обеднеет, если я возьму два-три пирожка для мужа и парочку для себя. Да она даже и не заметит! А если и заметит, пусть только попробует вякнуть!
После очередной полубессонной ночи Людмила, как всегда издёрганная и не выспавшаяся, отправилась на работу, а Татьяна отвела дочку в детский сад и спокойно легла спать. Несколько раз она пробуждалась, чтобы напиться воды. Такую жажду Татьяна не испытывала со времён рождения дочки, когда она пьянствовала вдвоём с мужем и с утра жестоко мучалась от похмелья. Ближе к полудню у неё открылись сильная рвота и кровавый понос. Вскоре со службы раньше срока вернулся её муж: у него были те же симптомы.
Вечером их увезла скорая, а за маленькой дочкой приехала в срочном порядке вызванная с другого конца города очень недовольная и очень недружелюбная бабушка. В больнице диагностировали отравление ядом бледной поганки, в тяжёлых случаях неминуемо ведшее к смерти.
Следователи не стали предъявлять Людмиле никаких обвинений – да их и не могло быть! Кто же виноват, что бедная женщина, приехавшая из другой части большой страны, плохо разбиралась в специфике местных грибов, и что с душой приготовленные пирожки первыми попробовали её подлые и вороватые соседи.
Старый рыжий кот мирно и сладко спал на своём законном месте в самом низу парадной, у разогретой трубы центрального отопления и мудро хранил молчание, а в Коломне недалеко от Пряжки посреди узкой, длинной полуподвальной кухни у видавшей виды, заляпанной всякой дрянью газовой плиты, стояла его страшная и недобрая хозяйка и остервенело громыхала огромными железными противнями. Она поспешала сготовить на продажу сытную и ужористую - хотя и дешёвую - колбасу из просроченного, но после добросовестной термической обработки вполне съедобного мяса: травить своих покупателей бывшая учительница не собиралась.