В предыдущей главе: проявив магические способности, настоятельница приюта обнаруживает, что подосланный человек Трибунала отравил воду, он же выбросил чёрный флаг - предупреждение о заражении. Оказалось, чума вспыхнула и в окрестностях. Настоятельница уверена, что всё это происки Трибунала и доводы её убедительны. На защиту приюта встают волшебники, ловко обманутые принцессой. Пока готовится эвакуация обитателей приюта, к воротам приближаются врачи высланные из города. Всего двое из них, допущенные внутрь, используя неведомые знания, губят волшебное воинство и жителей "Багрового холма". Принцесса чудом избегает гибели, но попадает под стражу Трибунала. Она жаждет мести за погибших и на королевском суде хочет потребовать испытания сном, чтобы доказать вину убийц, сама не подозревая сколь опасным свидетелем она оказалась.
Звон скрещивающихся шпаг, брань, грохот, истошные женские взвизги – от происходящего сердце замирало от испуга и восторга. И щем в груди – от знакомого голоса.
– Ваше высочество, моя принцесса! Откликнитесь!
– Сюда, сюда! – от восторга вскричала принцесса, схватила покрывало и, морщась от боли, накинула на себя.
Попыталась выйти, но её грубо отпихнула в глубь комнаты фигура в чёрном. На мгновение принцесса увидела распалённое боем лицо Аны. Её широкий выпад отпугнул противника в коридор, и служительница захлопнула перед ним ход.
– Жизнь принцессы в моих руках! – переводя дух, выкрикнула Ана. – Шпаги в ножны, мэтры! Передай конт-принцу.
В ответ ей основательно ударили в дверь, так что доски затрещали.
– Скажи им! – с усилием упираясь каблуками сапогов в пол, воскликнула служительница. – Ведь не одолеет твой пылко влюблённый.
И в голову ей полетела тяжёлая чаша. Чтобы уберечься, она уклонилась и на мгновение отпустила ручку двери. К ликованию принцессы в комнату ворвался ловкий мальчуган – Милан Шнурок. Стало тесно, вдобавок направо и налево раздавали стальные сполохи. Вельтиссария, изловчившись, юркнула меж схваткой и оказалась за порогом.
Уцепившись за перила, она едва рассмотрела поле боя: перевернутые скамьи, бой глиняной посуды, черноплащники теснят мальчишек. Один из них в отчаянии рубит палашом с таким усердием, что даже опытный фехтовальщик не может вставить слово. Этот сердитый воин, конт-принц Симон Змея со свежей ссадиной на лбу, замечает наконец девушку.
– Моя принцесса! Я рядом, я всегда рядом!
Товарищи его, осознав, что бой закончен не в их пользу, схватили командира за плечи и вываливались вон из харчевни. Двое служителей взбежали по неширокой лестнице на крики Аны Замарашки. В безнадежности принцесса бросилась к ним в ноги и велела оруженосцу убираться. На счастье Милан Шнурок не изображал лихого героя: послышался звон разбитого стекла и вслед ему страшные проклятия.
Служители Трибунала, несмотря на жалобы принцессы, спеленали её в одеяло и почти внесли в комнату. Наградой за страдания представилась всполошенная Ана Замарашка. Под глазом начинал лиловеть синяк, взор метал молнии, вдобавок, не сдержавшись, наконец, потянулась к принцессе выместить на ней злобу, вспомнила о долге и дурным голосом завопила: « Догнать! Догнать!»
Когда подчинённые вышли вон, она бесцеремонно схватила принцессу и бросила на кровать. Но как бы жалко ни выглядела Вельтиссария, глаза метали молнии той же силы, что и взгляд служительницы Трибунала. Так они и глядели друг на друга рассерженными кошками, только не выли. Наконец, Ана Замарашка выдохнула и приняла прежнее скучающее выражение лица.
– На вас всё заживает как на… – зло хмыкнула Ана, но сдержалась на оскорбления. – Эти защитники наделали много шума, не поздоровится теперь «забиякам» и вашему конт-принцу.
Оставив принцессу в неведение своего будущего и в особенности участи Симона Змеи, служительница Трибунала не могла сделать выпада лучше. Вельтиссария провела остаток дня в терзаниях души. От прислужницы удалось узнать лишь то, что в окрестностях свирепствует чума и всяк закрыл дворы на засовы, жгут в чашах розмарин, да пьют чесночный отвар и потребляют чеснок в больших количествах. И как ни ластилась к ней принцесса, сулила золото, женщина до оторопи боялась, боялась самой девушки и того, что её, как ведьму или страшного преступника, охраняют десяток служителей Трибунала.
После бессонной ночи Вельтиссария впала в безразличие. Мысль об участи любимого перетекла в старую, пытавшую всё её существо думу. Образ падающего Рона Рёвы – её первой жертвы, как она сама считала, померк, скрылся под грудой тел; тех тел, что видела она в вырезанной деревне земель Мёртвых Королей. Эгрен Ежиха, там и не отомщенная, следит за ней невидящим стеклянным взором. Глупые мальчишки, понукают лошадей и исчезают в трухе опавшего можжевельника, чтобы навсегда остаться под стенами Весёлого Пляса, девчонки из отряда Ирин, обитатели приюта «Багровый холм» – все они испытующе заглядывают в лицо принцессы. Они спрашивают: «Отчего смерть следует за тобой, а близкие люди оказываются на острие её клинка?»
На следующее утро баба обнаружила принцессу в забытьи и лихорадке и если бы не служители Трибунала выкинули бы её вон с гостиного подворья, подозревая чуму. Срочно прибывший врач осмотрел больную, покачал головой, прописал холодные ванны и такую крепкую микстуру, что видения уступили место обычному отвращению. И одним прекрасным утром принцесса оттолкнула назойливую бабу с ложкой лекарства и громогласно заявила о громком титуле. Кончилось это появлением Аны Замарашки, которая подозвав мужиков, велела обездвижить девушку и насильно влить в глотку лекарство.
– Что же, – удовлетворённо, почти томно, заметила Ана, глядя на отплёвывающуюся принцессу, – ожоги ваши заживают. Вам привезут одежду, и мы двинемся в путь. Я намедни получила распоряжение везти вас в летний дворец Либомиров. Его величество Вилльямиль Первый изволит поклонится святыням Исхода.
В голове вспыхнул образ с переводной картинки – «Божья пясть – пять выточенных временем скал недалеко от берега. Здесь первые люди, потерявшие отечество, узрели знак и уверовали, что боги наконец сдерживают народ и велят остаться на благословенных землях. Благодарные потомки возвели невдалеке дубовую молельню без единого гвоздя; лучшие резчики трудились над её очертаниями без малого сто лет. Вельтиссария, восстав против веры отцов, не на шутку испугалась столь намоленного места, и суд короля представился ясно. Проклятие, пытка и костёр – вот что ожидает нечестивцев.
– Но отчего король едет сюда в столь тяжёлый час? – озадачилась принцесса. – В округе мор.
– Отправимся утром, – пренебрегая вопросом, проговорила Ана, будто готовилась к трапезе на природе. – Набираетесь сил, Ваше высочество.
Вельтиссария, закусив губу, откинулась на подушки. Во что бы то ни стало, следует обвинить служителей Трибунала и требовать испытания сном – «Забвение лжи». Это отнюдь не обелит деяния, даже наоборот, но оставить воспитанников приюта не отомщёнными она не могла. Сколько раз была на острие клинка смерти и эта участь её миновала. Так может и в этот раз. Может быть.
Несмотря на сообщение о лютом суде, принцесса с аппетитом позавтракала, но обдумать всё как следует, не успела. Последние крохи вырвала из-под носа всё та же Ана Замарашка. Служительница Трибунала с помощью бабы одела принцессу. Та, недоумевала и морщилась от боли, когда женщины задевали ожоги. Вскоре принцессу вывели из комнаты в простом, без изысков, платье, накидке из сукна, чепчике, как какую-нибудь простолюдинку.
– Куда мы? – растеряно прошептала Вельтиссария, но женщины выставили её из харчевни, скоренько посадили в повозок, запряжённый четвёрткой лошадей, и с поспешностью вывезли с гостиного подворья.
