К 260-летию со дня рождения поэта
Удивительный этот человек доживал свои бурные годы на полтавских хуторах, среди золотых подсолнухов. Казалось - он прятался здесь от оглушительной славы, что гремела ещё совсем недавно по столице и многим губернским городам, где шли его пьесы. На деле же - он прятался от сыскарей государя императора. И однажды лишь допустил в себе почитателей таланта - учеников Нежинского лицея имени графа Безбородко, в числе которых был и юный Коля Яновский. Тогда, раскрывшись, Василий Васильевич позволил себе пуститься в воспоминания.
А уж вспомнить было о чем! Ему повезло родиться не крепостным, а служилым. Отец - казацкий полковник Слободского полка - видел в мальчике будущего генерала, и поставил его на тропу войны - определил в столичную школу при лейб-гвардии Измайловском полку. Но то ли родная полтавская земля требовала от мальчика поэтического служения, то ли рано давшая в нём пламя Божья искра - только начал мальчик сочинять стихи.
Представьте. 18-й век. Лейб-Гвардия. Стихи.
Это так же несовместимо, как 21-й век. Росгвария, Стихи.
Ну - на первых же словесных опытах карьера будущего генерала и оборвалась. А тут еще познакомился он с юношей, которого звали Гавриил Державин.
Чтобы понять, каким был этот творческий союз, забегу вперед и приведу стихи Капниста на смерть друга :
"-Державин умер! - слух идет,
И все молве сей доверяют,
Но здесь и тени правды нет -
Бессмертные не умирают".
А пока эта дружба повела Капниста по скользкой дорожке сочинительства. Как юный Вертер, Валилий Каптист начал искать справедливости и порицать пороки общества. И скоро в кругах столичных мыслителей он прослыл за вольнодумца. Он даже своего друга Державина упрекал за поползновения позолотить действительность. Реакционный царский режим, в лице собственного отца-полковника, пытался вразумить бунтаря. Полковник вызвал блудного сына домой и повез по своим хуторам, широко поводя рукой :
-Видишь, Вася - всё это наше богатство. И досталось оно нам исключительно благодаря царям-сатрапам. И те деньги, на которые ты бражничаешь в столице - тоже отсюда. И если ты, сукин сын, не завяжешь со своим вольтерьянством, я посажу тебя на хлеб и воду, клянусь полковничьей булавой.
И ведь помогло! Пораскинул Василий Васильевич мозгами, и понял, что оставаться со всеми друзьями-поэтами - да и прочими друзьями - это не столько бороться с режимом, сколько неизбежно скатываться к творческому и жизненному унынию.
Оно ему надо?
Не надо.
Но куда талант денешь? Его ведь, известно, в окошко не выбросишь, не пропьешь. Давит, проклятый, требует воплощения.
И вот уже Василий Васильевич пишет "Оду на истребление в России звания раба Екатериною Второю". Это был отзыв на царский указ, предписывающий впредь в обращении к Государывне именоваться просителям не рабами, а верноподданными.
И что вы думаете!
Уже к следующей Пасхальной службе был Василий Васильевич зван в дворцовую церковь с припиской на приглашении "Его превосходительству Василью Васильевичу Капнисту".
Признали-таки в Капнисте генерала, хоть и штатского. Надо прибавить, что после него в России писательский чин был официально признан равным генеральскому. Просто надо было знать, что писать, и у кого печатать.
И посыпались заказы на пьесы. И пошли спектакли по театрам. И загремела слава Капниста - первейшего драматурга империи.
А как же мечты юности?
А никак. Это глупый Вертер застрелился из-за крушения надежд. А Капнист просто надежды связал с другими ценностями.
Но, как известно, лукавый не дремлет. Позволил себе драматург распустить поясок на турецком халате , да и дал таланту посвоевольничать. А талант продиктовал ему пьесу "Ябеда".
Когда б при Екатерине, ну - может, пожурили бы. Может - попросили бы что-то изменить. А тут взошел на престол Павел.
А пьеса уже одним представлением прошла на подмостках. И загудела столица потревоженным ульем. Дошло до императора. "Шляпу мне, - кричит, и шпагу, пойду сам посмотрю на это безобразие".
Василий Васильевич сочиняет дома, беды не чует, как приносят ему письмо от Державина. А там всего два слова : "Беги, Вася!"
Мы теперь не знаем, так ли, прямо в турецком халате с кистями на поясе, или успев переодеться в дорожное платье, но только Капнист , не дожидаясь, как говорится, занавеса, вырвался в лёгких санках за городскую заставу.
Он вернулся на Полтавщину, на свои хутора, оставшиеся ему от отца. Он ушел в хозяйство и через несколько лет отары Капниста превосходили отары Кочубея. Растил подсолнух, и холодный отжим от него продавал военному ведомству. Там этим маслом заливали орудийные стволы на хранении. Он продолжал писать, но написанного никому не читал. Никого не принимал, и лишь однажды раскрыл ворота перед учениками Нежинского лицея...
...впрочем, отсюда начинается новая русская литература.
...
Бренность красоты
Увы! что в мире красота?—
Воздушный огнь, в ночи светящий,
Приятна сердцу сна мечта,
Луч солнечный, в росе блестящий.
Мгновенье — нет Авроры слез,
Мгновенье — льстить мечта престала,
Мгновенье — метеор исчез,
Мгновенье — и краса увяла!
Эльвира! в легких сих чертах
Твою я повесть представляю:
Давно ли прелесть?— ныне прах,
И вид твой лишь в душе встречаю.
Но где ты днесь? О сердца друг!
Останок твой здесь персть покрыла,
Но персти не причастен дух
И не пожрет его могила.
Ты там, где вечен цвет красы,
Которая в тебе мелькнула,
Отрадой меря где часы,
От зол доброта отдохнула.
Небесную отверзла дверь
Тебе над смертию победа
И радость ангелов теперь
Твоя сладчайшая беседа.
Моя ж беседа — грусть; и нет,
Нет сил прогнать тоску унылу;
Она всяк день меня ведет
На хладную твою могилу.
Сойди ж и ты, о друг мой, к ней,
Зри скорбью грудь мою раздранну;
Пролив в нее отрад елей,
Ты облегчи сердечну рану.
Дай сил ждать смертного часа,
Что съединит меня с тобою,
А здесь пусть дряхлость и краса
Покроются одной доскою.
17 сентября 1817