Хорошая была девушка Аня. Мы с ней встречались год, и всё было хорошо, спокойно и беспроблемно. Но к концу года начали появляться первые признаки охлаждения. Иметь с Анютой отношения, понятное дело, хотели многие, и желание новизны всё больше овладевало ей. Она явно искала подходящую кандидатуру для замены меня. Но поскольку разрыв подкрадывался постепенно, я успел привыкнуть к мысли о неизбежном. Поэтому, когда на работе меня нашла её подруга Алёна – я ничуть не удивился, увидев её. И готов был не удивится, тому что она мне скажет. И она сказала:
– В общем… Аня велела тебе передать, чтоб ты больше не звонил.
Я ответил на автомате единственно возможное:
– Летом удивительно много мух. Вчера вот сделал хлопушку, но всё равно много...
Переживал я конечно, чего лукавить. Кому из нас не приходилось быть брошенными... Но я тогда не думал, никак не предполагал, что вскоре всё и вся затмит собой, заполнит полностью душевное пространство та, которую звали Юля.
Через месяц в дверь моей комнаты общежития постучали. Кого это там принесло? Открыл и... зажмурился. На пороге стояли две девочки старшего школьного возраста. И они определённо были из тех, ради кого лезут на скалу за эдельвейсом, зная, что шея не ломается дважды, а на пляже при их появлении баскетболисты начинают делать припадочные прыжки. Обе совершенно непохожие, но обе совершенны. Одна высокая, другая средняя. Высокая слегка курносая, средняя носиком правильная. Можно признать, что обе находятся в высшей лиге, но средняя немного эффектнее что ли...
Моя растерянность прошла быстро, ясное дело - очаровашки ошиблись дверью. Сейчас спросят какого-нибудь Даниила и уйдут, оставив дивный аромат.
– Э-а-а... Вы, девушки, явно шли в другую квартиру и ошиблись этажом. Но мне всё равно приятно вас видеть.
– Нет, мы к вам.
– ???
– Мы хотим играть в вашем театре.
Бац! Пауза. Я тогда действительно руководил студенческим драмкружком, но мы естественно, называли себя театром.
– Но... откуда вы взялись? Откуда узнали про мои занятия? Адрес опять же?
– В пятом классе вы были в нашей школе и помогали ставить басни Крылова. Капитолина Васильна всё про вас рассказала...
Они, конечно, произвели фурор на участников моего коллектива, но ездили на репетиции, не ленясь. На кой ляд им было нужно выступать на сцене, если они и так были в центре внимания где бы ни появлялись. В актёрском опыте были ещё слабы, но к делу относились добросовестно. Итак, эффектную звали Маша, а высокую – Юля. Конечно, я не остался равнодушен к их чарам, но где уж мне. Вокруг них пацаны водили густые хороводы, не пробиться. И вот что я заметил вскоре. Поначалу кавалеры бросались на Машу и стремились больше общаться с ней. Но по мере развития знакомства постепенно переключались на Юлю. Юля была интереснее, немного умнее, характернее, эмоциональнее. Маша оказалась холодной красавицей, которую трудно было расшевелить на какую либо реакцию лицом.
Так полгода и продолжалось. Жизнь была весёлая – репетиции, выступления, успели даже на свой первый фестиваль в Новомосковск съездить. Наша симпатичная парочка взорвала фестиваль, потому что в СТЭМах тусуются, в основном парни и немного талантливых толстух. Толстухам воздают должное, вручают грамоты «Лучшая актриса», но предложений не делают как романтических, так и непристойных. В ночь перед разъездом мы заперлись в комнате гостиницы и никому не открывали. Маше и Юле я сказал: так надо! Самцы тарабанили всю ночь. Когда становилось невмоготу, здоровяк Костя снимал с себя штаны и майку, приоткрывал дверь и сонным басом рычал:
– Я сплю-ю!
Но однажды случилось вот что... В конце мая нас пригласили выступить на какой-то турбазе, где отдыхали трудящиеся. План был шикарный. Вечернее выступление, ужин, купание в реке, ночёвка в домике. И мы поехали. Маша с Юлей жадно ловили новые впечатления. Трудящиеся приняли нас хорошо, после концерта обступили, хвалили, звали выпить. Наши красотки по обыкновению тут же нашли двух парней и с ленцой слушали от них комплименты. Да мало ли что ли вокруг них народа вертится.
