Светлой памяти
Людмилы Евгеньевны Капраловой
Предисловие
Незадолго до ухода из жизни Людмила отдала мне несколько тетрадок. «Это из моего архива. Может, пригодится, и ты что-нибудь используешь для своей прозы», – сказала она. Помнится, я заворчала: «Чего это ты выдумала? У меня бумажного хлама навалом – девать некуда!», но тетрадки взяла. Бегло ознакомилась с их содержимым. Записи оказались для меня интересны, потому как охватывали те периоды времени, когда мы с Людкой почти не пересекались. Что волновало её тогда? А ведь она и в семнадцать лет задумывалась о вещах, пришедших мне в голову значительно позже.
Из дневника Люды Капраловой:
«17.01.1966 г. Практики не было. Занимались химией. Прочла книгу Лапина «В любовь надо верить». Похожа на учебник, но написана таким языком, что хочется открыть автору книги всю душу. Я иногда думаю, что могу написать ему о себе. Хочется, чтобы он узнал, как много вокруг меня чудесных людей; я теперь стала это замечать. Действительно: и мои родители, и SС, и его друзья стали моими друзьями, и его сестра, и все-все! Когда всё вокруг так хорошо, сам становишься лучше и даже красивее. Я это чувствую физически. Завтра, наверное, пойдём в Дом офицеров слушать Киру Смирнову. Она исполняет песни Новеллы Матвеевой, это чудо, насколько я знаю. Мечтаю послушать…»
Новеллу Матвееву я открыла для себя спустя шесть лет. И так было всю жизнь: Людка убегала вперёд, а я пыталась её догнать. Снова и снова перечитываю тетрадки моей подруги. В одной из них на последней странице написано: «Я не сулю себе рая».
Глава 1
Новенькая
… После зимних каникул к нам пришла новенькая. В первый же день появления в нашем классе она неосторожно наклонилась, поднимая упавший карандаш, и представила на обозрение розовое трико. Класс взорвался смехом. Девчонка выпрямилась, сообразив, в чём причина хохота, слегка покраснела и, резко вскинув голову, громко заявила: «Лучше чистые штаны, чем голые ляжки!». Эту фразу она произнесла таким тоном, что даже мальчишки притихли и, кажется, все одновременно тут же влюбились в неё. Влюбился и Серёжа Синдикатов (в Людкином дневнике SС)…
В шестом классе девчонки преуспели в кокетстве и заигрывании с одноклассниками. Взбитые «начёсом» волосы по тогдашней моде, чёлочки и косички привлекали, как нам казалось, внимание наших мальчиков. У Людки – ни чёлочки, ни косичек. Тёмные прямые волосы, коротко стриженые, прилизанные на косой пробор и заколотые невидимкой, придавали ей строгий вид.
В те времена мы не знали о колготках, и наши мамы заставляли нас носить трикотажные штанишки. При первом же удобном случае мы их подворачивали как можно выше, чтобы не мелькали при движении. Чулки старались купить подлиней (многие шестиклассницы уже щеголяли в капроновых чулках). Школьные платья обычно прикрывали колени. Помнится, я возненавидела своё выходное платье после того, как на школьном вечере один мальчик спросил: «А чего это оно у тебя такое короткое?».
Я смутилась (мальчик мне нравился), но не могла же я ему признаться ему в том, что выросла из платья, несмотря на сделанную мамой вставку на талии.
Новенькая была выше наших девчоночьих проблем: скорее всего, она рано научилась достойно выходить из любого щекотливого положения. «Что естественно, то не безобразно!» – это выражение я впервые услышала именно от Люды Капраловой. Мы подружились. Людка отличалась чёткостью мышления и удивительной памятью. Знания ей давались легко. Когда она выходила к доске отвечать урок, весь класс замирал, а учителя нервно настораживались – ученица демонстрировала знания, почерпанные не только из школьных учебников. Капралова уверенно выводила формулы и чертила графики.
Я частенько вообще не понимала, о чём это она так долго рассказывает у доски. Моя подруга училась отлично, четвёрки перепадали редко, и в такие моменты Людка была страшно недовольна собой.
В марте я пришла к ней на день рождения, где познакомилась с Любочкой Кузьмак, подружкой Людмилы по старой школе.
А через месяц Люда оказалась в больнице. Как нам объяснила её мама, на обследовании. Помню, всем классом мы поехали к ней в больницу – проведать. Общались через открытое окно первого этажа, день был солнечный. Меня удивила Людкина взрослость в отношениях с матерью. Они разговаривали совершенно на равных, словно две подружки, обсуждая проблемы больничного быта. После выписки из больницы моя подруга заявила: «Обязательно стану врачом и найду способ лечения сахарного диабета!». Тогда же я узнала о том, что она сама себе делает уколы. Это открытие меня поразило: ежегодные прививки в школе всегда вызывали нездоровый ажиотаж, а тут – каждый день, да ещё и сама себе! Людка предупредила меня, что ей в любой момент может быть плохо, и сказала, что в таких случаях надо принести из школьного буфета стакан сладкого чаю…
Ежедневные инъекции инсулина стали для неё привычной процедурой на всю жизнь…
Только через много лет, в день похорон, я узнала от Любы Кузьмак, что во втором классе у них был карантин – все ученики переболели свинкой. Из сорока детей лишь один ребёнок получил осложнение после болезни. Этим ребёнком оказалась Людочка Капралова.