Напротив принцессы уселась опостылевшая служительница Трибунала, сменив форменную мантию на серую дорожную. С такой и не поболтаешь – мрачная как орлица. Вдобавок, едва четвёрка вывела на удобную гоньбу, служительница задремала. Убежать, впрочем, возможности не оставили: рядом, разметав вороные плащи, скакали служители Трибунала. А едва Вельтиссария прильнула к окошку, стекло едва не продавил корпус лошади.
– Они не придут, – сонно пробормотала Ана. – Вашим спасителям сообщили неверные вести. Они придут ночью с огнём, а нас и след простыл.
Как ни старалась принцесса скрыть удивление, ничего не вышло. Ана оценивающе всмотрелась в озадаченную девушку и сыто хмыкнула. Она переоценила возможности Вельтиссарии и её это забавляло. Ну конечно, догадалась принцесса, кто-то с подворья сообщил людям конт-принца о ценной пленнице и Симон Змея не замедлил явиться. А так как соглядатая не раскрыли, служительница обхитрила его и вывезла принцессу много раньше назначенного срока. И всё-таки, рассудила Вельтиссария, девчонка не камень и имеет свои слабости. Она спесива, иначе не гневалась бы на Милана Шнурка за то, что тот побил её; она злорадствует, едва принцесса даст промашку. Нужно попробовать поиграть.
– Хотелось бы знать, как вы сударыня умудряетесь проворачивать дела? Женщине в наше время немногое позволено.
Ана не изменила выражение лица, но глаза – глаза блестящие как у пёсика, внимательные – о многом говорили. Например, о том, что она не прочь играть далее.
– Я была некоторое время в дружественных связях с принцем… королём Вилльямилем. И во время нашей ссоры вы лишь перебросились с ним парой слов и король значительно присмирел. Этому обучают в Трибунале или это природная смётка?
Ах, нет, она не будет отвечать. Лесть не бывает обоюдной – это игра в одну сторону.
– И простите моё любопытство, но в Трибунал всегда набирали бывалых и пытанных офицеров гвардии. А вы почти девочка, хотя опыта вам не занимать. Как же родители отпустили вас? Моя матушка пролила надо мной горькие слёзы, когда мне выпала судьба стать полковником. Матушка…
– Мои родители меня пропили, – неожиданно выпалила Ана Замарашка и, казалось, сменила равнодушие на гнев.
– Простите… Я не совсем… – недоуменно залепетала принцесса.
– Да пропили и продали в бардак, – с досадой объяснила девушка. – Мэтр Аиран вытащил меня оттуда и… воспитал.
Последнее слово она говорила угрюмо, осознав, что выболтала лишнее. После чего закуталась в шерстяной шарф с носом и повернула голову к окну.
Вельтиссария тихонько извинилась и потупила глазки. Ложь с матушкиными слезами – вдохновенный порыв, когда и так и сяк пытаешься вызвать чувства. И ей это удалось. Обдумав возмущённую тираду, принцесса заключила, что Ана болезненно восприняла слова о материнстве и высоких почестях по праву рождения. Судя по имени Свободных, как и любовник конт-маршала Дин Пёрышко, она карабкалась к высокому положению, разбившись в кровь. Отсюда неприязнь, своеволие и придирки. Сменишь наивность на высокомерие – выведешь из себя и наживёшь шишки да синяки, быть заискивающей подругой – невыгодно: посулы ей ни к чему. Нет, нужно развить её последние слова. То, что держишь в душе, едва ли не просится наружу.
– Мэтр Аиран благочестив, – тихо признала Вельтиссария и виновато обратилась к девушке: – Я прошу извинить меня за глупые обвинения в его адрес. Виной тому отчасти тяжесть испытаний, отчасти скверный характер.
Принцесса не видела, но по сокращению скул поняла, что служительница Трибунала поджала губы то ли в ухмылке, то ли сдержалась от словца, но согласно кивнула в знак примирения.
Ну вот, от самобичевания и унижения она кажется смягчилась. Особа королевских кровей не морщится от пёстрой карьеры девчонки из низов. Следовало помедлить, почувствовать желания. Не такой уж суровый воин эта Ана Замарашка.
– У вас был отец, – задумчиво продолжила Вельтиссария. – Конт-маршал Валери Янтарная рассказывала, что отец колотил её, чтобы она становилась сильнее. Мой же родитель… – она затянула паузу, сопровождаемую тягостным молчанием и отрешённым взглядом, передёрнула плечами и торопливо заключила. – У вас был настоящий отец и хороший учитель.
После этих слов она укуталась в плащ и, как только что служительница, отвернулась к окну. В отражении стекла за ней наблюдала Ана Замарашка. Нет ничего лучше раздавленной соперницы, вид которой вызывает жалость, другое дело – униженная родственная душа, вызывающая сопереживание. Главное сейчас – не поминать старого. Лишь бы дала слабину. Зачем? Если ведут на суд короля, понять настроение Его величества.
– Родные отцы все одинаковы, – неведомо на кого сердясь, буркнула Ана. – Суровы и чужды детям.
Вельтиссария участливо кивнула, но продолжила безмолвствовать. Она плавно обратилась из соперницы в родственную душу.
– Король побережий Вилльямиль Любомиров, – сурово-ласково продолжила служительница Трибунала, – пусть молод, но умён не по годам. Он не выносит поспешных приговоров, в отличие от прежнего правителя, пусть душа его очиститься от праха пред богом. Он особенно подвержен женскому влиянию, в чём заслуга его старшей сестры королевы Виллиамы Любомировой. Наш король очень горевал о вашем предательстве и своей жестокой расправой над вами.
– Я в том невиновна, – живо откликнулась на участие Вельтиссария. – Это странное поручение и более чем загадочный финал с заговором.
Спокойно, спокойно, гладила саму себя Вельтиссария, не напоминай о старом. Вот тебе и первая выгода: Ана проболталась о сестре государя, Виллиаме. По закону престолонаследия правителем в стране может быть только один – король. Братья его становятся либо подвладыками, либо получают титул шуадье, сёстры – титул конт-майтры, но никак не королевы. Из всего можно заключить: в стране двоевластие. Вот отчего один из правителей обитает в крае, где свирепствует чума.
И, разумеется, то не вина юных правителей, власти возжаждали иные. И судя по окружению Вилльямиля – это церковь, служители Трибунала. Принцесса вздрогнула от догадки и сладкая истома от близкой тайны, возбуждающая, как и слухи, любопытство всякой женщины, захватила девушку. Но сейчас не нужно брать новую подружку за ручку с просьбой расскучать, пусть каждая останется при своих мыслях. Вельтиссария с отсутствующим видом уставилась в окошко. Едва ли стоит уповать на Симона и отряд забияк. Тем за нападение на служителей Трибунала грозит суровый суд. И не менее тяжкое разбирательство ожидает ее, и надеяться можно лишь на себя, уповая на Всемогущего Бога-отца. Она невольно прошептала здравицу и провела ладонями по лицу. Молитва не укрылась от новоявленной товарки и та, совсем смягчившись, разговорилась.
– Наш добрый король Вилльямиль давно простил вас за предательство. А в том, что произошло в приюте нет вашей вины. То козни матери настоятельницы, чей разум затмила власть Зверя. И поступки её в конце концов погубили обитателей «Багрового холма». Многие в округе напуганы дрожью земли и появлением подземного демона, вызванного ею. Сколько Пречистых дочерей погибло – осиротели добрые люди королевства. Думается, Его Величество простит вас много скорее, когда вы отречётесь от мирского, от титула и примите служение Пятилику.
Да, послушно согласилась Вельтиссария, это самое лучшее и не нужно тешить себя гордыней и властолюбием, отречься, непременно отречься. Разве худо жилось ей среди служительниц бога-Матери? Худо лгать – нет. Но именно потому она не могла позволить себе смириться. Грешно, непростительно, но разве убийство детей и женщин, устроенное в приюте почти наверняка служителями Трибунала, это не грех и всё нужно забыть? Вельтиссария много думала над произошедшим и решила про себя, что ядовитый туман – такое же средство как и заклятое кольцо Бриэль Бешеной. Испытание сном. Ценность его – уязвление служителей… Мысль клинком высекла искру страха. Служители Трибунала, что сотворили убийство, едва ли станут рисковать наличием свидетеля. А отчего её не убили в гостином подворье? Мана Замарашка могла и не лукавить, она в действительности не знает, что произошло в приюте «Багровый холм» и верно исполняет волю короля Вилльямиля. А значит, и в Трибунале нет единства. Нападут в дороге или незаметно убьют в покоях летнего дворца – итог один.
