Глава 9. На Дону

 

Ожесточённые бои на советско-германском фронте, происходившие с 15 мая по 15 июля, ясно выявили то новое, что отличает борьбу в 1942 году от борьбы в 1941 году. Это отличие состоит в том, что возросшая организованность и стойкость Красной Армии в борьбе с врагом принудили немцев сразу вводить в бой основные силы и резервы своих армий, продвигаться вперёд гораздо более медленно, чем прежде, и нести в ходе боёв огромные, невосполнимые потери людьми и техникой.
Вот данные о наших и немецких потерях за период с 15 мая по 16 июля 1942 года.
Немецко-фашистские войска потеряли убитыми, ранеными и пленными не менее 900.000 солдат и офицеров, из них убитыми не менее 350.000. Они потеряли кроме того до 2.000 орудий всех калибров, до 2.900 танков, не менее 3.000 самолётов.
Красная Армия потеряла за этот же период 399.000 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, 1.905 орудий всех калибров, 940 танков, 1.354 самолёта.
Из этих данных видно, что только за последние два месяца немцы потеряли убитыми, ранеными и пленными около миллиона солдат и офицеров. В этом и состоит решающий итог двухмесячных боёв. Правда, в ходе этих боёв советские войска оставили ряд районов и городов, но нанесли гитлеровцам огромный урон в людях и технике.

(Из сводки Совинформбюро)

       Начался июль, и десантников в спешном порядке вернули из лагерей в подмосковный город Люберцы. Их удивляло, что в такую жару приходится покидать прохладный лес и реку.
       Все стало ясно на следующий день.
       На партийном активе бригады выступил командир 1-го Воздушно-десантного корпуса генерал-майор   Жолудев,  сообщивший, что Ставкой Верховного Главного командования, в связи с тяжелым положением советских войск на Сталинградском направлении, принято решение из частей   корпуса сформировать 37-ю Гвардейскую стрелковую дивизию и направить ее в срочном порядке под Сталинград.
       Командиром дивизии был назначен   Жолудев, комиссаром - полковой комиссар Щербина, начальником политотдела  - старший батальонный комиссар   Буцол, а начальником штаба -  полковник Брушко.
       Формирование  проходило быстро, за счет курсантов военных училищ. Это, в основном, были бойцы  уже  участвовавшие в боях. Костяком соединения, как и ожидалось,  стали десантники. Их рассредоточили по  другим  его частям,  сохранив форму одежды и знаки различия.
       Пришло время бывшим морякам-балтийцам расстаться.
       - Ничего,  братва, - сказал по этому поводу  Коля Сафронов. -  Мы все равно как бы вместе. Не будем забирать в голову.
       -  Не будем,- согласились остальные.
       Усатова назначили комсоргом отдельного учебного батальона,   присвоив воинское звание младшего политрука. Попытки вернуться к своим ребятам не увенчались успехом. Комиссар дивизии Щербина по этому поводу сказал так, - служить надо там, где нужно Родине в настоящее время.
       Учебный батальон формировался в основном из десантников и курсантов Кировского артиллерийского училища. Его командиром был назначен капитан Коноплев, комиссаром - старший политрук Романенко, парторгом - политрук Бородулин.
       - Уж не родственник  ли комиссар  нашему  бывшему ротному? - подумал Михаил. Оказалось, нет,  всего лишь однофамилец.
       Батальон получился сплоченным  и дружным, правда, за исключением Усатова, в боях  не бывавший. Свободного времени  практически не стало. Шла усиленная работа по сколачиванию  боевой единицы, созданию в   ротах партийных и комсомольских организаций.  Среди личного состава подразделения насчитывалось тридцать пять процентов коммунистов и  шестьдесят процентов комсомольцев. Остальные - беспартийные.
       Была поставлена задача в короткий срок подготовить и выпустить первую партию младших командиров. Занятия шли  по специально разработанным программам.
Наиболее подготовленных курсантов выпускали досрочно командирами отделений и взводов, а на их место сразу же подбирали наиболее грамотных солдат из полков дивизии.
       Первое время питание курсантов было организовано из рук вон плохо. Оно осуществлялось на фабрике-кухне завода имени Ухтомского. Приготовление пищи желало быть лучше, да и по количеству ее не хватало. Задерживалась   доставка полевых кухонь.