Товарищ, пригласивший нас, указал на домик, где меня поджидал бухгалтер. Я сходил, получил гонорар, а когда вернулся, то обнаружил, что мои артисты немного рассосались по толпе. Но все они были в пределах видимости, а вот девчонок не наблюдалось. Я стал искать. Потом подключил к этому делу актёров. Безрезультатно. Ни Маши, ни Юли, ни тех двух обормотов, что вокруг них крутились, не было. Тревога и плохое предчувствие овладело мной. Тут подошёл пригласивший нас товарищ:
– Вы, наверное, своих девочек ищете? Они просили передать, что покатаются с мальчиками на машине, съездят на соседнюю турбазу на дискотеку и вернуться...
Чёрт! Чёрт! Чёрт! Ну, девки глупые, что с них взять. Но я-то куда смотрел, руководитель хренов!
Ночь опустилась над лесом, отгремели все дискотеки вокруг. Мы сидели на веранде нашего домика, пытаясь уловить звук мотора или шагов. Кары, которые я обрушил мысленно на головы двух дурёх, сменились мольбами: только вернитесь, я всё прощу...
Когда состояние неизвестности стало невыносимым, вдруг Костя воскликнул:
– Вот они!
Мы обрадовано вскочили... но по тропинке бежала одна запыхавшаяся Маша.
– Где Юля?! – заорали мы хором.
– Не знаю... Она в машине с ними!.. Пока они из бутылки в неё портвейн вливали, я выскочила.
– Далеко!?
– Я минут двадцать по дороге бежала.
И восемь парней, во главе с Машей, не спрашивая ничего, рванули по тёмной лесной дороге. Состояние неизвестности разрывало нас. Мы бежали молча, дыша со свистом. И только заклинание стучало в голове: «Только бы жива, только бы жива...»
Наконец Маша свернула с дороги, остановилась на какой-то полянке.
– Вот здесь я выскочила.
Никакой машины там не было. Мы начали в темноте, почти на ощупь, обшаривать поляну и я уже был готов найти самое страшное. Тут Маша подняла что-то с земли:
– Это их надувной матрас.
Поляна и окрестности были обшарены. Мы были в трагической растерянности. Куда идти? Что делать? Мы стояли и молчали. И вдруг Костя сказал:
– По-моему... музыка.
Действительно, в отдалении еле-еле была слышна музыка. И это не был звук дискотеки. Так могла звучать только автомобильная магнитола. И мы ринулись на звук, спотыкаясь и ломая кусты.
Вернее мы сначала не бежали, ломая кусты. Сначала мы шли по тёмному лесу осторожно, ориентируясь на слабый звук магнитолы. Постепенно он становился отчётливее и мы прибавляли шагу... И тут раздался крик. Громкий, девичий крик. Сердце наполнил ужас. В следующее мгновение мы припустили, не разбирая кустов и кочек.
Последние секунды, понятно, тянулись бесконечно. Но вот музыка зазвучала уже совсем громко. И на нашем пути открылась ещё одна поляна. Там стояла машина с открытыми дверцами, из которой грохотало. За рулём сидел один из двоих похитителей и спокойно, умиротворённо курил. Признаться, несмотря на переживаемый страх неизвестности, я на секунду испытал эстетическое удовольствие. Представьте себе лицо этого ублюдка, когда перед ним из темноты возникла девушка, которая от них полчаса назад вырвалась и убежала, а следом за ней появились восемь свирепых рыл.
Чувак раскрыл рот и издал что-то типа:
– А-а... ва-ва-ва... а-а-а…
Костя мгновенно выдернул его из машины, повалил на землю и ласково спросил:
– Где?
От чувака вдруг завоняло, но он нашёл в себе силы указать головой назад. Мы сделали шагов двадцать позади машины, и я едва не наступил на голую жопу второго мерзавца. Он лежал на Юле. Я схватил его за волосы и передал в руки парням, только крикнул:
– Пока не бить!
На старом одеяле лежала Юля, обнажённая, изнасилованная, мертвецки пьяная после насильно влитой бутылки. Но живая. Она даже нашла в себе силы присесть. Один камень с моей души свалился.
Маша поспешно стала собирать разбросанную одежду и одевать подругу. Пьяному насильнику мы тоже швырнули его шмотки, он стал одеваться, с трудом попадая в штанину, впрочем, хмель покидал его от страха быстро.
Водитель был трезв. Я отчеканил ему в лицо:
– Девочки несовершеннолетние, им по 15 лет (на самом деле скоро 17). Коллективное изнасилование. Им – 15, и за них вы получите 15. Но такие как вы, в колониях долго не живут. И это правильно.