Глава 2
МЗМСС
Моя подруга гордо несла себя по жизни! Людмила была убеждена в своей неотразимости. И не без оснований: стройной оставалась и после пятидесяти лет, с красивыми ногами и с пышной грудью. Безукоризненная причёска, ухоженные руки… Нежная светло-матовая кожа на лице с лёгким румянцем на скулах выдавала грузинскую кровь (от мамы, Татьяны Евгеньевны, которая была красавицей и в тридцать пять лет, и в старости). У Людмилы были необыкновенные глаза, излучающие неподдельный интерес ко всему вокруг – к самой жизни. А её заливисто-раскатистый смех до сих пор у меня на слуху.
…Мы всегда садились за одну парту. В те времена кабинетная система только внедрялась, и толпы учеников во время переменок кочевали по этажам и обширным залам школы с портфелями в руках. Во время урока Людмилу невозможно было отвлечь посторонними делами. Особенно это касалось биологии.
Нам выдавались микроскопы, и мы рассматривали в них всякую ерунду. Подруга выдёргивала свою ресничку, и изучала её до одурения, восторженно комментируя вслух то, что она видела. Мне же было скучно, и я развлекала себя тем, что сочиняла стишки или рисовала на обложках учебников пляшущих человечков. Иногда, задумавшись, я вычерчивала вензелями придуманную мною аббревиатуру МЗМСА. Одна лишь Людка знала, что эти буквы означают «Моя Заветная Мечта Стать Артисткой».
Из дневника Люды Капраловой:
«25.04.1966г. Каждый человек хочет жить так, чтоб в любой момент своей жизни иметь право сказать: «Да, я счастлив». Но ведь счастье зависит только от меня самой. Это главный принцип моей жизни. Пожалуй, это мой девиз – МЗМСС».
Моя Заветная Мечта Стать Счастливой… Перечитываю эти строки, и мне приятно от мысли: Людка помнила обо мне в то время, когда училась без меня в выпускном классе.
В 1963-ем все мы встали перед выбором, куда идти после восьмого класса. Наша школа оказалась в статусе школы-восьмилетки!
Многие не захотели переходить в другую школу и учиться ещё три года: очередная реформа в образовании добавила одиннадцатый класс! Большинство из нас поступило в техникумы, а некоторые ребята пошли работать на производство.
Накануне своего двадцатилетия Капралова вдруг объявилась и пригласила меня на день рождения в Купчино, куда её семья переехала в 1966 году. На тот момент мы с ней встречались редко, иногда поздравляли друг друга по телефону с праздниками и обменивались дежурными фразами. Я училась на дневном отделении техникума лёгкой промышленности (конкурс на вступительных экзаменах был восемь человек на место, но я прошла). У меня появились новые подруги, у Людмилы образовался круг друзей, как видно мне теперь из её дневника, в основном – друзья Серёжи Синдикатова. При жизни Людмила не рассказывала подробности первой любви. Перечитывая сейчас её дневник, я заново переживаю нашу юность – так всё узнаваемо.
Из дневника Люды Капраловой:
«17.01.1966г. В пятницу я сделала большую гадость. Я приревновала (гадкое слово и как оно подходит к этому гадкому мучительному чувству!) SС к Татьяне. К кому?! Это было не только гадко, но и подло, так как я прекрасно знаю, что никто, кроме меня, не нужен ему, что ни одна девчонка не существует для него в таком смысле, как я. Ему нравятся, правда, многие, но я не боюсь этого. Я поклялась никогда, даже в мыслях не повторять этого. Он ушёл, хотя и улыбаясь, но расстроенный…».
На дне рождения у Людмилы я оказалась лишней. Все приглашённые юноши и девушки образовывали парочки, а я приехала одна. Из знакомых по бывшему восьмому классу, кроме Люды, были ещё два человека: Ларик Аксельрод (всегда был умницей, впоследствии стал учёным-физиком) и Серёжа Синдикатов. Людке было не до меня, роман с Серёжей был в самом разгаре. Удивительно, что даже тогда я не знала о том, что их любовь длится уже несколько лет. Помню, я рано уехала домой, немного раздосадованная.
А через год мы увиделись на традиционном вечере встречи выпускников-восьмиклассников нашей школы. За столом Людмила затеяла сложный философский спор с бывшими одноклассниками. Она щеголяла эрудицией, речь пересыпала словами иностранного происхождения, вела себя заносчиво и спорила категорично. Многим это не нравилось, и мне тоже, что греха таить. После той встречи наши пути разошлись ещё на несколько лет.
Из дневника Люды Капраловой:
«1.03.1966г. Через каких-то 18 дней мне будет восемнадцать лет. Много. Мало. В жизни, по-моему, всё так: одновременно и много, и мало. Я точно решила идти в санитарно-гигиенический. Буду микробиологом. Аж внутри загорелось, когда узнала, где делают из простых смертных микробиологов».