       За ними, в тыл, Романенко направил парторга Бородулина. Афанасий Васильевич был исключительно «пробивным» человеком и через двое суток новенькие  кухни уже попыхивали ароматным дымком из котлов, во дворе школы. Питание сразу  улучшилось.
       Этому способствовало и то, что курсанты, занимаясь ориентированием на местности, набрели в лесу на выводок диких свиней,  которых перестреляли.  В результате к пайку   все получили дополнительный  мясной приварок. 
       Наконец была получена долгожданная команда грузиться в эшелоны.
       Батальон, в котором теперь служил Усатов, был в одном составе  со штабом и политотделом дивизии. Перед посадкой в вагоны всем вручили гвардейские знаки, очень похожие на ордена, что стало настоящим праздником.
       Советская гвардия родилась   в ходе Смоленского сражения под Ельней   в сентябре 1941-го. Тогда, в результате контрудара Западного и Резервного фронтов, впервые была разгромлена крупная группировка противника, а город освобожден.
       Четыре мотострелковые дивизии «...за боевые подвиги, организованность, дисциплину, и примерный порядок» приказом НКО СССР № 308 были переименованы в гвардейские. Так что полученное звание обязывало.
       Личный состав не знал  куда следует, но по названиям станций скоро определил, что на юг, в сторону Сталинграда.  Весь путь прошел достаточно спокойно, без налетов вражеской авиации.
       Однако на станции Качалинская  эшелон попал  под бомбежку, которая к счастью, оказалось неприцельной - зенитные батареи, открыв  заградительный огонь,  отогнали противника.
       Этот первый воздушный налет, заставил многих   офицеров с солдатами стать более осмотрительными, четко и быстро выполнять команды по рассредоточению и подбору укрытий.
       На станции бойцы выгрузились, через офицера штаба дивизии старшего лейтенанта  Ракицкого получив приказ - командиру батальона срочно выдвигать подразделение в район хутора Хлебный, для занятия там обороны.
       На месте следовало оборудовать огневые позиции, ходы сообщений и ждать дальнейших указаний. Батальон находился в резерве командира дивизии.
       К  казачьему хутору  подошли поздним вечером, по холодку  и сразу же принялись возводить укрепления. Разбирали сараи, пустующие дома, рубили лес для строительства огневых точек с блиндажами. К рассвету значительную часть  работ выполнили и провели их маскировку.
       В это время в батальон  прибыл начальник штаба дивизии  полковник  Брушко.
       Он был опытный десантник, смелый, волевой и грамотный в военном отношении. 
       Полковник обошел  позиции,  сделал ряд замечаний по строительству укреплений  и передал указание командира дивизии занять оборону  на высоте с отметкой 130.3.
       Она играла ключевую  роль на  этом участке,  и удержание ее в   руках не давало противнику возможности контролировать переправу через реку Дон. Оборону высоты поручили роте старшего лейтенанта Горемыкина. С ней туда ушел и комиссар Романенко.
       А уже вечером на высоту двинулись немецкие танки с мотопехотой. Завязался  жестокий бой,  в ходе которого Горемыкин был  тяжело ранен, а политрук Горелов убит.  Романенко, приняв командование ротой,   запросил подкрепление.
       Усатову приказали взять взвод пулеметчиков и срочно прибыть на помощь комиссару. Там, до подхода основных сил 118-го  гвардейского полка, рота и удерживала высоту. В бою противник потерял  четыре танка  и более двух сотен автоматчиков.    
       С прибытием основных сил полка, рота была снята с высоты, после чего вернулась в хутор, где включилась в постройку оборонительных сооружений. Дополнительно  устраивались  блиндажи с землянками, рылись стрелковые ячейки.
       На рассвете следующего дня  противник,  подтянув свежие силы и проведя бомбежку, а затем артиллерийский налет, вновь попытался овладеть высотой с хутором. На этом участке немцами было введено в бой более  тридцати танков при поддержке двух мотополков пехоты. Разгорелось ожесточенное сражение.
       Две бронированные колонны Т-4  появились с обеих сторон высоты  и, урча моторами, двинулись фронтом на подразделение Расстояние между ними и позициями батальона быстро сокращалось. Волнение  нарастало.  Романенко смотрел на катящую   к ним лавину металла,  не отрываясь.  Глаза прищурены, губы плотно сжаты. Команды были излишни.