Обделавшийся тип сначала побелел, потом окаменел. А мы стали доставать из бардачка документы, и переписывать данные. Блокнот и ручка нашлись там же. Мы почти не слушали, что лепетал водитель. Но когда он произнёс что-то типа:
– Да они с-сами... мы не хотели...
Тут Костя дал ему по ушам так, что тот завыл.
Второй насильник тоже с усилием связывал слова. Он попытался разжалобить судей иначе:
– Юля... да я же её люблю!
Все ждали действия от Кости, но его опередила Маша. Она проорала «заткнись!» и задвинула придурку ногой в пах. Хорошо, что у неё был слабый удар... Придурок скрючился, но сознания не потерял.
Мы вшестером (!) сели на заднее сиденье, четверо пошли пешком. Машина на сильном приседе потащилась. Маша сидела на коленях у Кости, а Юля у меня. Ехали молча и тягостно. Метрах в пятидесяти от ворот я велел остановиться и всем выйти из машины. Сам повёл девчонок в домик, оставив пацанов творить правосудие.
– Как себя чувствуешь? – спросил я Юлю.
– Всё болит... кровь ещё идёт, но вроде поменьше.
– До утра выдержишь?
– Выдержу.
Девчонки потом сильно удивились, что я не стал расспрашивать подробностей и твердить «какиежвыдуры». Ни слова упрёка. К чему? Шёл второй час ночи, я поплёлся к воротам, где заприметил телефонную будку. Конечно, речи не могло быть о милиции и огласке этого дела по самым разным причинам. Жестокое наказание балбесы понесли не только получением больших люлей, но и полными штанами страха. Кроме того, Костя назначил им на следующий день свидание и получил с них большую сумму денег на медицинские нужды.
Я дошёл до будки, позвонил другу Вениамину и всё ему рассказал. Он не спал и всё понял с полуслова:
– Завтра привози Юлю ко мне. Я попрошу Леру, как опытную женщину, поговорить с ней и успокоить. Кроме того, у Леры – подруга, врач по нужному нам профилю. Если ничего серьёзного - та окажет медицинскую помощь тайно.
– Веня, ты настоящий друг. Ты уж позвони Лере пораньше, чтоб застать.
– А чего ей звонить, когда она рядом лежит.
Неисправимый, обожаемый друг Веня. В общем, закончилась история благополучно, Юля отошла от пережитого очень быстро...
Миновало лето, в течении которого я ни с кем не виделся. Труппа наша самодеятельная была распущена, потому что я принял предложение стать администратором профессионального Молодёжного театра, и это полностью захватило меня. Юле и Маше предстояли выпускные, а потом вступительные экзамены. Очевидно, их должна завертеть студенческая жизнь и ослабить память о весёлых и трагических событиях года.
А я сходил с ума. У меня в памяти всё время всплывала одна картина. Как мы ехали через лес в той злосчастной машине, Юля сидела у меня на коленях, а её беспомощная головка склонялась мне на плечо. Видение не отпускало меня всё лето... Граждане присяжные заседатели, я влюбился. Безмолвно, безнадёжно, до последней степени. Точка. Конечно, ночами не спал, конечно, шептал её имя и страдал, страдал от этого наваждения. Попыток встретиться я не искал. Ну, допустим, узнаю я на каком факультете она учится. Ну, подкараулю у входа. Она, конечно, выйдет сопровождаемая группой весёлых студентов, а один будет держаться к ней особенно близко. Да, от любви глупеют страшно, но в глубинах подсознания что-то предохраняло меня от окончательного любовного идиотизма.
Летние месяцы, напряжённая интересная работа и даже парочка встреч с милыми старыми подружками ничуть не притушили пожара в душе. Я никому не рассказывал о бушующих внутри меня страстях, даже Вене. Он вряд ли мог мне помочь, тем более, что сам внезапно поглупел, до очертения влюбившись в молодую актрису ТЮЗа.
В общем, не было мне ни сна, ни покоя. Но в начале октября мне вдруг понадобилось срочно заехать днём в общежитие за афишами. Когда я приближался к двери, из неё вышел мой сосед по комнате, личность настолько тихая и никакая, что я уже не помню, как его звали. Он, спеша с обеда на работу, сказал мне с упрёком:
– Тебя там уже целый час девушка дожидается... красивая.
Меня обожгло. Обожгло надеждой и страхом. Конечно, это могла быть и другая моя знакомая, но в этот момент мне до кончиков в пальцах хотелось, чтобы это была она, Юля. Ведь я уже дошёл до точки, изнемогал, грезил ей и кусал подушку ночами, работа валилась из рук. Я был в состоянии «только бы увидеть её». С нетерпением и страхом я вошёл...