«13.03.1966г. Восьмого ездили к Юрке. Кроме нас были ещё один Юра и две девахи. Если в Новый Год в присутствии других девушек я бы потерялась, то в этот раз они только подчеркнули моё превосходство.
Пожалуй, теперь так будет всегда. Ужасно я тщеславная девица! Я не думаю о них так плохо, как Юрка и SС, но чувствую, что я не такая, хотя они и не глупы, и симпатичны».
«24.04.1966г. Он сказал, что хочет уходить из техникума! Это для меня не такая уж большая, но, неожиданность. Очень меня сломило. Я буду сильной. Каким бы он ни был, я буду сильной. Хочет поступать в школу судовых механиков – это насколько я поняла. Станет как Валя. Делать детей – дома, в плаванье – спать и пить. Больше ничего. Денег получать, может, будет немало. По полгода он будет плавать. А я? Ни жизни, ни мужа, ни семьи, ни счастья. Даже плакать хочется из жалости к себе. Впрочем, всё равно, счастье зависит только от меня самой. Придётся снова делать так, чтобы быть умнее, лучше и нужнее всех. Этого я не боюсь. Пока что все экзамены я сдала. В общем, сообщение это меня очень потрясло. Никаких душевных и даже физических сил, сердце болит, не выспалась. Но, пожалуй, больше всего меня убивает его нехотение сдать сессию. Этот семестр он не учился совсем. В этом виновата я. Но ведь я-то училась! Я-то сдаю на медаль! Хочется всё бросить к чёртовой матери, пусть буду какой-нибудь дворничихой, а он – мотористом. Шикарная парочка, ничего не скажешь! «Нынче всякий труд почётен!». Только я не слышала, чтобы дворникам «Ударника какого-нибудь труда» давали или «Героя». В общем, нельзя мне распускаться. Если я распущусь, то не будет у меня ничего, о чём я мечтала. Ничегошеньки! А ведь я – больна. Как же он меня оставлять будет? Я просто подавлена, и ничего не могу делать. А делать надо. И скорее. А что?»
А на следующий день всё было хорошо. Они с Серёжей пришли к «общему знаменателю», благодаря их другу Травкину. Он помог им разобраться в отношениях. Далее следует запись о счастье, приведённая мной несколько выше, с девизом МЗМСС. На мой взгляд, Людмила эту мечту осуществила. Счастлива, несмотря ни на что! Счастлива результатами своей работы (существуют её научные труды по микробиологии), счастлива в любви, счастлива с детьми, с друзьями и со своими многочисленными студентами. Счастлива от постоянного ощущения полноты жизни, невзирая на тяжёлую болезнь, о которой, кстати, она говорить не любила.
Мне стыдно, но часто я забывала про её недуг – настолько она была оптимистичной и весёлой! Правда, в последний год всё переменилось, видимо, ей было совсем плохо…
Глава 3
«Учиться надо всю жизнь!»
Нам было лет по двадцать пять, когда мы встретились совершенно случайно в троллейбусе. Рядом со мной оказалась молодая женщина похожая на Капралову, но в очках, со строго поджатыми губами и внушительного облика. Одета она была, на мой взгляд, немного старомодно. Она или не она?.. Мои сомнения длились несколько секунд – Людкина рука сжала мою руку, лежащую на поручне…
В ту памятную встречу нам было о чём говорить. У Людмилы росла дочка Оля, с первым мужем она разошлась. У меня росла тоже дочка Оля, и с первым мужем я тоже развелась. Посмеялись такому совпадению.
Из троллейбуса вышли вместе и немного прошлись по нашему родному Васильевскому острову, совсем как в былые школьные времена. Людка с родителями и дочкой жила снова на Васильевском, но уже на 14-ой линии в большой отдельной квартире. Училась в ординатуре. Узнав об этом, я наивно спросила: «Зачем тебе это? Ты же институт закончила!».
Она недоумённо пожала плечами, назидательно заметив: «Учиться надо всю жизнь!». После этой встречи мы друг друга не теряли.
Через пару лет я с мужем и детьми переехала жить в Армению. Уезжала в поисках романтики на три года, а застряла в тех краях на долгие шестнадцать лет. Все эти годы мне не хватало общения с подругой. Мы писали друг дружке длинные письма, а когда я приезжала в командировки (это случалось довольно-таки часто), то непременно заглядывала к Капраловым.
Мне нравилось бывать у них. С удовольствием общалась с родителями Люды: Татьяной Петровной и Евгением Петровичем. В одну из таких счастливых встреч Людмила показала деревянный ларец для чайного сервиза, сделанный её руками. Я была в изумлении. Людка постоянно чем-то увлекалась: то она осваивала сложные узоры вологодских кружев – ей, видите ли, надоело просто вязать, то она увлекалась шитьём затейливых нарядов, то сооружала необычайно красивые шторы с вышивкой. Она пела для меня песни собственного сочинения, аккомпанируя себе на пианино. Голос у неё был слабый, но пела выразительно. Увлекалась поэзией (в её дневниках столько записано стихов хороших поэтов!), и, конечно же, сама писала стихи и рассказы.