Всю оставшуюся дорогу она заметно волновалась: хватит ли духу кричать на всех углах об испытании сном. Разумно подождать, раз ей дали прожить ещё один день. Ана истолковала её терзания по-своему и как могла неумело утешала. Служительница Трибунала могла казаться суровой, но разумения у неё были бабские. Вельтиссария вполуха слушала сплетни. Несколько раз чуть склоняла голову, когда знакомые слова бередили душу.
После событий в Весёлом Плясе не столько ищут крамолу и зверопоклонников, сколько ругают повсюду торговцев. Наёмное-де войско куплено на деньги молодых купцов. Под их знаменем наёмники вырезали деревни, надеялись отобрать вольный город в свою пользу. Дескать, вновь старые и молодые купцы лаются из-за доходных мест; далеко зашли – не миновать народного гнева. Вот только ни веселопляское, ни побережное войско не пойдут усмирять захватчиков. В Морском пределе зазимовала армия Валери Янтарной, их союзницы.
При упоминание имени маршала, девчонка озабоченно пробормотала: «Где-то она сама сейчас», но осекшись на принцессу, прикусила губу и продолжила болтать о пустопорожнем. Вельтиссария усомнилась в её искренности и обругала себя за гордость: вот она какая, удалось растрогать служителя Трибунала.
Между тем, повозок свернул на ухабистую размазню, под ногами плескалось и хлюпало. До того стекло перечёркивали ветви деревьев, сейчас – сквозь грязь, меж свинцовым небом, вырастали глиняные мазанки с соломенными крышами, рябили перед глазами плетёные ограды. Только пусто в округе, ни души. Повозок остановился. Всадники, очевидно, хотели переменить лошадей, но поиски не увенчались успехом. Ана, выглянув из приоткрытой дверцы, коротко приказала двигаться потихоньку дальше. Из щели потянуло гарью. Не дымом печных труб, а именно гарью: удушливым, тяжким чадом.
Очень скоро окно затянуло поволокой сажи. Возница на козлах крикнул в слуховое окно, что горит сельская управа. Вельтиссария с женским любопытством прильнула к стеклу.
Перед ней предстало печальное зрелище. Некогда добротный сруб от жара перекосило, брёвна почернели. Она успела приметить, что крыльцо завалено выгоревшими столбами, а на видимой части фронтона ставни закрыты и даже кажется забиты. Тем, кто был внутри возможно не удалось выбраться. И всё хладнокровие, напускное и истинное, опало, как разорванное платье, обнажив трепещущую натуру. Припомнилась груда тел в вырезанной деревне, кровавый полой. Алой хмарью заполнилась кабинка повозка, принцессу колотило. Голову она невольно запрокинула и непременно ушиблась, если бы не расторопная Ана.
– Спокойно, спокойно, ; участливо бубнила служительница Трибунала, поддерживая шею девушки.
– Зачем, зачем они подпёрли? – сквозь зубы процедила Вельтиссария.
– А, это? – буднично ответила Ана. – Глупые деревенщины воспротивились убою заражённого скота. Им невдомёк, что чуму переносят крысы, животные болеют, их мясо становится смертельным ядом. Не беспокойтесь: карательный отряд приведёт их к почтению.
По-прежнему сердобольную принцессу ответ надсмотрщицы не удовлетворил. Но она вдруг с охотой воспользовалась её предложением, такая навалилась усталость.
– Если его высочество не пренебрежёт советом: лечь ко мне на плечо и подремать, то в летний дворец вы прибудете отдохнувшей. Силы вам понадобятся: его величество не откладывает дел в долгий ящик.
Вельтиссария и сама от себя не ожидала, что мгновенно уснёт на крепком плече и служительница Трибунала не разбудит её, когда голова принцессы скользнёт той на грудь, а затем свернётся калачиком на коленях. Снился отчего-то парадный зал семейства Калин, на троне замер король Вилльямиль. У него посеревшее лицо, глубоко запавшие глаза. Он болен. Но при виде принцессы король оживился: взгляд его налился яростью. Вельтиссария отшатнулась, попыталась сбежать – тщетно: руки и ноги её скованы кандалами. Железо до крови натирает кожу и тупая бесконечная боль наполняет всё её существо. Видится тесная темница, откуда не выбраться. Она не переносит темноту, задыхается. И собственный крик будит её.
– Худой сон, – со спокойствием заключает Ана, похлопывает девушку по плечу. – Всего лишь сон. Немудрено.
Вельтиссария осоловело оглянулась, поняла, что спала в непристойном виде и с отсутствующим видом прислонилась к оконной раме. Когда взгляд её прояснился, она рассмотрела, что их повозок не преследуют всадники. За окном – тишина ухоженного сада, только уставшие лошади неспешно цокают по булыжной дорожке. Величественные платаны и могучие разлапистые кедры, точно заколдованные великаны застыли причудливыми изваяниями. Один раз попалась заводь с чёрной ледяной водой, скрытая плакучими ивами. Всё вокруг, припорошенное снегом, казалось седым, пыльным. Сад нагонял бы тоску, но в нём неожиданно сплелись порядок и умиротворение. Вельтиссария вовсе не удивилась, когда на разъезжей дороги за лабиринтом живой изгороди и низкорослых пальм, накрытых сахарными шапками, вырос серого камня, с прозеленью, под стать природе, дворец.
Повозок медленно подкатил к парадному – неширокой, уходящей вензелем, лестнице. На пролёте жгли жаровни, но лакеи не бросились отворять дверцы. От сиротливого огня, казалось, не исходило тепла, узкие вытянутые окна не источали свет – всё погружалось в поволоку тревоги. Ана как ни в чём ни бывало выскочила из кабины, зато принцессу пришлось буквально выковыривать с сиденья, так затекли члены. Лишившись тепла шуб, Вельтиссария передёрнула плечами и помимо воли жалобно вгляделась в надсмотрщицу. Но та негромко переговаривалась с рослым служителем Трибунала, появившимся из дверки людской.
А ещё северянка, укорила себя Вельтиссария, и деланно распахнула казённый плащ. Порыв ветра, словно хлёсткая пощёчина, ожгла кожу и заставила запахнуться. Ну нет, в горах мороз сухой, благородный, а близ моря – слякоть. Казённые валенки оставляли сырые чёрные следы, и нутро шерсти успело мгновенно напитаться неприятной влагой.
Не иначе звериным чутьём она почувствовала на себе взгляд, злой ли испытующий, но взгляд. Принцесса подняла голову, успев рассмотреть, как в одном из окон второго этажа качнулась портьера. И волнение ткани пробудила мысль: здесь ей, возможно, грозит не только суд короля или даже казнь, но и тихая смерть от рук служителей Трибунала, ответственных за гибель обитателей приюта «Багровый холм».
Ана Замарашка – человек Аирана Блаженного. Можно предположить, что могущественный настоятель Храма Сынов не из числа убийц. Иначе с принцессой давно случилась бы трагическая неприятность, хотя бы и в гостином подворье. Впрочем, старик бросил её в подземелье, затем использовал, чтобы поймать Бреона Серого, оказавшегося зверем. Может, стоить свидетельствовать против маршала и выпросить себе свободу: Валери Янтарная водит дружбу с нелюдью – этого достаточно для ареста. Вот только едва ли у Трибунала столько сил, чтобы противостоять принцессе пограничий. Она собрала войско за счёт купеческой мошны, так почему им не предложить ей разорить орден Стражей Врат и Трибунал. Может быть, юному королю верна старая гвардия. Но нет. Их сдержит лишь Надзор, если таковой ещё хранит мир людей.