На меня смотрели большие, самые прекрасные на свете глаза. Но несколько испуганно. Юля ведь не подозревала о моих терзаниях, может быть, ждала разноса за своё легкомысленное поведение в мае. В общем, мы оба были в страшном зажиме. Я выдавил из себя:
– Привет!
– Привет! – она тоже была в аналогичном состоянии. – Я пришла поблагодарить тебя за всё, и извиниться за то, что заставила так всех переживать.
– Пустое... Всё улеглось... А давай чай пить.
– Давай.
За чаем беседа потекла легче. Зажимы постепенно спадали. Мы обменивались новостями. Подружки получили аттестаты. Маша никуда не поступила – не те были времена – и очень неспешно искала куда приткнуться. А Юле удалось пробиться в ВГУ на вечернее отделение, днём она посещала курсы машинописи. У Маши полно кавалеров, а Юля уклончиво сказала, что «провожают иногда, но ничего серьёзного». Мне надо было торопиться по работе, но кто бы на моём месте не положил на всякую работу большой прибор. Целый час я смотрел на неё и не мог наглядеться. За полгода у неё исчезли остатки подростковой угловатости, волосы отросли... Я был её не достоин, я был птицей не её полёта и на этой мысли меня вдруг прорвало:
– Юля!.. А почему бы нам не быть вместе? Серьёзно, встречаться. Я с первого дня знакомства в тебя влюблён. И никого до сих пор не встречал лучше тебя. Ты, наверное, сама не знаешь – какая ты красивая. Я всегда ахал от восхищения при каждой встрече с тобой, любовался твоей походкой, каждым поворотом головы, каждым движением руки. Твои глаза, огромные, синие... они завораживают, всё время хочется утонуть в них. А ещё хочется зарыться головой в твоих шелковых волосах и забыться счастливым сном. Когда тебе весело – я стою ослепленный твоей улыбкой. Ты прекрасна, ты совершена, ты волшебное виденье. Кроме того, с тобой так легко общаться, у тебя прекрасное чувство юмора, ты можешь поддержать любой разговор. Я понимаю, что возрастом своим я немного не гожусь в твои кавалеры. Но я давно и искренне тебя люблю. И прошу тебя только об одном – подари мне надежду...
Юля слушала ошарашено, замерев и всё больше расширяя свои глаза. Она этого никак не ожидала. Ещё меньше от себя ожидал этого я... Молчание было долгим. Конечно, моя безнадёжная любовь готовилась к тому, чтобы максимально тактично сказать: «Понимаешь, ты - очень хороший, но...» Я, собственно, ничего другого не ждал, но испытывал огромное облегчение, что высказался. Но Юля вдруг сказала растерянно:
– Мне... никогда... никто такого не говорил... я... я не знаю, что делать...
– Скажи: «ты очень хороший, но...», это будет честно.
Она опять помолчала.
– Ты очень хороший, но... я не хочу говорить «но». Мне надо привыкнуть...
Я взвился Великой надеждой:
– Ну, конечно! Привыкнуть. Давай не будем форсировать события. Давай постепенно. Сперва пообщаемся, для начала сходим в кино что ли.
– Да, давай, наверное, постепенно.
Я не верил происходящему. Она не сказала «нет».
– Давай так, Юля. Сейчас мне нужно ехать, развешивать афиши. Завтра с утра – сумасшедший день. А вот вечером – к чему нарушать традиции – жду тебя у Пролетария. Идёт?
И моя любовь улыбнулась:
– Правильно. К чему нарушать. Давай постепенно.
Потом я понял, что меня спасло от вежливого отказа. Ей действительно, никто никогда не говорил, какая она красивая и восхитительная. Даже родная мамочка часто твердила: «в кого ты такая уродина?», не больше, не меньше. Одноклассники? Что с них взять, балбесов. Она почти верила, что ей не суждено быть любимой. Не верила зеркалу?..
Потом было кино. Когда я покупал билеты, сказал громко, чтобы она услышала:
– На последний ряд, пожалуйста!
И снова ослепляющая, всегда сводящая меня с ума улыбка. На том, пресловутом последнем ряду я её впервые поцеловал. И я всё время хотел себя ущипнуть. Да я ли целую эти мягкие, сладкие губы, я ли глажу эти волосы?..