Вот один из них. "Цвета цифр", подаренный мне в 2000 году:
"В детстве все цифры имели цвет. Может, это было связано с тем, что на разных трамваях были разноцветные опознавательные огоньки. Семёрка была точно ярко-зелёной, весёлого травяного цвета. Все цифры имели цвет, может, и потому, что наша соседка Миля (Эмилия, но я тогда этого ещё не знала) была неленивой. Она была взрослой, но не замужем, работала инженером. И в начале каждой учебной четверти мы с ней расчерчивали лист ватмана на клеточки, а клеточки – пополам, на треугольники. Огромный лист со всеми моими уроками вывешивали на кухне.
Мы это делали вместе, я не сопротивлялась, воспринимала как должное. Постепенно ватман заполнялся оценками. Конечно же, «пятёрка» была вызывающе красной. «Тройка» обозначалась жёлтым цветом, а «четвёрка» – оранжевым. И трамвай № 5 имел два красных огонька. И всё же…
Например, трамвай № 1, на котором я езжу полжизни – жёлтый. А цвет единицы я ощущаю белым. Абсолютная чёткость пропечатанного нуля. Сизость шестёрки. Фиолетовый цвет одиннадцати. Шоколадно-коричневый цвет восьмёрки. Откуда это? А какой цвет у числа 52?"
В марте 2000 года Людмиле исполнилось 52 года. Жить ей оставалось пару лет…
Глава 4
Она сама о себе всё написала
К моему огромному сожалению, Володю, фактически самого «настоящего» мужа Людмилы, которого дочка Оля называла папой, я видела всего два раза, когда я ненадолго прилетала из Еревана в Ленинград. Несомненно, это был интереснейший человек, и Людмила была с ним счастлива, особенно, в первые годы их совместной жизни. Много позже, когда Володя умер, Людка раскаивалась в том, что она слишком много значения придавала своей работе на кафедре, нежели семье.
И действительно, времени на семейные заботы и на уход за мужем у неё почти не оставалось: оно съедалось «любимыми микробами». В одном из писем ко мне Людмила писала: «…видимо, лучше быть дома, больше думать о детях и еде, чем о работе. В моей жизни всё сложилось (я сложила!) иначе. Я вся в работе. И к этому привыкли…»
Вернусь в 1966 год.
Из дневника Люды Капраловой:
«3.05.1966г. Гофштейн завалил и Серёжку, и всех остальных бритоголовых (Серёжа и его друзья, наверное, подражали главному герою «Великолепной семёрки» – Л.Г.)
SС решил точно уходить из техникума. Говорит: «Пересдам и уйду». Особенно обидно ему было, что он отвечал на «4», а его завалили. Первого мая мои родители устроили новоселье (в Купчино – Л.Г.), я уехала в Саблино. Ездили вчетвером с Травкинами».
В восьмом классе у Серёжи Травкина и Наташи Лисофоровой возникла любовь! Учителя были в шоке, но ничего не могли сделать. Очень рано поженились.
В одну из наших «ленинградских» встреч, вспоминая бывших одноклассников, Людмила рассказала, что у Травкиных уже взрослые дети. Травкины то ссорятся, то мирятся, но всю жизнь вместе.
И далее о поездке в Саблино:
«Погода была великолепная, даже снега не было. На Тосне паводок, зрелище грандиозное. В общем, красотища. Отдохнула великолепно. Приехала домой поздно, в 21 час, но никто ни слова не сказал. Второго мая ездила к SС. Он был не в духе. Не чертили. Видно, эту затею надо оставить. Ходили в кино. Смотрели «Первый день свободы». Польский фильм. Глубоко философский и широко сексуальный фильм. Потряс. Решение проблем, да и взгляд на них новый, смелый, интересный. После кино забыла у SС очки. А сегодня пришла в школу, а мне говорят: «Там тебя ждут двое молодых людей». Спустилась: SС и Юрка. Принесли мне очки. И рассказали, что во время первомайской демонстрации к ним подошёл Давид Иосифович и сказал, что если они, бритые, будут его уважать, то он поставит им при пересдаче по четвёрке, и всё будет отлично. Самое главное, что они не уходят из техникума. Это просто прекрасно. Скоро пройдут эти, теперь уже два с половиной года! И всё будет на своих местах!»
«9.05.1966г. Все эти дни мы не виделись. Он пил, гулял, Но всё, кажется, спокойно, и я не сержусь на него. Пришло письмо от Вали. Ему я читала. Она пишет много верного, но всё это о нём я знаю. Она думала, что я не знаю его с дурной стороны, не знаю, что он любит деньги, любит напускной блеск, любит тратить и не любит работать. Всё это я знаю, но я знаю и то, чего не знает она. Я знаю, какие у него глаза, когда он говорит «люблю»…
…Я знаю, какое у него сердце. Я знаю, что он любит и что ненавидит, я знаю, что он – добр…
…Он груб. С другими. Не со мной, но он груб. И я знаю, что он не будет таким. Вот и всё. А я сильная. И у нас будут ребятишки. И в 1980 году мы поедем в Пушкин. С ребятишками. Сегодня мы там были. Говорят, что Екатерининский дворец к восьмидесятому году будет полностью отреставрирован. Вот мы и поедем. А сегодня всё хорошо. Только мы опять не скоро увидимся. Ему пересдавать сопромат, а мне надо к экзаменам готовиться, заниматься. А два года – это ерунда…
…Прочла книгу «На чём держится мир» Ицхонаса Мераса (пер. с литовского). Хорошо написано, новаторски. О зверствах. Ужас. Не дай Бог никому такого. А у нас будут ребятишки. Вот!»