Ана окликнула девушку, и вдвоём они поднялись к парадным дверям, лишённых изысков или золотой гравировки, лишь ремесленно исполненных резьбой. Внутри их встретил полумрак, сон, впрочем, по стыкам разливалось тепло и воздух был напоён тяжёлым ароматом розмарина. Стены дворца мастера обили красным деревом и бирюзовой, траченой молью, парчой. Вместо привратника их встретил грузный, коротко стриженый человек в бронированной стёганке. Он окинул девушек недобрым взглядом из-под кустистых бровей – нижняя часть лица скрывалась за матерчатой маской, – но Ана вскинула перед ним руку и грубо вырезанное лицо его несколько прояснилось. Во всяком случае, на принцессу он нагнал оторопи и сразу становилось понятно, что это – опасный человек и не стоит принимать его неповоротливость к слабостям. Он вполне мог сойти за убийцу.
Впрочем по коридору им встретились всё те же бронированные, словно слепленные неумелой рукой, суровые вояки – служители Трибунала. Не чета тем, кто охранял её на гостином подворье и, слава Богу, что здесь не появятся «забияки»: мальчишек просто сметут.
Наконец миновали последнего служителя, после коротких неслышных переговоров, отворившего перед Аной небольшую, скрытую портьерой, дверь. Следом юркнула Вельтиссария и подозрительно оглянулась. Служительница вольготно развалилась в кресле и потянула мыски сапогов к жарко пылающему камину. Окна покрывали тяжёлые парчовые портьеры, не выпускающие тепло, отчего полушубок мгновенно навалился на плечи неподъёмной тяжестью. Стены, драпированные синим бархатом, выглядели по-королевски роскошно. За балдахином из тончайшего щёлка в сонной поволоке манила её кровать.
Хлопнула невидимая дверка и в комнату с лёгким поклоном вошла женщина, одетая точь-в-точь как матушка Тэл – служительница бога-Матери. Нижнюю часть лица скрывала всё та же матерчатая маска. Она басовито осведомилась: не желают ли гости подогретого вина. Ана неопределённо кивнула ей и, оглянувшись на принцессу, кликнула врачевателя.
– Снимите шубу, – требовательно сказала девчонка, – и садитесь пока на кушетку. Да не стойте истуканом. Ожидали темницу, да?
– Не скрою – да. – Вельтиссария смиренно исполнила приказание.
– С вами ещё обращаются по-королевски, – с наставлением заметила Ана, разленившись перед камином. – То милость Его величества. Но вы отбросьте гордость и склонитесь перед ним в мольбе, покайтесь. Отрекитесь от титулов и званий и ни Его величество, ни бог-Матерь не оставить вас.
Служительница Трибунала поучала искренне и проси она об этом в приюте до разорения, Вельтиссария охотно последовала бы её совету. Но внутренний мятеж против законов Церкви, вкупе с горским неверием и упрямством, воспитанием Бриэль Бешеной, казалось, сорвали с неё остатки детскости. Мнительность, страх, лукавство, отчаянность – отныне добродетели Вельтиссарии. Даже любовь и сострадание могли стать лишь масками притворства. Только так можно уверенно держаться на грани жизни и не попасть на острие клинка смерти, которую по-иному поминают как Стража Врат.
– Разденьтесь донага, – коротко потребовала Ана и, видя смущение принцессы, ничуть не сменила тон. – Нас осмотрит врач.
И пока Вельтиссария недоумевала, наглая служительница расстегнула корсаж и юбку, отвязав тесьму, скинула исподнее. У принцессы полезли на лоб глаза: ещё никогда не видела она столь странного девичьего тела. Ана оказалась сложена по-мужски: мускулы, словно натянутые канаты, то тут, то там белые полоски и тёмные навершия шрамов, мальчишеская грудь и кривые ноги. «Что, не нравлюсь», – отчего-то зло процедила служительница и, не церемонясь, освободила девушку от одежд. Действия эти напомнили принуждённые ласки Бриэль Бешеной и принцесса, оставшись нагой, прикрылась. Ана негромко выругалась и отошла. Впрочем, Вельтиссария, не зная, куда себя деть, не единожды ловила на себе её взгляды. Понадобилось время, чтобы понять, что карие глаза её были полны не вожделения, а обычной зависти.
Вскоре пришла – принцесса возблагодарила небеса, что та оказалась женщиной – врачеватель в одеждах служительницы бога-Матери и в той же маске. Она внимательно осмотрела обеих девушек, долго прощупывала кожу, бесцеремонно вторгалась в таинства тела, принуждала открывать рты, оттягивала веки, наконец, палочкой взяла мокроты и удалилась. Следы от ожогов она осмотрела вскользь: сказать по правде они почти зажили и не беспокоили. Но Вельтиссария почувствовала себя мерзко и едва врач скрылась за дверью, схватила одежду в охапку и накрылась.
– Ну, кончено, – проворчала Ана, не смущаясь наготы подошла к камину. – Теперь нам сиднем сидеть, пока проведут исследования. Так хоть накормят по-домашнему. А может и по-королевски, а?
На грубый тон Вельтиссария не сочла нужным ответить, кое-как натянула одежду, села на кушетку и нахохлилась воробушком.
– Ну, буде, буде, – сурово-ласково окликнула её Ана после непродолжительного молчания.
На большие извинения, поняла принцесса, та оказалась неспособной, а потому буркнула в ответ:
– Откуда знаешь такое слово «исследование»?
– А от людей слышала. Этим занимаются в Храме Светоча. Может, и ты к ним попадёшь. Тамошние служители обучают и Пречистых Дочерей искусству врачевания.
– Отчего же ты, девчонка, стала служителем храма Стражей?
– Так решил отец Аиран. Когда он сменил шпагу на одеяние служителей, то сначала многое сделал для храма Стражей. При нём более, чем при других достойных отцов нашей церкви, в ряды страждущих служения попали приёмыши, сироты. Он сам их отбирал, чувствуя нутро.
Вельтиссарию начинал забавлять разговор. Если девчонка не врёт, то сболтнёт при случае что-нибудь важное и ценное.
– Так у тебя такое нутро: очертя размахивать шпагой? То и я осилю.
– Моё нутро – служить вере и искоренять крамолу, – холодно ответила Ана, вытянувшись перед принцессой. – Без пощады, – она с хрустом сжала кулак, и мускулы её тела обрели, как показалось, твёрдость камня.
– Ваше нутро другое, – продолжила служительница Трибунала. – Вы как лисица, хитра и коварна. Ловко ты вызвала мою жалость. Мэтр Аиран в вас не ошибся.
Вельтиссария внутренне похолодела, сердце бешено забилось в груди и грохот его должен был заполнить всю комнату. На лице маска недоумения и справилась она с ней настолько ловко, что Ана восхищённо цокнула языком.
– Не ошибся, – удовлетворённо повторила она, но потом в голосе появились прежние дружеские нотки: – А потому мой вам совет: проситесь в храм Пречистых Дочерей. Так вы сохраните честь. То, как вас собирается использовать мэтр Аиран в дальнейшем… Ах, дьявол, вам удалось-таки заставить меня проникнуться сочувствием.
– Так меня привезли не судить. – Вельтиссария поднялась с кушетки и вытаращилась на товарку. – Зачем же? Новая интрига?
– То известно лишь мэтру Аирану. Вас настолько ценят, что привезли в летний дворец короля. Здешняя охрана – лучшие воины Трибунала. Здесь вам ничто не грозит, и вы не смеете угрожать никому. Я помню ваши дьявольские чары в Весёлом Плясе. Не доучила вас конт-майтра.
А девчонке многое известно, с неудовольствием проворчала про себя Вельтиссария. Что же, откровенность за откровенность.
– Вы привезли меня в самое опасное для жизни место. Здесь враги расправятся со мной много скорее.
И видя некоторое замешательство Аны, продолжила:
– Я видела, как служители Трибунала расправились с обитателями приюта «Багровый холм». С детьми, Ана, с невинными детьми. Их убил колдовской туман. Он вырвался из сосуда, брошенного человеком.
– Служители Трибунала – не убийцы! – задетая за живое, горячо воскликнула Ана. – По долгу служения нам часто приходиться обнажать клинки, быть палачами, но лишь по решению суда. Решать дело колдовством – никогда! Как возможно использовать то, против чего борешься. Вы можете доказать обвинения?