       Точно по сигналу, со всех позиций, навстречу обнаглевшему врагу хлестнуло море огня. В трескотне пулеметов с автоматами,  ударами молота  загрохотали орудия, хлестко ударили бронебойки и минометы. Сначала  задымил один, потом второй, третий танк.   После   точных попаданий зажигательных пуль   вспыхнули, как факелы,  несколько автомашин с пехотой, и обезумевшие гитлеровцы заметались по полю.
       - Горят! Горят! Бей фрицев!  - возбужденно кричали бойцы, поливая тех свинцом.
       Боевой порядок фашистов расстроился. Группа немецких танков, лязгая гусеницами,  пошла прямо на высоту. Это была их ошибка. Там, замаскированные в кустах, стояли три противотанковых пушки 118-го полка. 
       Подпустив  бронированные чудовища  поближе, артиллеристы открыли по ним беглый  огонь и подожгли шесть машин.  Оставшиеся, огрызаясь из своих орудий, отползли, а затем  повернули вспять. 
       Минометчики залп за залпом накрывали немецкую пехоту. На поле боя, в густых клубах дыма, чадно горели уже более пятнадцати танков   множество   грузовых автомобилей  и мотоциклов.  Враг явно просчитался.
       Не испугались гвардейцы-десантники ни сильной последующей бомбежки, ни новой лобовой атаки. Позиции прочно оставались в их руках.
       День уже клонился к вечеру, но бой не ослабевал. Фашисты, обозленные неудачей,  предприняли  очередное наступление на участке, где оборонялась рота Нестерова, пытаясь обойти ее с фланга, прорваться в лощину, а затем выйти к переправе.
       Вспыхнула ожесточенная схватка. Прикрывающий фланг станковый пулемет был разбит. Часть вражеских автоматчиков уже просочилась в лощину, рядом с которой находился желанный  мост.
       Романенко  взглянул  на Усатова, и тот все понял. 
       Вместе с Горшковым они подняли взвод автоматчиков, который находился рядом и с криками, - Ура! За Родину! Вперед!  - ударили во фланг наступавшим гитлеровцам. Завязалась рукопашная схватка, в ход пошли финки, кинжалы и автоматы.
       Немцы не ожидали столь сильного удара. Вся их группа была расчленена, а затем полностью уничтожена.
       Когда бой закончился, Миша Андреев рассказал, что взвод автоматчиков, которых   подняли в атаку, состоял из десантников, побывавших  на заданиях в тылу врага. Все они были смелыми, решительными бойцами,  в совершенстве владевшими  воинским мастерством. И  поэтому  ринулись на немцев  без колебаний.
       Первого из них заколол  трофейным кортиком командир взвода Алексей Горшков, а потом началась общая свалка.
       Стрелять было сложно - все смешалось. И дело решили финки с саперными лопатками, которыми десантники владели лучше врагов. Некоторые из них в отчаянии поднимали руки, но таких не щадили.
       - Я уложил пятерых фашистов, -  подытожил рассказ Андреев, - но один здоровенный фельдфебель лягнул меня ногой так, что до сих пор бок ноет.
       - И где ж теперь тот фельдфебель?  - поинтересовались ребята.
       - Да там  и лежит, гад, -  кивнул в сторону Михаил, - я его  руками задавил. Потом их еле разжал, наверное, разозлился сильно…
       После восстановления положения, взвод десантников - автоматчиков, собрав  немецкое оружие с боеприпасами, вернулся на командный пункт батальона. Вечером, на взгорке,  похоронили  четырех своих  товарищей, погибших в этом бою. Забив  в головах дубовый  столб с затесом, на котором химическим карандашом написали их фамилии.
       Несколько слов о командире этого взвода, главном старшине Алексее Горшкове.
       До войны он служил на Черноморском флоте в дивизионе главного калибра крейсера «Червона Украина». В конце 1941 года был ранен и эвакуирован в тыловой госпиталь. После выздоровления, через пересыльный пункт  направлен в 211-ю  Воздушно-десантную бригаду, выбрасывался в тыл врага в район Калуги.