Не суждено было сбыться девичьим мечтам. Серёжа очень рано погиб. Нелепый случай в порту, где он подрабатывал грузчиком. Людмила помнила о нём всю жизнь. Серёжка увлекался макетированием кораблей. В комнате Людки красовался макет яхты, сделанный его руками. Дочка Оля прекрасно знала историю первой любви матери. Недавно я была у Оли в гостях. Это было 19 марта 2004 года. В этот день Людмиле исполнилось бы 56 лет. Много говорили с Татьяной Петровной. Больная и старенькая, стойко переживающая своё материнское горе, она мне показывала семейный альбом, где Людка – маленькая девочка. Многие фотографии я видела впервые. Оля передала мне три объёмистые тетради – дневниковые записи, относящиеся к позднему периоду жизни Людмилы, написанные буквально за несколько лет до смерти. В одной из тетрадей были рассказы, автобиографичные и очень интересные. Люда давно сама о себе всё написала…
Я иногда поражаюсь тому факту, что Людмила всю жизнь проработала в одном и том же месте – на кафедре вирусологии НИИ им. Мечникова. Институт находится далеко от её дома. На дорогу в один конец она тратила полтора часа, причём, ехать надо было на нескольких видах транспорта. Людмила предпочитала трамвай или троллейбус, метро не любила и никогда им не пользовалась. Перечитывая её дневники, убеждаюсь в том, что и на работе у неё не всегда было всё гладко. Очень много записей посвящены чисто служебным эпизодам, разборкам «пилотажа», интригам. Есть много интересных портретов людей, которым Людка была благодарна за помощь в работе. Смерть некоторых она успела пережить, и потрясают её откровения – искренние плачи по ушедшим соратникам. Людмила умела дружить. Она мне часто рассказывала об одном из них.
Из рассказа «Мужики»:
«…Анатолий Андреевич Трояшкин (доцент кафедры – Л.Г.) никогда мне не нравился. Или я его плохо знала, или не замечала. Типичный маленький мужик. Бонапарт (далее опущено мною – Л.Г.)
… Чему он только меня не научил! Собираться в дорогу, делать вино, общаться, читать Экклезиаст. Шутить, заваривать чай, читать лекции, быть доцентом, работать со всеми, включая (далее опускаю фамилии некоторых сотрудников – Л.Г.). Дружить, ловить рыбу, распутывать, складывать и ставить сеть, стрелять, ремонтировать мои часы. Да мало ли! Как много он знал! Как он читал лекции!
…Его уход из жизни переживала как Володину (муж Людмилы – Л.Г.) смерть. На кафедре все вопросы решали вместе, теперь всё свалилось на меня одну (Людмила в то время была заведующей учебной частью – Л.Г.) Жену Наталью он боготворил. Это была его мадонна, причём – с младенцем. Каждый раз, когда мы ехали на Корпусную за зарплатой и проезжали 1-й мед., он рассказывал о своих встречах с Наташей.
В день похорон она рассказывала мне, как они поженились. Очень романтично…»
В оставленных Людмилой тетрадках много страниц посвящено отцу – Евгению Петровичу Капралову, человеку известному в широких научных кругах. С отцом у Людки сложились сложные отношения. В оставленных тетрадях есть и об этом.
Из рассказа «Зеркала»:
«Мысль о зеркалах зрела лет пять. И вот – созрела. Началось всё из-за наших отношений с отцом. Они были плохими, и я всё время думала – почему? Ответ на этот вопрос я нашла недавно.
Всё в каких-то изуверских корнях (отец был примером, но его авторитет держался на страхе, а я ну никак не боялась) или на вранье (не дал крестить меня, а сам «оказывается» верил в Бога; не хотел, чтобы я вступала в КПСС, но правды так и не сказал и т.д.)
Мне и раньше говорили, что я похожа на отца, но я не хотела этого замечать. И вот со мной произошло то же, что и с ним. В определённом возрасте «полезла Монголия». Моя грузинская (мамина) красота стала вытесняться татарской (папиной) внешностью. И тут мне стало всё ясно. Я похожа на него, как будто он смотрит в зеркало. И это отражение ему не нравится. Да и мне тоже – не очень. С тех пор при конфликтах я стала говорить ему: «Скажи всё, что сказал мне, в зеркало – всё относится к тебе!»
«…Как же научиться быть адекватной в зеркальном состоянии? И плачу, и переживаю, и страдаю, как восемнадцатилетняя девушка.
Отец сильно болел, я поняла, что очень люблю его, что с самого начала я ошибалась. Мне не надо было стремиться заменить ему сына, а надо было, вопреки всему, быть нежной дочерью. Тогда всё было бы не изуверски, а как надо. Теперь поздно».
Помню тот день, когда Людка вошла, вернее, втащила себя в мой кабинет и без сил рухнула на стул. Полчаса назад она узнала о том, что отец умер.