– Нет, – покачала головой Вельтиссария, немного смущённая пылом служительницы. – Но в приюте ждали нападения служителей Трибунала, я видела убийство и свидетель им ни к чему. Я хочу попросить испытания сном. Тогда я смогу подтвердить навет. Возможно то – самоубийство, но оставить неотомщёнными тех, за кого была в ответе, я не могу.
Вельтиссария недвижимо стояла, скрестив руки на груди, и казалась себе ужасно серьёзной. На Ану не произвела впечатления: она презрительно скривилась.
– Как вы верно заметили – самоубийство. Глупое решение. И не говорите при Его величестве об испытании сном. «Забвение лжи – обычное колдовство. Мы сожжём и забудем Закон о колдовстве, написанный купцами во имя их глупости и жадности. Людям будет лучше без волшебства. Ещё ни один человек на моей памяти не использовал его во благо.
– Волшебство свойственно человеческой натуре, – обескуражено проронила максиму Вельтиссария.
– Как и любое иное зло, – легко согласилась Ана. – Надобно смирять его в себе.
– А как же те невинные младенцы, что проявляют волшебство с рождения. Им – клеймо. Но оно – тоже колдовство.
– Да смилуются над ними боги, – нехотя признала служительница Трибунала и огорошила принцессу заключением: – Младенцам – суд и казнь. То писано нам Книгочеем Судьбы.
Они замолчали. До того Вельтиссария считала себя убедительной, но страшная речь Аны Замарашки представилась принцессе тяжелейшим грузом. Эта девчонка не перескакивала в убеждениях, не сомневалась, она возьмёт в руки меч и отсечёт ребёнку голову.
Вновь отворилась дверь, вошли служительницы бога-Матери, представлявшие здешнюю прислугу, принесли вёдра с горячей водой и хорошенько помыли гостей. Когда вышли одни, пришли другие – принесли ужин: свежую рыбу, солонину, сыр и вино. Завернувшись в полотенце, Ана, словно нехотя, проговорила:
– Страх за вашу жизнь мне кажется глупым ещё и потому, что другой свидетель якобы преступления давно во дворце. Это ваш воспитанник – Рем Ёж.
– Как? Здесь? – беспомощно воскликнула Вельтиссария.
– И ваша подруга Ирин Полнорог тоже здесь. Вы скоро её увидите.
Но прошло долгие два дня, прежде чем явилась врач и разрешила покинуть комнату. За это время Вельтиссария основательно выспалась и на следующий вечер у неё разболелась голова от жара, но Ана запретила открывать окна. Девчонка по-прежнему не противилась разговорам, впрочем, ранее принцесса просто не решалась спросить.
Ана раскрыла её уловку, могла столь же вдохновенно лгать, но, будучи врушей, принцесса замечала в речи собеседницы заминки и неясности. Ей так и не удалось подловить служительницу.
Ана Замарашка не знала свой род, родилась в семье гравёра в городе Венце. Град издавна славился железных дел мастерами, и любой искусник мог жить богато. Но отец Аны пристрастился к вину, играм и очень скоро из должников обратился в повинного человека. А вместе с ним и его семья. Едва ли при хорошей жене муж опустится. Мать Аны оказалась гулящей.
Предоставленная самой себе, будучи сопливой девчонкой, прибилась к Вшивому братству. Нашлось немало мерзавцев, желающих полюбоваться нагой шалуньей; пока мэтр исходил слюной и похотью, вшивцы срезали у того кошелёк. Когда подросла сама, начала подворовывать и вскоре прослыла ловкачкой. Её не раз ловили и отправляли в работный дом, но Ану в те годы не зря прозвали Кошечкой – надсмотрщики лишались не только работника, но и тщательно припрятанных заначек. В венецком карауле даже повесили объявление о поимке девушки. За неё давали пять сильваров, что немало льстило юной воришке. Ана позволяла себе неслыханную щедрость: наведывалась домой и подкармливала братишек и сестрёнок. Бросала медную мелочь соседям и редко находился тот дурак, что доносил на неё. Кошечка бывала такова, а дурака находили заколотым.
Вшивцы редко доживали до зрелых лет: либо шли по пути отцов, либо заканчивали жизнь под кнутом палача на потеху зевакам. В конце концов, Ану и двух её сестёр продали за долги в один из публичных домов Златограда. Слуги нанимателей подкараулили венецкую Кошечку и их лапы оказались не чета старшинам работных домов. Ана тешила себя мыслью, что в богатейшем городе будет где развернуться. Вот только владелец публичного дома слыл рачительным хозяином и на строптивую Ану примерили крепкие путы и отдавали гостям в качестве девочки для битья. Позднее заставляли в кровь разрывать лица таким же как она бедолагам за кусок мяса – детские драки немало забавляли. С тех пор шрамы на теле так и не зажили.
У какой приличной женщины или девочки дрогнет язык поведать о пошлости и грязи, но Ана росла среди простых и чести ей недоставало. Вельтиссария поспешно расспросила её о встрече с мэтром Аираном.
После полутора лет жестоких забав Ану готовили к изящным пыткам. После одной такой она всю зиму лечила вывернутые суставы. Девчонка могла терпеть боль сколь угодно долго и оказалась весьма ценным приобретением. К тому времени, по словам служительницы, она одеревенела душой и телом, дни протекали в беспросветной тупости. Дух вольности, что так процветает во Вшивом братстве, вспоминался как сон – было или не было. Если бы в запальчивости гость накинулся на неё с ножом, Ана едва ли решилась противиться.
Весной, когда заросли раны от пыток, один из гостей оплатил вечер с ней. Им отвели привычную полутёмную комнату по описаниям схожую с той, в которой Король-Без-Имени истязал своих жертв. Но гость неожиданно повёл её прогуляться. Такое иногда позволяли, надев на девушку изящные кандалы. И как ни была искусна венецкая Кошечка, ей никогда не удавалось вскрыть замок или бежать прочь. Зато это удалось гостю, его узловатые пальцы творили настоящие чудеса. Как не закостенела девушка, почувствовав волю, в любой момент готовилась задать стрекача. Но её заинтересовал гость, скрывающий лицо под плащом. Впрочем, одно она знала наверняка: перед ней стоял старик. Тот оказался честен с ней и прямо сказал, что ему нужна помощь, чтобы завладеть ценной вещью в одном из богатых домов. Ана в лучшие свои годы намеревалась бежать в Риваж, а продай она ценности через местное Вшивое братство, могла бы выгадать себе место в почтовом поезде. Главное – выбраться из города. Оставалось в этой истории одно «но». Старик объяснил, что ценность под колдовской защитой и потому нужна способность девушки выдерживать муки, о чём он оказался наслышан. Ана подозревала, что владелец публичного дома использует в деле магию и оказалась не робкого десятка.
Проникнуть на богатый двор оказалось легче лёгкого. Собак по старому поверью здесь не держали, надеялись на замки. Но во мгле указанных комнат в душу проник обжигающий холодный страх, в тело – леденящая жаром боль. Ещё никогда венецкая Кошечка не хотела бежать прочь от устремлений. Но прошедший следом старик неведомым образом снял часть мук и разум на время очистился. Ана, не покусившись на иные богатства, схватила что сказали и злоумышленники, поддерживая друг дружку, вышли вон. Пройдя пару кварталов, Ана почти лишилась чувств от нахлынувшей усталости, и старик мог бы легко защёлкнуть на ней кандалы. Но вместо этого подхватил, унёс в трущобы пригорода, и несколько дней выхаживал.
– Я долго спрашивала у самой себя: зачем, зачем он так поступил? – ни к кому не обращаясь, говорила Ана, глядя на гаснущие уголья. – Все те, кто мне встречался, искали лишь выгоду. Он говорил мне, что я его сестра, как если был братом, бившимся плечом к плечу. Я разделила с ним боль, она разделили со мной хлеб. Я могла идти на все четыре стороны, но избрала его путь – путь служения. И моё первое смирение – новое прозвище: Ана Замарашка.
– Это был отец Аиран, – в тон девушке произнесла Вельтиссария, но не удержалась от колкости: – Он использовал магию, чтобы пройти тот дом. И он украл.
– То, что мы унесли, служило злу, – терпеливо объясняла Ана. – А его дар он называет наукой. Всё, что он может объяснить называется наукой. Этому обучали меня пять лет. И вот уже три года я служу под его началом.