       Там был вторично ранен и после госпиталя вернулся во вновь формируемую 37-ю Гвардейскую стрелковую дивизию, где и был назначен командиром взвода автоматчиков Отдельного учебного батальона.
       Под гимнастеркой  Алексей носил флотскую тельняшку, а в вещевом мешке бескозырку. Он был высокого роста, красивый, очень сильный и ловкий. Когда ходил в атаку - расстегивал ворот гимнастерки, а на голову  одевал с муаровой лентой   бескозырку. Отличался беспредельной храбростью и решительностью.
       Усатов подружился  с Алексеем настоящей флотской дружбой. Оба любили пострелять из  трофейного оружия или устроить рукопашный бой, за что не раз получали нагоняи  от начальства.
       В течение нескольких дней противник предпринимал попытки овладеть переправой, но стойкость гвардейцев не была сломлена.
       Однако обстановка была крайне напряженной. На их участке немцы сосредоточили значительное число танков, артиллерии, минометов и живой силы.
       По данным воздушной разведки, в район оврага Обливной, они подвезли массу боеприпасов и мостостроительной техники. Из этого следовало, что фашисты   планируют своими силами наводить переправы.
       Командир дивизии, зная обстановку в зоне своих действий  понимал, что удержать противника частями  соединения на  небольшом и слабо укрепленном рубеже без поддержки танков с авиацией будет сложно и принимал все меры, чтобы  выполнить поставленную перед  ним  задачу. 
       Командование  Сталинградским фронтом правильно оценив обстановку, передало приказ: «Дивизии немедленно перейти к обороне на восточном берегу реки Дон, в районе участка   станиц Иловайская - Качалинская,  на фронте протяженностью тридцать два километра. После перехода наших войск и техники на восточный берег Дона, мост взорвать».
       Ознакомившись с ним, многие офицеры и солдаты учебного батальона вначале подумали, что это какие-то вражеские происки.
       - Получается, снова отступаем, - горько сказал по этому поводу  Усатову  Горшков. - Сколько можно?
       - Да, пора бы и остановиться, - сжал губы Михаил.
       Комиссар Романенко срочно выехал в политотдел дивизии, чтобы во всем разобраться.   А там ему ответили, - ты уже пятый  выясняешь, нет ли здесь предательства. Приказ есть. Он правильный, обсуждению не подлежит  и  требует выполнения.
       При этом комиссар дивизии Щербина обратил внимание на необходимость быстрой переброски войск и оборудование новых огневых позиций.
       - Нужно зарыться в землю,  - отметил он. - День и ночь внимательно следить, как бы немцы не форсировали реку. Позаботьтесь, чтобы бойцы были сыты и хорошо отдохнули. Впереди будут тяжелые бои, и мы должны выстоять. Готовьтесь к этому.   
       В батальоне возвращения Романенко ждали с нетерпением. Он появился неожиданно, на взмыленной лошади.  Сразу же собрал на совещание командиров рот, взводов и политруков.
       - Приказ подлинный, - сообщил им. - Готовьте  людей к переправе на восточный берег. Там сразу же будем по настоящему зарываться в землю. Переправу начнем, как только стемнеет, нужно чтобы противник не заметил   отхода. Боевое охранение снять в последнюю минуту. Контроль за его отводом возлагаю на товарища Андреева, который доложит мне лично о переходе через мост последнего солдата.
       С наступлением сумерек  батальон начал скрытно  готовиться к отходу на восточный берег.
       В это время, левее высоты 130.3  возникла  сильная ружейно-пулеметная стрельба. Не сразу поняли, что происходит, но из доклада командира третей  роты  старшего лейтенанта Шарова узнали,   через боевые порядки немцев, с боем, прорывается из окружения  большая группа красноармейцев. 
       Романенко приказал Шарову усилить бдительность, в целях исключения возможной провокации. Для подкрепления в  роту  был послан взвод автоматчиков Горшкова, к которому присоединился и Усатов.
       На подходе к позициям роты   встретили целую лавину бойцов с  командирами 39-й Гвардейской стрелковой дивизии. Все они были разгорячены боем, несли пулеметы, минометы и даже катили три   «сорокопятки» с остатками боезапаса.
       Некоторые  сразу же попытались форсировать Дон, но   их вернули и направили к переправе, которая находилась рядом. Всего из окружения вышло более  шестисот  человек.