Неизлечимо больной Евгений Петрович лежал в Покровской больнице, что расположена неподалёку от моей работы, где каждое утро я прохожу мимо мрачноватого здания морга. Людмила страшно переживала его смерть. Отец и дочь недоговорили…
Накануне перед смертью отец попросил пива. Людка принесла – тайком от врачей…
Этому печальному событию предшествовало несколько замечательных лет близкого общения с моей подругой.
Глава 5
«Как долго я живу!»
…В самый разгар войны за Карабах и страшной блокады в Ереване я вернулась в родной город. Мне пришлось всё начать заново: привыкать к питерской среде, притираться к постаревшим за эти годы родителям, изучать изменившиеся нравы своих родственников, от тесного общения с которыми я тоже отвыкла. На приличную работу было устроиться почти невозможно и поначалу мне пришлось работать надомницей – шить тёплые куртки.
Работала с утра до вечера. Сейчас страшно вспомнить: жаркий май, на всю квартиру орёт новоиспеченная радиостанция «Европа Плюс», какие-то новые веяния, немыслимые рекламные соблазны (это сейчас мы не обращаем внимания на рекламу), нормальные люди загорают на пляжах и дачах, а я завалена шитьём. В один из таких дней и появилась у меня Капралова с радостной вестью – у неё родилась внучка Дашенька. Удивилась, что мне за куртки платят приличные деньги. С обидой говорила о том, что «наука никому теперь не нужна» и что лучше бы она в своё время пошла бы в швейный техникум…
Через год мы снова встретились. В то время я трудилась мастером в частном ателье. (Позже друзья нашли мне хорошую должность в учебно-производственном предприятии, где я работаю и сейчас).
Люда была в страшной депрессии – летом 1993 года умер Володя. В тот день 9 июля Людмила буквально выплеснула мне всю свою жизнь.
Мы проговорили допоздна, и на следующий день я приехала к ней домой. От горя она была на грани помешательства с мыслями о самоубийстве. Мне удалось немного вывести её из этого состояния. Подарила мне письмо ко мне – написанное, но неотправленное в Армению. Горькое письмо о трудной жизни с Володей (оказывается, он пил, и крепко – от ума, этакий Венечка Ерофеев). Совершенно непонятно для окружающих, но она любила Володю. С того дня я стала часто бывать у Людмилы. К тому времени её дочка Оля с мужем и ребёнком переехала на проспект Стачек, и Людмила осталась с родителями. Она души не чаяла во внучке, хотя виделась с ней не так часто, как хотелось. Работа поглощала время!
А ещё у Людмилы был пёс Антос, и он привязался ко мне из-за запаха табака. Как только я вытаскивала из пачки сигарету, он подходил и требовал ласки. Наверное, в этот момент симпатичный колли вспоминал о курящем хозяине Володе. А вскоре умер и Антос. Незадолго до этого Олечке приснился сон. Привожу его почти дословно:
«Яркий солнечный день. Дачные участки в Тосно. Тут же и наша дача. Папа идёт мне навстречу, а я, увидев его, с восторгом бегу к нему. Он останавливается. Меня не обнимает. Говорит: «Оленька, не волнуйся! У меня всё хорошо, у меня тут даже Антос есть…» И тут, как в замедленной съёмке выбегает Тошка – роскошный и рыжий,.. Шерсть развевается, и он несётся, как огромный конь, гарцуя вокруг папы…»
Люда тяжело переживала и это горе. Ей не хватало Антосика. Новую собаку она так и не завела, хотя разговоры об этом были…
Моя подруга торопилась жить. Каждый новый день встречала с радостным удивлением.
Я часто слышала от неё: «Как долго я живу! Ведь с моей болячкой я и не рассчитывала на это!»
Из дневника Людмилы Капраловой:
«22.07.1998г. Как давно это было! Тридцать два года назад! (Речь - о её поступлении в институт – Л.Г.) Разве я могла тогда подумать, что проживу так долго?
А в этом году Оле двадцать восемь лет. Как быстро пролетела жизнь. Но и сегодня, с трудом отрывая голову от подушки, твёрдо убеждена, что жизнь не кончена в любом варианте, ещё поживём…»
В последние годы часто наблюдала, что Людмила какая-то поникшая и раздражённая. Общаться с ней стало сложно. Я была всё время начеку – как бы её не обидеть чем-то. Однажды прихожу, она засуетилась, как обычно (бросила мытьё полов, стала на стол накрывать…).
Я ей говорю: «Люда, давай без церемоний».
Она нервно: «Я всегда со всеми церемонюсь! Иначе не могу!».
Во всех вопросах считала себя абсолютно правой. Её мнение было превыше всего. Мне было её жалко, но одновременно я понимала – она лучше меня «чуяла» время и умела все житейские события расставить по полочкам.
…Людмила приобщила меня к сауне при бане, что на 5-ой линии Васильевского острова. Там же она познакомила меня с Татьяной Вишневецкой, с которой они дружили со студенческих лет, а потом вместе работали на кафедре.