Вельтиссария едва не присвистнула: судя по началу злоключений Аны и нынешним днём ей исполнилось двадцать лет. Впрочем, что из рассказанного девушкой истинно, а что ложь принцесса не решилась ответить себе.
Наконец, им разрешили покинуть покои, и первая встреча заставила изрядно поволноваться Вельтиссарию. Их ожидала девушка, мерящая шагами коридор. Одетая точь-в-точь как служительница Трибунала, в отличие от хладнокровной Аны, она задохнулась при встрече с принцессой.
– Ирин!
– Ваше высочество! Как же?!.. Выходит, вы та преступница?
– А ты, выходит, мой надсмотрщик и палач.
Ирин жалко скривилась, неуклюже склонилась и косилась на Ану.
– Ученик Ирин, – спокойно обратилась к ней служительница, – в мое отсутствие ты останешься при нашей гостье.
– Так я пленница или гостья? – бесстрашно осведомилась принцесса.
– Это решает король, – наставительно заметила Ана и, кивнув Ирин, стремительно миновала коридор.
Подруги молчали. Вельтиссария сравнивала её с той девочкой, что сплетничала на подворье «Полный рог» или рыдала на корме «Морёны». За это время она заметно осунулась, вытянулась, испытания стряхнули остатки детскости. С Вельтиссарии тоже. В иное время она зашепталась бы с подруженькой, но мнительность брала своё. Принцесса безжалостно спросила:
– Если я побегу, порежешь меня.
– Бежать некуда. – Ирин покачала головой и умоляюще всмотрелась в принцессу.
– А почему храм Стражей? – заинтересовалась принцесса, которой прочили иную стезю веры. – Почему не Пречистые Дочери? Почему эта Замарашка?
– Так решила наставник, – насупилась Ирин. – Не говори о ней плохо.
– Вот ка-ак, – возмущённо протянула Вельтиссария. – А тумаки помнишь, мучения? Ты хотела её убить.
– По делу и шишки.
Принцесса подавленно замолчала. Это была любимая присказка деда в пору её обучения. Она так и не стала воительницей, как того желал старый горный король. Давно не полковник, не майтр-гард. Преследование колдовской куклы закончилось гибелью мальчишки, атака на Весёлый Пляс смертью нескольких десятков подопечных, защита приюта «Багровый холм» – убийством его обитателей. По делам и шишки. Отбросить гордыню и молить короля о прощении грехов, просить о милости оставить в живых беднягу Рема Ежа. Уж ему-то некуда деваться, едва ли юного волшебника примет хоть один орден.
Вдвоём с Ирин они вышли на террасу летнего сада. Зимой аккуратно высаженные деревца опустили тяжёлые разлапистые ветви к земле, лозы и прутья переплелись в паутину. Такая же вязь вилась в голове девушки и чтобы привести мысли в порядок, она попросила о свидании с Ремом Ежом.
Ирин не пришлось объяснять, кого требуют. Бывшая дворянка в молчании провела Вельтиссарию в полуподвал. Двери в него охраняли три дюжих служителя, затеявшие разговоры и курение трубочек. На девушек едва обратили внимание и вернулись к прежним делам. Никаких замков или колодок – так содержались пленники Трибунала. Вельтиссария не поверила своим глазам, когда увидела в одном из проёмов сидящего на скамье уроженца поместья Ежовая Опушка. Здесь грела и немного чадила печка – очевидно, что когда-то содержалась людская.
Рем казался уставшим, как если бы ребёнок утомился от игр: покачивал ногой, уставился в одну точку перед собой. Вельтиссария, боясь увидеть следы пыток, подошла, уселась рядом.
– О, моя принцесса. – На мгновение его глаза прояснились, затем он вновь сник. – Я не смогу вас защитить. Не могу вызвать огня. Не хочу.
Девушка подняла его подбородок, но тот оказался слишком слаб.
– Что вы с ним сделали?! – Вельтиссария с кулаками напустилась на Ирин.
Последняя, не ожидая нападения, закрылась руками, но быстро опомнившись, отступила, схватив ладонью эфес шпаги. Принцесса, покосившись, горько хмыкнула: пора товарищества миновала.
– Никто не мучил его, – скрывая смущение, ответила Ирин. – С ним беседовал отец Аиран. И после… после он был таким… сонным.
Похоже, неожиданное превращение мальчика она осознала лишь сейчас.
– Так старик здесь, – недобро произнесла Вельтиссария. – Он в местном храме?
– Отец Аиран, – с достоинством ответила Ирин, – принял просьбу Его величества и стал первым министром.
Принцесса по-мужицки присвистнула. Какая пёстрая карьера: купец, воин, священнослужитель и, по малолетству короля, первый человек в государстве. Теперь придётся просить аудиенции и ждать назначенного дня. От истории с назначением нового министра попахивало скверно – политикой и заговорами. И Вельтиссария невольно посодействовала появлению в государстве умелого кукловода.
– Мальчик должен сидеть здесь? – с нажимом осведомилась принцесса, и Ирин не нашлось, что ответить.
Служительница Трибунала внешне напряглась, когда Вельтиссария укутала юного волшебника в полушубок и повела наверх. На влажном морозце ему не стало лучше: он озяб, головка безвольно свесилась набок. Без лишних слов девушка на руках отнесла его в покои. Там попыталась накормить остатками завтрака, но мальчишка не мог жевать, еда валилась с побелевших губ. Он был больным, но просьбы позвать врача остались тщетными. За хлопотами её застала Ана и как ни казалась суровой, всё-таки изумилась сердоболию принцессы к простолюдину. Отослав Ирин, расстегнула плащ, размяла шею, словно вот сейчас упражнялась со шпагой.
– Любимец он вам? – грея руки у камина, спросила Ана и так как девушка не сочла нужным отвечать, покачала головой.
– Ещё в Весёлом Плясе, – между делом сообщила служительница Трибунала, – если хотят приободрить, рассказывают о военачальнике, что встал на колени перед павшими воинами и молился за их души. Говорят, то была принцесса, маршал Валери Янтарная.
Вельтиссария пожала плечами. То не заслуга, чтобы о ней говорили, то вина, которой она стыдилась. Ана похоже была осведомлена о некоторых событиях.
– Вам дано право командовать с рождения, – с нотками зависти рассуждала она. – И те, кто властвовал, свысока глядели на жертвы своих амбиций. Почему?
– Власть – тяжёлое бремя, – насупившись, ответила Вельтиссария и с вызовом всмотрелась в Ану.
Некоторое время девушки испытывали стойкость друг дружки. Ана отвела взгляд первой, но лишь затем, чтобы вытянуть из поясного кошеля сложенный лист бумаги. Развернув письмо, протянула Вельтиссарии.
– Отец Аиран выхлопотал для вас помилование. Его величество учёл ваше раскаяние и трудное положение в стране. Вам надлежит немедленно явиться в ставку маршала Валери Янтарной.
Радостная весть нисколько не взволновала девушку. Она быстро спросила:
– А как же мои свидетельства того, что произошло в приюте. Какова судьба этого мальчика.
– Вы неблагодарны, – задохнулась от возмущения Ана. – Отец Аиран выхлопотал…
– Я хочу его видеть! Слышите? – теряла самообладание Вельтиссария. – Я брошусь к ногам его величества и расскажу всё, что видела в приюте.
– Дура, – коротко обругала её Ана.
Девушка стремительно подошла и пребольно свернула запястье принцессы. Желание дать сдачи утонуло в кровавой мути перед глазами, нестерпимая ломота сковало тело, выгнуло дугой. «Оставь, оставь её, подлая», – звонко кричали над ухом. Короткая борьба – и Вельтиссария краем глаза заметила, как на пол волчком полетел мальчишка. Рем вскочил, шатаясь, вытянул руки перед собой.
– Ну, ну, защитничек, что ты застыл, – насмехалась над ним Ана. – Не можешь ничего?
Служительница Трибунала ослабила хватку, тем не менее не давала распускать руки. Внезапно принцессу осенило: никогда до этого Ана не позволяла себе откровенной издёвки. Это происходило лишь в том случае, когда было выгодно. Но зачем ей беспомощный больной мальчишка?