       Учебный батальон снялся с позиций только к рассвету. Он занял оборону во втором эшелоне, с задачей выпустить первую партию младших командиров.
       Романенко, без согласования с комиссаром и штабом дивизии, приказал отобрать из числа перешедших, сотню наиболее подготовленных красноармейцев, для пополнения батальона, которые бы частично заменили направленных в   другие подразделения командиров.
       После этого имел очень неприятный разговор с командиром и комиссаром дивизии, а также в политотделе армии. И только былые заслуги, проявленные в боях, спасли его от сурового наказания.
       Военнослужащие, вышедшие из окружения,  согласно установленному порядку, проверялись Особым отделом,  поскольку  имелись  случаи  внедрения вражеской агентуры из числа предателей, в  группы «окруженцев». 
       А поэтому, отбирая   кандидатов на учебу в батальон,   особое внимание  обращали на отзывы о них сослуживцами  и, в первую очередь, в   боевой обстановке. При малейших невыясненных вопросах, от кандидата отказывались.
       Но  «прокол» все же случился. В Учебный батальон, по рекомендации командования вышедшего из окружения полка, был взят с согласия политотдела армии, некий Коваль. Его определили на должность политрука роты.
       Это был подтянутый, молодцеватый и общительный человек. В батальон он пришел с большим желанием. Пока   находились во втором эшелоне, дела у назначенца  шли блестяще. Новый политрук проявлял отеческую заботу о бойцах, грамотно организовывал политико-воспитательную работу.
       Правда комсорг роты Саша Голубев  рассказал Усатову, что Коваль панически боится немецких самолетов, и при их появлении непременно прячется в укрытие. Между ними  по этому поводу состоялся разговор, и политрук обещал   побороть свой страх.
       В скором времени батальону пришлось выдвинуться на передний край обороны, по которому противник нанес несколько массированных авиационных и артиллерийских ударов. А под их прикрытием, попытался навести  понтонную переправу. Правда, не удалось - наши артиллеристы разнесли ее в щепки.
       Последовали новые авиационные и  артиллерийские налеты, да такие, что горела земля. К берегу  немцы  подтянули несколько десятков «амфибий» для переброски десанта. Напряжение с каждым часом нарастало.
       Из резерва командира дивизии  батальону придали пулеметную роту, которая с ходу вступила в бой. В это время фашисты уже пытались форсировать Дон. На участке обороны первой  роты, одной «амфибии» даже удалось приблизиться к берегу и высадить на него до двух десятков  солдат.
       В бой вступил взвод автоматчиков Горшкова. Через час все гитлеровцы были уничтожены. При этом особо отличились сам Горшков, Володя Завьялов, Николай Зайцев и Гриша Горбань.
       К ночи стрельба  немного стихла,   смогли проверить наличие личного состава. За этот тяжелый день батальон потерял убитыми  и ранеными более  шестидесяти человек. Убитых со всеми воинскими почестями   похоронили, а тяжело раненых  отправили в медсанбат, где круглосуточно оперировали главный хирург Фатин и его молодой помощник Миша Гулякин.
       В это время командир третей  роты Шаров доложил, что в подразделении   отсутствует Коваль  - его искали в заваленных блиндажах, землянках и траншеях, но не обнаружили.
       А на следующий день позвонил начальник Особого отдела  полковник  Флягин,   сообщив, что тот задержан в тридцати километрах от линии фронта как трус, бежавший с поля боя.  За что  подлежит суду военного трибунала. Это было позором для  батальона, но и хорошим уроком на будущее. Отбор в  подразделение   стал еще более жестким.
       Тяжелые бои продолжались еще несколько дней.
       Фашистам так и не удалось переправиться через Дон в полосе обороны   дивизии. Гвардия стояла насмерть.
       Над полем боя, заваленном вражескими телами, слался горький дым, попахивало мертвечиной.
       Не сумев прорваться в излучине Дона, гитлеровцы стали накапливать силы на плацдарме у хутора Вертячьего и утром 23 августа нанесли массированный удар в направлении Россошки, а их танковые и моторизованные дивизии устремились к Волге.