Весёлыми были наши походы в баню! Таня приносила самодельное вино из черноплодки, Люда – свои знаменитые пироги. Мы подолгу болтали о жизни, иногда, что греха таить, яростно перемывали косточки нашим мужчинам. На тот момент у Людмилы уже появился Боря – жил в её квартире на правах мужа. Вместе с Борисом переехал к ней и его взрослый сын Кирилл – личность сложная и противоречивая. Люда с Борей бывали у меня в гостях, но чаще я – у них. Обычно я приезжала днём, когда её мужчины были на работе.
– Купила классную помаду за 150 рэ (здесь и далее приводятся цены до 1998 года – Л.Г.) и сапоги за 2000 рэ – хвастаюсь Людке у неё дома, когда она перебирала вещи в шкафу в поисках «что надеть завтра на работу».
– А я купила сапоги за 700 рэ! – отвечает мне она и извлекает коробку с действительно отличными сапогами и действительно всего-то за 700 рэ.
Людка продолжает:
– Я вообще умею отыскивать дешёвые и отличные вещи!
И вправду – умела. Не то, что я! Первое понравившееся, не думая о цене, покупаю…
Людка ругала Борю, если он покупал продукты по высоким ценам, а не искал дешевле.
Однажды она пришла в потрясающем костюме: широченная длинная юбка и летящая блузка, всё в эффектных чёрно-белых разводах.
– Из Индии, – говорит, – привезли!
–??!
– На рынке у бабки из «откуда-то», то ли Кавказ, то ли Украина, купила две одинаковые юбки. Из одной – верх, из другой – низ сшила вчера!
И Капралова хохочет! Обдурила меня, профессионала!
Людмила любила и умела «наряжать себя». У неё с коллегами по работе происходили примерно такие диалоги:
– Ах, Людмила Евгеньевна! У Вас в ушах кораллы? Они Вам очень идут! Настоящие?
– Да, конечно, кораллы, самые что ни на есть настоящие! – важно ответствует Людка. А про себя усмехается, ведь купила она эти «кораллы» по случаю, в «Галантерее»… за 3 рэ. Серьги из пластмассы кораллового цвета – от настоящих кораллов с трудом отличишь, разве что при ближайшем рассмотрении. Мне поясняла, что «Людмила Евгеньевна не может позволить себе носить подделку», и опять хохотала.
Часто я будто бы снова слышу фразу, сказанную ею однажды без трагичного пафоса, а даже весело (констатация свершившегося факта):
– Ах, Потапова! (моя девичья фамилия – Л.Г.) Ну, какие же мы теперь старые!..
Я искренне возмущалась, но только сейчас понимаю, насколько плохо она себя тогда чувствовала из-за своей инвалидности, о которой многие из её окружения и не подозревали. Конечно, я видела, что она тяжело, с одышкой поднимается по лестнице. Знала, что она теряет зрение, и почти ничего не видит.
Незадолго до смерти отважилась: ей удачно прооперировали один глаз. Собиралась сделать операцию и на втором. Не успела.
Дочь Оля во время подготовки к похоронам заявила родным: «Для мамы никаких тапочек! Только туфли! На каблуках! Лодочки! Мамочка была ведь модницей!..». И купила такие… Мне так и запомнилось в день похорон – маленькие Людкины ножки в изящных туфельках.
Глава 6
«Приключения вдовушки Люды»
Именно так называется одна из Людмилиных тетрадей. Все рассказы автобиографичные. Хочется привести несколько отрывков:
«…Когда-то, лет в десять, я задумала написать книгу о двух любящих друг друга людях. Тимуре и Виолетте. Я рассказала об этом отцу, и он надо мной посмеялся. На этом всё кончилось. Потом, лет в пятнадцать в последнее воскресенье июля – в День Военно-Морского флота – я села и стала писать книгу. О том, чем заканчивалась история моих героев, я знала давно: они плавали на одном судне, он – капитаном, она – штурманом. Поэтому я начала с того прекрасного июльского праздничного дня, когда Тимур открыл дверь Нахимовского училища. И всё. Написав первую фразу, я поняла, что ни разу эту дверь не видела. Что увидел Тимур, войдя в эту дверь, я тоже не могла себе представить. А придумывать нельзя. И я навсегда отказалась что-то выдумывать…»
Из рассказа «Люди»:
«…Видела по телевизору передачу об американском психиатре, который приехал в Союз и пытался помочь нашим больным.
Я стала смотреть из-за методики, что была очень простой. Он задавал пациенту всего три вопроса: «Что ты хочешь?», «Что ты думаешь?» и «Что ты делаешь?». Эти вопросы он задавал по несколько раз и в разной последовательности. И эту методику я успешно применяю на себе.
«Что ты хочешь?» – «Я хочу жить. Я хочу быть не одна. Хочу быть здоровой. Нет. Я хочу иметь больше сил, меньше уставать, чтобы чего-то достичь. Достичь того, чего я хочу».
«Что ты думаешь?» – «Я думаю, что это нереально. Маловероятно. Здоровье всё хуже и хуже. Я никому не нужна. Бесперспективно. Всё кончено. Чернуха, одним словом».
«Что ты делаешь?» – «Я стараюсь».