Потом мы проигнорировали все автобусы, и пошли пешком до её дома, путь был не близкий. Всё время говорили, говорили. Юля умела говорить и умела слушать, а это редкость. Из меня же всё время сыпались признания... Понятное дело, мы целовались у каждого столба...
Так началась эта любовь, которая продолжалась два с половиной года. Первое время я всё ждал – когда мы хотя бы слегка поссоримся. Нет, всё было прекрасно. Каждый вечер Юля приезжала в Молодёжный театр, помогала мне проверять билеты, сидела и смотрела спектакли раз по десять. А когда я исполнял обязанности звуковика или осветителя, забиралась ко мне в будку и мешала мне работать лёгкими шалостями. Часто, когда спектакль заканчивался и актёры разъезжались по домам, то всё небольшое здание театра было в нашем распоряжении. Там было куда присесть и прилечь.
Когда в хорошую погоду мы с ней гуляли по проспекту под ручку (она была выше меня на половину головы), то все прохожие непременно и нескромно её рассматривали, а потом переводили недоумевающий взгляд на меня: «И что она в нём нашла?» Однажды встретилась Аня, гулящая с тем, на кого она меня променяла. Аня не выглядела безумно счастливой, я же светился, ничего не мог поделать. Мы, конечно, друг друга «не узнали», но взгляд Анюты стал глубоко задумчивым. Но я не чувствовал злорадства, весь мир тогда любил и всем желал счастья.
В нашей небольшой театральной труппе Юля быстро стала своей, один из актёров как-то ей шепнул:
– Мы все в тебя влюблены.
Но держались господа актёры исключительно джельтельменски, да и актрисы были вполне дружелюбны. Мы с приятным удивлением обнаружили друг в друге отсутствие такой страшной болезни как ревность. Эта болезнь эта отравила существование не одной влюблённой паре, а уж сколько из-за неё распалось семей... Когда мы приходили в какую-нибудь компанию на вечеринку, то сразу разбегались по кучкам и общались там, «медляки» танцевали с кем угодно, только не друг с другом. А потом шли домой, весело обмениваясь впечатлениями.
Однажды я увидел в окно, что Юля открывает наружную дверь театра, собираясь войти. Я схватил телефонную трубку и, делая вид, что ничего не замечаю, стал говорить интимным голосом: «Ну, когда мы увидимся, душа моя?.. Безумно скучаю... Ты тоже?.. Значит, позвоню завтра?.. Целую». Положил трубку и только тут «заметил» её. И вы знаете, что сказала на это моя любовь? Она сказала:
– Слушай, у тебя пожрать ничего нет? С утра в желудке урчит...
Даже бровью не повела. Она начинала знать себе цену. Она быстро поверила мне и зеркалу.
Однажды случай приревновать представился. Но это было так странно. В общем, приволокла Юлия как-то в театр незнакомую девушку Веру. Сказала, что вместе учатся. Ничего так была Вера, миловидная, с ласковыми манерами. После спектакля мы надолго засиделись в компании актёра Леши за песнями под гитару. Вера с Лёшей конечно поцеловались пару раз, но как-то без фанатизма с её стороны. Было поздно очень и Юля сказала Вере:
– Чего тебе переться сейчас в Отрожку? Поехали ко мне ночевать. Вера только улыбнулась...
На следующий день я поинтересовался:
– Как почивали? Клопиков не чувствовали?
– Вера раскрутила меня на занятие любовью, – просто сказала Юля.
– Кхм, кхм!.. И?
– Это было забавно.
Так вот почему у Веры такие ласковые манеры. Я задумался – должен ли я ревновать и решил, что не стоит. Тем более, что эта девушка, как раньше говорили, «со специальной нравственностью» очень скоро бросила учёбу и исчезла.
А вот второй случай был куда серьёзней. Мы любили ходить в кафе Дома актёра, куда пускали по пропускам только работников наших театров. Там всегда было шумно и весело. И в тот день было также, куча знакомых и незнакомых, дым коромыслом, разговоры об умном и пошлом, бармен отпускал в кредит... Наша небольшая труппа заняла отдельный стол, стала выпивать и закусывать. Юля никогда в тяге к спиртному замечена не была, но тут сказала странно:
– Что-то мне сегодня напиться хочется.
Я, разумеется, не одобрил подобного хотения, но против пары рюмок возражать не стал. Через некоторое время меня вызвали к гардеробу, для важного, делового разговора. Я наказал нашей компании приглядывать за моей уже слегка «поплывшей» подругой и пошёл разговаривать разговор. Он затянулся на полчаса где-то.