– Вот оно. Свершилось, – расплылась в улыбке Ана и, схватив недоумевающую принцессу за плечи, с восторгом добавила: – У него получилось! Да! Отче…
Обе девушки обернулись на дуновение ветра – в проёме двери стоял, чуть сгорбившись, первый министр короля Любомирова.
– Позвольте мне объясниться, Ваше высочество.
– Прошу в наши покои… мэтр Аиран, – с достоинством уязвила его Вельтиссария, сбрасывая с плеч тяжёлые руки служительницы.
Последняя, не шутя, сжала кулаки, но под укором старика, выдохнув, с досадой шаркая, вышла вон. Вельтиссария торопливо подошла и склонилась над мальчиком. Рема трясло, а на руках принцессы он и вовсе заплакал, причитывая: «Не могу, не могу».
– Это клеймо? – сердито осведомилась Вельтиссария у старика.
Первый министр сменил холщёвые одежды на бархатный камзол, добротные бриджи и мягкие кавалерийские сапоги из воловьей кожи. Чисто выбритые щёки и напомаженные усы, вернувшие ему лет двадцать молодости, выдавали щёголя. Но едва ли у кого-либо возникло бы желание задирать человека с волевым подбородком, с хищным носом и выдающимися скулами. Весь образ его выдавал лихого забияку и баловня судьбы. И лишь глаза, запавшие в почерневшие мешки век, глаза цвета старости, выдавали возраст.
Аиран Блаженный шагнул к камину, вытянул заскорузлые руки к огню. Он собирался с мыслями, принцесса не торопила. Человек этот выторговал для неё помилование. Зачем?
– Ваш дед никогда не рассказывал о прошлой жизни? – тихо спросил первый министр, пристально глядя на дрожь пламени. – О жизни за пределами гор и Горилеса?
– Мой король, – соображая, с заминкой ответила Вельтиссария, – много путешествовал в юности. Рассказывал разные небылицы и сказки. Было забавно слушать. И в преклонных годах побывал на большой охоте шуадье Периша Златоносца – то был подарок его невесте. О том он никогда не баял.
– А сказку Звездочтеца никогда не баял?
Принцесса задохнулась: бесконечно далёкая прошлая жизнь нахлынула воспоминаниями. И первое из них – странная встреча с магом Илионом Занудой.
– Его величество никогда не рассказывал её, – поспешно ответила Вельтиссария и робко спросила: – А что вы о ней знаете?
– Только то, что ваш дед сам выдумал.
Принцесса опешила. Такое просто не укладывалось в голове. А все эти предосторожности и тайны? Нет и нет.
– Слишком большая кровь за ложь. Вы что-то путаете.
– И тем не менее, это так. – Мэтр Аиран наконец обернулся и внимательно всмотрелся в опешившую девушку. – Мы были приятелями. Мы все: волшебник, неодолимый горец и богатый бездельник на службе Трибунала. Ровно до того дня, когда один из нас не возжелал власти над волшебством. Уже тогда его могущество казалось непостижимым простым смертным. Он узнал как достичь запредельного мастерства и стал опасен подобным безумием в том числе и себе.
Слишком много, от нетерпения поморщилась Вельтиссария, болтаешь о колдуне, а о горце – ни слова. Или…
– Вы говорите о волшебнике, – осенило принцессу, – о могущественном маге, который желал обуздать волшебную сущность и научить других.
– Других волшебников, – недобро сощурившись, поддержал догадку первый министр. – Обычных людей он и в медяк не ставил. Считает, что мы – скот и не отличаемся от животных. Матушка Тэл рассказывала тебе, верно? Не смотри так, я не подглядывал. Предположил. То, что она под влиянием мы знали давно, потому и отправили тебя туда.
– Но зачем, зачем?
– Прости, но как приманку. После истории с Морским дьяволом, попыткой выкрасть тебя, посчитали, что ты станешь лакомой добычей, и он выдаст себя. Но просчитались.
– Вы всё-таки знали! – Вельтиссария покраснела от гнева. – Велели убить обитателей приюта.
Первый министр прижал руки к груди. Оправдания его пылали огнём, но по силе их можно сравнить с пламенем свечи, что волнуется от дуновения воздуха:
– Поверь мне, я противился решению. Но мои сотоварищи испугались и не знали как действовать. И страхи их оправдались. Наш народ в силе, чтобы противостоять полчищам зверолюдов, но бессилен, что-либо сделать волшебником. Тот шёпот войны, что многие видели у стен приюта, поселил в их сердцах смущение перед грядущим.
Его грудной голос успокаивал, баюкал. Таким сладко есть мёд, но и мёд бывает горек.
– Я вам не верю, – возгласила принцесса. – Вы способны на жестокость, если вам выгодно. Вы были моим судьёй и палачом, а я для вас лишь приманкой. Даже свою верную слугу – Ану Замарашку – использовали, чтобы знать, что бедный Рем Ёж более не может вызвать магию.
– Вы прозорливы, – бесцветно произнёс мэтр Аиран. – И в то же время недальновидны. Я раскрываю перед вами карты, но вы воротите нос. Посвящаю в тайны…
– Вовсе нет, – фыркнула Вельтиссария, вызвав неподдельную досаду первого министра. – Вы пока ничего не сказали. Как зовут вашего всемогущего мага? А то кругом – волшебник, волшебник.
– Ну надо же-е, – иронично протянул мэтр Аиран. – Отчитываюсь перед глупой девчонкой. Участия от вас… Мы были неразлучной троицей: Хоган, Ролан и Аиран. Кто-то прозвал нас, взяв части наших имён, Хораи, словно мы – один человек. Позднее, Мы с вашим дедом отказались от прошлого, и Ролан взял себе имя Хораи. Не слышали его?
– Слышал.
Вельтиссария вздрогнула – забыла, что в комнате их беседу слышит иной человек. Но более её встревожило от выражения лица Рема Ежа. Оно казалось маской мертвеца.
– Ну-ка, ну-ка, – заметно оживился мэтр Аиран, шагнув к мальчишке. – Я что-то упустил?
– Он… он… – Белки глаз Рема нездорово блестели. И сам он, когда приблизился первый министр, страшился и вожделел его. – Он говорил: «Пусть волки вырежут стадо и будут моими первыми хораи, а следом пойдёт ночной народ хораи, дабы изничтожить пастыря их». Он показывал мне хораи. Они как стая из чудовищ из страшного сна.
– Это так похоже на Ролана, – задумчиво пробормотал мэтр Аиран и, повернувшись к принцессе, тем не менее, произнёс в пустоту: – Он всегда говорил со страстью. Будто творил, прости господь, своё писание. Но не пустобрёх. Волков мы уже видели – те чудовища в Весёлом Плясе.
– Вы… вы, – задыхаясь, прошептал Рем Ёж, – дадите мне того порошка. Дадите. П-прошу.
Вдруг принцессу осенило. Она уже видела эти лихорадочные глаза, вожделение, отрешённость.
– Вы приучили его к опиуму! – воскликнула девушка. – Мерзавец! Этот Ролан хотя бы говорил с ними, убеждал, а не так…
– Только не говорите подобных слов при Его величестве, – проворчал первый министр. – У короля нет терпения священнослужителя. Ложитесь спать. На рассвете вас ожидает справедливый суд. Не осрамитесь. Я с трудом вымолил ваше прощение.
– Что будет с мальчиком? – с трепетом спросила Вельтиссария.
Но первый министр не удостоил её ответом: и так всё ясно. Даже мальчишка понял скорее, проговорив, дрожа всем телом: «Поскорее бы».
Остаток дня прошёл в заботах. Принцесса пыталась облегчить муки Ежа. Напоила горячим вином, но напиток вернулся из желудка, успокаивала, гладила по волосам, напевала колыбельные, что в детстве дурным голосом затягивала служанка. В комнату вернулась Ана, поставила на стол корзину с едой. Посмотрев за хлопотами, велела нагреть воду и наполнить бадью. Сама смешала пахучие выжимки трав и масла и в получившемся настое они вдвоём выкупали мальчика. Баня пошла ему на пользу, он даже забылся тревожным сном. Вельтиссария благодарно всмотрелась в служительницу, но та и глазом не повела.
– Зачем он это сделал? – осторожно спросила принцесса. – Почему опиум?