       1-го сентября был получен приказ Военного Совета  фронта №4, который требовал стойко оборонять рубежи: «…Ни шагу назад! Военный Совет требует от всех бойцов, командиров и политработников, от всех защитников Сталинграда беззаветной храбрости, стойкости и геройства в борьбе с зарвавшимся врагом…»
       Поредевший и смертельно усталый учебный батальон продолжал удерживать занятый рубеж.
       Береговая линия вся была изрезана окопами, стрелковыми ячейками  и ходами сообщения. Недавно зеленые кустарники иссечены осколками с пулями, опалены взрывами. Гитлеровцы с задонских высот хорошо просматривали советские  позиции. 
       Гвардейцы тоже бдительно следили за противником и брали на прицел все подозрительное на вражеском берегу. Часто вспыхивали артиллерийские и минометные дуэли, которые затягивались до темноты.
       В такие моменты батальонный  командный пункт, расположенный в двух землянках у входа в овраг, вздрагивал, и мелкие кусочки земли с песком сыпались с наката   прямо за ворот гимнастерки.
       Ночью наступало затишье, когда   можно было пройти в роты - доставить туда пищу, боеприпасы, письма и газеты. А еще вынести раненых и похоронить убитых.  Утром снова взрывы, пальба, новые потери…
       Но   курсанты уже привыкли к тяжести  фронтовой жизни и несли эту нелегкую ношу мужественно и с честью.
       В день получения  вышеназванного приказа Военного Совета фронта, в батальон  прибыл комиссар дивизии  Щербина. Он ходил по траншеям и беседовал с личным составом. Комиссар умел найти нужные слова для каждого солдата с командиром.   
       Основой его учебы   был личный пример. Когда  было нужно, комиссар сам ложился  за пулемет, из которого вел прицельный  огонь по врагу. Снимал из снайперской винтовки зазевавшихся фашистов. Стрелял полковник  безупречно. Если требовала обстановка, Петр Васильевич  поднимался в атаку вместе с бойцами. За все эти качества, комиссара глубоко любили и уважали. Проявил он себя и в этот раз. 
       С наступлением рассвета, немцы открыли по   позициям батальона  ураганный    огонь и стали подтягивать «амфибии» для переброски на восточный берег. Место они выбрали удачное - на стыке   третей  роты с ротой 118-го  полка. Обстановка  складывалась очень напряженно.
       Пулемет на левом фланге был разбит снарядом, и противник в этом месте мог высадиться на берег.
       Щербина приказал перебросить пулеметную роту на угрожаемый участок. Однако ее  командира - лейтенанта  Баева, тяжело ранило, что вызвало заминку. Щербина  приказал Усатову    принять командование пулеметчиками и срочно восстановить положение.
       - На прощание сказал, - мы тебе поможем, сынок. Удачи.
       Бывший моряк  выполнил, что требовалось.  Часть немцев   перебили  на подходе, в воде, а остальных, которые смогли высадиться, в рукопашной схватке на берегу. В ней принимал участие и комиссар. После боя, утирая  рукавом  потное лицо,  он поинтересовался, - Миша, сколько немцев ты уничтожил в этой схватке?
       - Да я как-то  не считал, - пожал  плечами Усатов. -  Не было времени.
       - А по моим подсчетам шесть,-  чуть улыбнулся комиссар.- Для моей подстраховки ты и моих добивал. За что  тебе большое спасибо (крепко пожал руку).
       Комдив Жолудев, предвидя возможность нового удара врага в районе станицы Трехостровской, приказал перебросить сюда свои резервы, артиллерию, а также часть сил из других полков, сосредоточив на опасном фланге почти половину всего  соединения.
       На следующее утро гитлеровцы начали ожесточенную атаку со стороны Нижнего Акатова, пытаясь прорваться в   тыл дивизии.
       Они захватили  рощу и начали обходить 114-й  полк с фланга. Казалось, еще одно усилие и немцы захватят очень важную высоту с отметкой 110.2. А это поставит всю оборону  в тяжелейшее положение.
       Кровопролитные бои продолжались каждый день, но противник явно слабел и уже меньше использовал  свои авиацию и танки. Почти прекратились  его упорные  попытки форсировать реку. 
       Командование дивизии   поставило перед личным составом   задачу о взятии «языка». Он был необходим для выяснения дальнейших планов врага. Задача была сложной, поскольку предстояло форсировать Дон,   проникнуть в немецкие  порядки, а затем, захватив пленного, вернуться назад.