Когда я зашёл в помещение кафе – там царил, чад, темнота, гремела музыка. В полумраке покачивались прильнувшие друг к другу пары. И моя Юля, уже ничего не соображающая из-за сильного опьянения лизалась по-взрослому с малоизвестным мне актёришкой из Кукольного. Я замер столбом. Все смотрели на них, а потом заметили меня, взгляды были как сочувствующие, так и злорадные. Ну, уж нет! Не дождётесь вы от меня разборок! Я развернулся и пошёл к гардеробу, нащупывая в кармане номерок. Когда я натянул пальто, из зала шатаясь, вышла Юля совершенно безумными глазами.
– Я на этого мужика... сразу запала!.. Я потом извинюсь...
И исчезла во мраке.
Две недели я её не видел. Две недели всё валилось из рук, две недели я спал урывками и чего только не передумал... Гнев, стыд, унижение, чувство потери разрывали грудь мою шипением змеиных жал. И знал я твёрдо – это всё, примирение невозможно! Наши актёры вели себя очень тактично. Друг Веня тоже был в этот вечер в Доме актёра со своей актрисой ТЮЗа, великолепно игравшей Золушку, их отношения были ещё той трагикомедией. Он видел Юлино грехопадение, но как раз в этот момент ссорился со своей Золушкой и тоже был изрядно поддат. Веня потом гнался за ней по улице, постоянно спотыкаясь и крича то «Прости меня!», то «Ну, и хер с тобой!»
Но через неделю они помирились, и Золушка через знакомых актёров узнала финал того, что было тогда в кафе. Тот мужик был женат, имел дочь и очень боялся своей супружницы, потому что папа её был суров и работал в Управлении культуры. То, что актёрец допустил такое публичное позорище можно объяснить водкой и чарами моей возлюбленной. Вновь повторюсь – Юлия была так адски красива, что можно было даже и поменьше... Какая-то добрая душа позвонила его жене. Та ворвалась в Дом актёра, пару раз заехала мужу по морде, и потащила домой на доэкзекуцию. Потом одна любезная дама из Оперного посадила окончательно расклеившуюся Юлю в свою машину и отвезла домой.
Веня сказал тогда мне:
– Конечно, твоя Юля сейчас посыпает голову пеплом и страшно раскаивается в своём безумстве. Она потеряла тебя, потеряла театральный мир, в который ты её привёл. Ей, очень плохо и одиноко, готов спорить на что угодно. Но она не может пока прийти, понимая, что в гневе можешь спустить её с лестницы, на что имеешь полное право. Но она у тебя совсем не глупая, когда трезвая. Она знает, как ты её любишь и ждёт, когда по её расчетам ты должен остыть. Скоро ты её увидишь.
Скорее всего, Веня был прав. Она придёт, придёт с повинной головой, начнёт просить прощения; я же буду долго изображать мировую скорбь, вселенское оскорбление и полную душу плевков... Фу-у, какая пошлая сцена. Я, видите ли, в принципе не люблю этого ритуала. Я всех людей, которые просят прощения, подозреваю в неискренности и манипуляции. Не хотел я этой сцены, но и мысль о том, что Юля всё же не придёт, подвергала меня в ужас.
Две недели дикой неопределённости иссушали меня. Но, как я не ждал, нервно прислушиваясь ко всяким шагам перед дверью кабинета, это произошло внезапно. Шёл спектакль, я сидел у себя, считал выручку от билетов и ненавидел этот мир. Меня весь день доставал актёр Зюзин с какими-то дурацкими прожектами. Когда в очередной раз открылась дверь, я не поднимая головы, устало сказал:
– Зюзин, ступай с богом, завтра договорим!
– А с не Зюзиным ты можешь поговорить?
Это был её, её голос!.. Я поднял голову и тут же опустил, боясь получить лучевую болезнь от её глаз. О, эти её глаза!.. Во что бы то ни стало сохранить достоинство. Она продолжила:
– У меня к тебе только один вопрос. Ответишь?
– М-м... угу.
Ну, какой у неё может быть вопрос. Типа «тынаменяоченьзлишся?»
– Скажи, пожалуйста, я - умная?
Тут я потерял контроль над собой, крайне удивлённый поднял глаза. И тут же она применила своё стратегическое оружие – улыбку. Она улыбалась, её глаза лучились, и хрен в них читалось хоть малейшая доля раскаяния. Я из последних сил держал серьёзное лицо:
– Ты... очень... красивая.