– Этот маленький мятежник, – уничижительно объяснила Ана, – когда его схватили, грозил всем и вся. Я, признаться, никогда не видела живого огня, обретающего форму. К счастью, его трахнули по голове. Но и после он не унимался. Его не остановили кляп и ведьмины колодки. Но пришёл отче и мальчишка успокоился. По-вашему выходит дурман лучше отсеченной головы.
– То ему и прочат, – зло съязвила принцесса. Благодарности к служительнице как ни бывало. А той всё равно – злая девка.
Перед отходом ко сну – во всяком случае Ана надела на исподнее тёплый халат и нежилась в кресле у камина – принцесса задумалась о старом короле. Пьяница, забияка, выдумщик, но его всегда что-то терзало. Если верить старику, король выдумал сказки Звездочтеца, но за них вели нешуточную охоту. Разве стоит нечто призрачное, что нельзя ощутить, тайн, крови и смертей?
И более всего тяготило понимание о беззащитности, своей и этого бедного мальчишки. Сам король дал добро на убийство обитателей «Багряный холм» и обвинения не дадут должного удовлетворения. Пасть к ногам Его величества и молить о пощаде для Рема Ежа. Хотя бы так спасти одного от острия клинка бесчувственной смерти.
Вельтиссария легла рядом с мальчиком, прижала к себе слабое тельце и без мыслей смотрела на огонь, с каждой минутой чувствуя, как тяжелеют веки. Мгновение – и каминный портал лишь тлел, от угольев исходил кислый прогорклый дух, комнату наполнял мрак. Но за последние едины девушка привыкла доверять чувствам. Лёжа в темноте она ощутила липкую холодную каплю страха, полоснувшую её кожу. Она не видела, но испытывала точно такое же наваждение в памятную ночь нападения живой тени и посещения её Морским дьяволом. Ужас буквально сковал её члены, и движения казались зыбкими; она бессчетное количество раз поднималась и столько же оказывалась на кровати.
– Ана. Ана!
Сначала сипела, затем вышло сказать шёпотом, и то пришлось напрячь всю волю.
– Вы… – отозвалась служительница с надрывом. – Ты опять… П-прекрати. Я не могу.
– Дура, мне так же худо.
От злости принцессе удалось приподняться в постели, но члены сводило от боли.
– Ты можешь идти. Меня обучали противиться. Но сейчас сильно, я не могу.
Содрогаясь, Вельтиссария попыталась растолкать Ежа, но тот забылся в колдовском сне без сновидений, лицо его искажала гримаса страданий. От жажды дурмана или иных мучений он всё-таки открыл глаза, но едва ли что-то видел. Принцесса беспомощно оглянулась. Ана, сведёнными судорогой руками, пыталась развязать мешочек и несмотря на усилия порвать, вдыхала лишь полотняный бочок. Наконец, ей удалось поддеть тесьму и выхватить губами кусочек. Заработала губами. Маска напряжения исчезла, Ана судорожно вздохнула и некоторое время с упоением разглядывала отсвет серебряных узоров на гардинах. Дурман, сообразила Вельтиссария и кое-как змеёй доползла к служительнице. И удивительное дело: чем больше старалась двигаться, тем лучше это удавалось. Вырвав мешочек, принцесса пусть дрожащими руками, но быстро вынула мягкую лепёшку, похожую на миндальное тесто. Не зная, сколько дать, отломила кусочек и положила мальчишке под язык. Постепенно черты лица его разгладились, он даже открыл глаза, сонные, добрые.
Вельтиссария, пошатываясь, встала, кое-как обулась в обрезки катанок. Покачнулась, когда её крепко схватили за полы сорочки.
– Помоги, – сквозь зубы процедила Ана. – Ну же!
– Веришь-таки, – съязвила принцесса, но помогла товарке подняться.
Та потянулась за широким поясом. С превеликим трудом подцепила на исподний халат – Вельтиссария разглядела изогнутые костяные рукояти. Но как бы ни старалась служительница, двигалась она, словно во сне мочало жевала. Принцесса натянула плащ и подхватила мальчишку. Служительница лишь гневно зашипела. На большее не хватило – воин она ныне никакой.
– Король, – с заминкой прошептала она. – Король в опасности, чую.
– Где он? – позабыв про обиды, спросила Вельтиссария.
На ходу служительница наскоро объяснила. И что могли сделать две не до конца очнувшиеся от чар девушки. Тщетно ни тщетно, но в коридоре они обнаружили сторожей, валяющихся вповалку со скорбными, зачарованными лицами. Приблизились к парадной лестнице, и принцесса уловила приглушённый шум схватки. Некто выводил сталью вензеля по камню, бестолково, со скрежетом. Шепнула Ане, та пожала плечами: ничего не слышала. Попросила бросить мальчика, но получив ответ, грязно ругаясь, заковыляла вверх.
Во дворце никогда не жалели свеч и ночью в избытке жгли светильники. Но нынче они поднимались в кромешной тьме, лишь через стёкла проникал ледяной свет ночных светил. Под ногами хрустнуло, оказалось осколки. И нет не почудилось – обе девушки услышали гадливое тоненькое хихиканье. Не человеческое, а такое, что оторопь берёт. Ана метнула в темноту клинок, потянулась за вторым и ничком припала к ковру, принялась яростно тереться об шерсть. То же желание возникло у принцессы, словно чешется неимоверно. В голове как молния вспомнились уроки Бриэль – и подобранный осколок впился в кожу. Сосредоточившись на боли, принцесса с заметным усилием оторвала от пола товарку и оттащила на лестницу. Там втроём они без сил опустились на ступени.
Ана хрипела от боли. Она противилась и стеклянное крошево разбитых светильников пусть обильно, но неглубоко раскровенило щёку.
– Роди их бес обратно, – выругалась Ана. – О таком я не слыхивала. Что это? Брысь!
В ответ ей хрипло хихикнули. Настолько близко, что темнота обрела черты махонького уродливого тельца. Но сила его сдавила волю мёртвой хваткой, подавила все чувства, кроме страха, заставлявшего сходить с ума. Ана схватила себя за горло, словно пыталась сорвать что-то, но лишь рвала ногтями кожу. Мальчишка завертелся юлой, захлопал руками по телу, зарычал. Вельтиссария бередила порез на пальце. Объявшей муки хватило на то, чтобы выхватить один из ножей служительницы и, вытянувшись струной, рубануть в темноту. Полумглы хватило разглядеть худенького голого ребёночка, двигающегося по-звериному. Или она хотела разглядеть эти черты, потому что остальное не поддавалось разуму.
В ответ ей хрюкнули, но чары отступили, в голове прояснилось. Она обернулась.
– Ах ты же! – рявкнула Ана и неверной рукой выхватила кинжал. То было действие на волшбу Рема: по его ладони стекала тоненькая голубая струйка огня.
– Остановись! – предостерегла принцесса. – Ещё не хватало пустить друг другу кровь. Тут иная напасть, а он только защищался.
Ана недобро оглядела обоих, осыпала ругательствами и прошептала молитву, придерживая щепотью оберег.
– Их много, – между тем предупредила Вельтиссария. – Я всё ещё слышу бой.
Волей-неволей служительница, крякнув, прервала молитву и опрометью кинулась в темноту. Вельтиссария немного промедлив, помогла Рему и скорым шагом последовала за ней. В широком коридоре, освещённым парой целых светильников, принцесса отыскала Ану, скорбно склонившуюся над телом должно быть товарища. В следующее мгновение они вздрогнули, услыхав душераздирающий вопль быстро угасший в клокотанье. Ближайшая дверь распахнулась и из проёма, сделав несколько безвольных шагов, вывалился человек со странным куколем на голове. Но едва тело грохнулось на пол, с шеи соскочил уродливый карлик. И тут Ана не сплоховала: уродец свернулся калачиком, ухватившись ручками и ножками за тяжёлую рукоять. Словно тяжёлый затхлый порыв ветра запер дыхание, и кожи коснулись тысячи жал. Всего мгновение даже не боли, но чувства, что остриё клинка смерти коснулось их, принудив ослабеть, состариться. В следующий миг карлик булькнул и, вытянувшись, затих.
Задыхаясь от чар, девушки едва встали на ноги. Через чёрный зев двери доносились взвизги и звон схватки.