       Разведрота дивизии предприняла несколько таких  попыток, но все они закончились неудачно и с большими потерями.
       Тогда в батальоне  приняли  решение собрать комсомольский актив, наиболее опытных разведчиков   и побеседовать с ними, как выполнить   боевую задачу.
       Узнав о проведении  актива, туда  прибыл   Щербина, со своим помощником по комсомолу Афоней Бородулиным.  Комиссар сразу потребовал, чтобы высказывались откровенно. Разговор получился деловой и  полезный.
       Бывалый  десантник Николай  Грачев предложил нарезать стеблей подсолнухов, очистить находящиеся в них  полости, а затем,  используя для дыхания, устроить засаду в месте, откуда немцы берут  из  реки воду. Захваченному пленному тоже сунуть в рот полый стебель и тащить назад под водою.
       Главный старшина  Горшков изложил  свой вариант: наловить рыбы, залить лодку водой и выпустить ее туда. А лодку, с  привязанным  снизу тросом, закрепленным  на барабан  трактора, направить к вражескому берегу. Днем немцы увидят добычу, а ночью придут за ней и заберутся  в ловушку. Ее останется только быстро подтянуть дизелем обратно.       
       После некоторых споров,  был принят вариант Горшкова, но с одним уточнением. В плавсредство  решили поместить настороженный волчий капкан, замаскировав его на корме.
       Расчет заключался в том, что немец заберется в лодку с  нее и непременно попадет в стальные зубья.  Тогда   запускается  мотор,    трос  наматывается на барабан и тащит суденышко к нашему берегу. Где в камышах ее встречают Горшков с Андреевым. 
       План немедленно доложили командиру батальона, а тот  в штаб  дивизии. Его лично рассмотрели Жолудев  со Щербиной.   Утвердив с одним дополнением: как только немцы засекут отход лодки, нанести  по их огневым точкам внезапный  артиллерийский удар.
       Днем «упущенную» лодку с донскими  чебаками, почти прибило к вражескому берегу, но сразу немцы  к ней не полезли.
       Только поздним вечером, двое солдат, прячась в кустах, спустились к урезу воды и, убедившись, что в лодке  никого нет, осторожно влезли  с кормы на борт.
       Почти сразу раздался  громкий крик. Участники операции запустили  мотор, и трос  потащил посудину к своему берегу.
       На ней этого сразу не заметили, поскольку возились с ногой одного из вояк - фельдфебеля,  попавшей в капкан. А когда хватились, солдат попытался сигануть за борт, но оказавшийся в беде  фельдфебель схватил его за плечи и не отпускал. 
       Так  в «дружеских объятиях»   их и взяли. Помог и своевременный артналет -  фашисты не успели открыть  огонь по лодке.
       Пленных  впихнули в уже поджидавшую на берегу  бронемашину и увезли в штаб.   Где  их лично допросил сам генерал, с переводчиком  Николаем Сидоровым.
       Как потом выяснилось, фельдфебель сообщил  очень важные сведения о готовящейся отправке под Сталинград  двух танковых соединений, дивизиона амфибий, а также  пехотного соединения.
       Командование фронтом приняло решение провести ряд контратак на  участке дивизии, имея целью сковать как можно больше сил противника, и не дать ему осуществить  переброску.
       Эти операции  увенчались успехом,  и  соединение овладело господствующими высотами на западном берегу Дона.
       На одной из них, во время короткой передышки, Михаил встретился с Легосатевым  и  Зориным. Чему все несказанно обрадовались. Ребята служили  в  разведке 114-го  полка, куда собирались переводить  Бойко с Сафроновым.
       По такому случаю, бывшие подводные диверсанты, распили в землянке фляжку трофейного шнапса.
       - Больше из наших никого не встречали? - поинтересовался  при этом Михаил.
       - Месяц  назад  пересеклись с Книжниковым, - ответил Легостаев. - Они с  Плюшкиным  теперь  в  истребительном  дивизионе.
       -   А  Вололю Шаулина по слухам ранили и отправили в тыл, -   добавил    Зорин. 
       На прощание ребята крепко обнялись, и Юрий  подарил Михаилу   немецкий цейсовский* бинокль в кожаном футляре...