– Спасибо за откровенность. Да, ты прав, я – дура. Как и все бабы. Как смотришь на то, чтобы забыть это всё, а я, честное слово, больше никогда пить не буду.
Нет, её улыбка просто разносила в клочья мою оборону. Я из последних сил держался.
– У меня сегодня свидание... имею право.
– Конечно, имеешь. Она сильно красивее меня?
– Э-э-э, раз в пять.
– Конечно, иди, если раз в пять. Но пока спектакль не кончился...
С этими словами, она закрыла дверь кабинета и, худого слова не говоря, три раза изнасиловала меня на диване. Чёрт знает что!.. Прощай, моя гордость!
И опять потянулись дни беспредельного счастья. Театральная жизнь она какая угодно только не скучная. Каждый день что-то происходит: удивительные встречи, конфликты, клятвы в вечной дружбе, интриги, премьеры, гастроли, капустники... Мы купались в этой атмосфере, каждый день приносил новые впечатления, новые события, и мы обсуждали их вечерами – или когда шли пешком домой восемь остановок или когда оставались на ночь в театре. Съездили на фестиваль в Курск, там принимали нас оглушительными овациями, Юле дали роль горничной со словами «к вам господин Телятев» и она свела там с ума всех. Не глубиною образа, конечно. Каждый день – банкеты, на которых она вела себя безукоризненно.
Но, очевидно, природа не терпит, чтобы в жизни всё было долго хорошо. Психологи говорят, что ссоры и скандалы укрепляют семейную жизнь... Не знаю – так ли это. Мы с моей возлюбленной никогда не цапались, даже по пустякам. Да, я прекрасно понимал, что она не любит меня. На мои слова «я тебя люблю», никогда не говорили этих слов в ответ. Обычно бывало сказано «я в этом никогда не сомневалась». Словом, она просто разрешала любить себя, но как это было упоительно, волшебно...
Однако через пару месяцев Юля начала откровенно хандрить. В её речи всё чаще появлялись нотки раздражения. Мы не ругались, но как-то напряжённо иногда проходило наше общение. Всё неохотнее она подставляла своё личико для поцелуя, мягко освобождалась от объятий, а ночёвки в театре сошли на нет, и каждый раз под благовидным предлогом. Объяснить это появлением в её жизни другого человека не получалось, она каждый вечер приходила в театр, и не пыталась выдумать причину, чтобы не прийти. Я терялся в догадках по поводу таких изменений, но на прямой разговор не решался.
Но ситуация накалялась, и я однажды «замёрз укутываясь в твой холод». Когда после спектакля все разошлись, я предложил:
– Останемся на ночь?
– Нет, поедем домой! – резко сказала она очень неприятным тоном. В последнее время у неё и раньше проскакивали такие интонации, но сейчас я впервые уловил нотки ненависти. Она раньше никогда не была такой. И я понял, что это предел, и стерпеть это, значит обрушить остатки уважения к самому себе. Я выпустил её на улицу, но не пошёл следом, а резко захлопнул за ней дверь. Юля не стала ни стучать, не кричать; я видел в окно, как она растерянно постояла, думая, что я всё-таки выйду, а потом пошла к остановке.
На следующий день в восемь утра труппа грузила в автобус декорации и костюмы. Мы ехали на недельные гастроли в Витебск. Сами понимаете, какое у меня было поганое настроение, депрессия буквально валила меня с ног. Всё время стучал в висках один вопрос: «Это всё?» Вот мы втиснули в автобус последний сундук, и тут меня схватили за рукав. Юля! Без церемоний потащила за угол здания для разговора. Никогда я не видел её такой злой и красивой. Но я тоже, не излучал добродушие.
– Что это вчера было? – спросила она, таким тоном, словно я висел на дыбе, а она орудовала раскалёнными щипцами.
– Ты хочешь поговорить об этом?
– Да! Что это было!?
– Хорошо. Ты знаешь, и ни минуты не сомневаешься, что я тебя люблю. Слово в слово готов повторить то, что говорил тогда, когда мы пили у меня чай. Я же прекрасно знаю, что ты не любишь меня, но привыкла ко мне, находишь много радостных моментов в общении. Утешением для меня является то, что ты вообще никого не любишь и не изменяешь мне тайно. Такой ты была до сих пор и дарила мне каждый день столько счастья, сколько я, конечно, не заслужил. Но в последний месяц ты изменилась. Я начал тебя раздражать, ты всё чаще разговариваешь со мной грубо, от моих объятий отстраняешься, поцеловать тебя стало невозможно, я уже не говорю о том, что мы больше месяца не занимались любовью. Я не знаю, какая сила наложила на тебя злые чары, но такая Юля мне не нужна. Спасибо тебе за эти безумно счастливые два года, теперь же я освобождаю тебя от своего общества. Извини, зовут.
Я проговорил это, не глядя на неё, и когда вскочил в автобус, также не посмотрел в её сторону. Я ей не соврал. Действительно, трагична и страдательна была для меня потеря той Юля, но эта сегодняшняя, меня действительно не интересовала.
Витебск принял нас на «ура», все возвращались в радостном настроении, кроме меня конечно. Тоска разъедала меня, и я не выдержал, позвонил из витебской гостиницы в Воронеж своей давней знакомой Жанне. С ней два последних года я виделся только на спектаклях, куда она любила ходить с подружками и кавалерами. А раньше...
– Привет! Мы возвращаемся надцатого числа. Как смотришь, на то, чтоб по старой дружбе провести вечер, плавно переходящий в ночь?
– С Юлей всё плохо?
– Нет, с Юлей просто всё.
– Хорошо, до встречи.
Жанна подошла к театру вместе с автобусом, была, как всегда, мила, тактична, помогала носить костюмы. Когда усталые актёры, разъехались по дома, мы засели в кабинете и Жанна сказала:
– Рассказывай.
Но только я раскрыл рот, как незапертая дверь в кабинет отворилась. Де-жа-вю! Кажется, этот спектакль начинал повторяться.
– Жанна, – сказал Юля спокойно. – Я знаю, ты – очень хорошая девочка. Извини, если помешала. Но, пожалуйста, дай нам поговорить наедине пять минут.
Умница Жанна улыбнулась:
– Конечно, Юля! Ты тоже хорошая. Я подожду итогового коммюнике в гримёрке.
Юля оставалась серьёзной.
– Ты мне нужен. И это правда. Я в последнее время была ведьмой, и ты правильно сделал, что меня послал. Причины моего поведения связаны не с тобой, а с семейными проблемами. Я не хотела тебя ими грузить, но в результате нанесла тебе более тяжкую рану.
– Но...
– Пожалуйста, дай мне договорить. Ещё я всё это время мысленно определяла свою судьбу, будущее, металась, выбирая решение... Оно было выбрано в тот момент, когда ты бежал от меня к автобусу.
– Какое решение? Я не понимаю ничего.
– Я предлагаю снять квартиру и жить вместе. Нагулялись уже. Пожалуйста, возьми меня назад в последний раз и такой, какой я была прежде.
– Нежной, весёлой, удивительной?
– Да!
– И тебя можно будет опять держать в объятиях сколько угодно?
– Мы наши объятия вообще размыкать не будем! Ну, так мы снимаем квартиру?
– А чего её снимать. Через месяц я покупаю часть дома, комната и кухня. Два года копил, осталось тыщу занять.
И тут – такая долгожданная, её улыбка.
– А чего её занимать? – в тон мне ответила Юля. – Моя бабушка из Борисоглебска... охотно... своей... лю...имой внучке... – многоточиями обозначены поцелуи.
Тут она оторвалась от меня на секунду:
– Кстати, я не буду возражать, если ты проведёшь эту ночь с Жанной. Я ж понимаю.
– Ну, это нет. А вот раздавить с ней бутылочку втроём – наш долг.
– Конечно. Но прежде мы начнём кутить и барагозить - ещё один к тебе вопрос.
– Не томи, Юля!
– Ты понимаешь, что после того, как мы с тобой купим жильё, сразу же пойдём подавать заявление?
– Ну, ясень пень.
Через три счастливых дня Юля уехала на несколько дней в Борисоглебск радовать бабушку, а меня оставила бегать за справками... У меня была привычка, по пути в театр покупать газеты. В то утро продавался только «Молодой коммунар». Придя в кабинет, я углубился в чтение. Вдруг, на последней странице глаз зацепился за слово «Борисоглебск». В разделе Происшествия я прочёл следующее: «Трагическое событие произошло в Борисоглебске, где был найден труп девятнадцатилетней девушки...»
Я позвонил Маше в последней надежде, та отчаянно рыдала в трубку... Несчастный случай, повлекший собой...
Тягостные, чёрные дни, невыносимые ночи... Холод и пустота... Долго, бесконечно долго я привыкал жить без неё. Годы, конечно, подлечили душевную рану, но рубцы остались. До сих пор не могу слушать песню – «Я хочу быть с тобой»... скупыё слёзы...
Юля.
Любимая.
Навсегда.