Оттуда же, когда Людмиле, как она выразилась, «дали доцента»:
«…Как я мечтала об этом! Моя новая жизнь только начинается. Люди всегда поддерживали меня, особенно в трудные минуты. Я почти счастлива. От ректората до 33-го (корпуса? – Л.Г.) скакала на одной ножке. Пожалела, что отец уехал. Мне кажется, он будет рад. Но может быть, я ошибаюсь».
Из книги «Чудеса»:
«…Слегка поранила руку топором. Если бы не чудо, отрубила бы два пальца. Никому не сказала. Заживает быстро. Пошла ко Ксении Блаженной (часовня на Смоленском кладбище – Л.Г.). Попросила помочь. Прихожу домой – записка от отца: «Зарплата в шкафу». Опять деньги вместо души…»
«...Сегодня встречались с профессором В.А.Постовитом. Он подарил мне свою книгу и при этом прочёл одну фразу из неё. По-моему, так: «Воспоминания всегда грустны, даже если это воспоминания о приятном». Какие мудрые слова! Люда Орешко приходила и учила, что жить надо не прошлым и не будущим (не умею!), а сегодняшним днём. Мне же в этом сегодняшнем дне чего-то не хватает. Во-первых, сил сделать всё, что задумано. Во-вторых, времени. В-третьих, желания. Прихожу и ложусь. И такое «сегодня» меня не устраивает, потому что оно тянет меня в прошлое. Я отстаю от современности. Господи! Дай мне силы не упасть – иначе… не догоню!».
Из рассказа «Маленькие»:
«Мужская тактика: пришёл, увидел, наследил. Женская тактика: соблазнила, обманула, покинула».
«Всё, даже самое плохое, делается из ненависти или из-за любви. Ненависти в моей философии нет места».
«Я за Дашенькино (внучка Даша – Л.Г.) здоровье готова отдать не только свою красоту, но и всё будущее – жизнь. И как это горько!»
«Лет так много – мудрость старухи, а поведение восемнадцатилетней девушки».
Из рассказа «Женщина и цветок»:
«Я вышла на улицу, и стояла на трамвайной остановке. Мимо проехал грузовик, на кабине которого большими буквами было написано: «Любите нас, пока мы живы».
Любите нас, пока мы живы,
Ещё мы належимся врозь,
И не ищите в нас наживы,
И не стесняйтесь ваших слёз.
Не бойтесь испытать все чувства,
Как первоклассный музыкант.
Любовь, конечно же, искусство,
Но прежде, всё-таки, талант.
Из рассказа «Сумасшествие»:
«Мудрость однобока: в одном – мудр, в другом – дурак; неравномерна: в чём-то мудр и с пятнадцати лет, в чём-то – и к старости не дозреешь. Мои подруги всегда со мной советовались. Функция «скорой помощи» у меня с детства. Я хорошо слушаю и помогаю хотя бы этим. Но различия между мужчиной и женщиной, которые всегда мешали, возмущали меня и заставляли кого-то «воспитывать» (!), мне стали понятны только теперь, после Анжелики.
…В последние дни пришла мысль: любовь не проходит. Она остаётся с нами, но, вспоминая о ней, бывает, мы вновь всё переживаем так же, как тогда. «Любил-разлюбил» – это не чувство! Это интерес или развлечение».
После смерти Володи моя подруга долго оставалась одна, взяв на себя обет безбрачия. А потом всё же ей Бог послал последнюю любовь – Бориса.
Из рассказа «Парадоксы»:
«…Ждёт меня впереди 30 сентября (в этот день Людмилу познакомили с Борисом – Л.Г.). Я боюсь этого дня и собираю все силёнки, чтобы не отказаться, не глядя. Опять Ксения... Прошу её помочь мне как женщине. Вытерпеть, выдержать, быть мудрой, не рубить с плеча, вдохновения прошу, удара.
И она мне помогает. Всё ужасно. Серое лицо, тусклые глаза, высоченный медвежище. Бритый, курит, кашляет, плешивый, большой палец правой руки изуродован (кнопкой), лапищи безумных размеров.
К счастью, я уже читала «Аленький цветочек». А имя! А голос! И всё же я постепенно чувствую надёжность в этой громадине. То, что нужнее всего мне в эту минуту. Я кладу голову ему на плечо. Даю свой телефон. И жду. День. Два. Три. «Вы – бриллиант. Вам нужна золотая или платиновая оправа. Я оправой Вам быть не могу». Вот результат творчества Б.М.Иванова за эти три дня.
– Я гранитный и чугунный.
– Мне нужна не оправа, а ограда. И гранит, и чугун для этого очень годятся.
В рассказе «Бессонница» присутствуют и Серёжа, и Володя, и, конечно, Боря – на тот момент любимый мужчина и муж:
«Всего Джека Лондона я прочла, дожидаясь Серёжу. Я приходила к нему домой, благо квартира была коммунальной. Меня все знали, впускали, и я могла войти в комнату.
…Серёжа мог прийти через час или два. И вот, от нечего делать, читала. У них было, по-моему, шесть томов. Серёжу я любила, и имя Джека Лондона для меня осталось романтичным на всю жизнь.
…Но вот «Маленькую хозяйку большого дома» я тогда не читала, а прочла много позже, лет через двадцать. И что же я там нашла: она не боролась с бессонницей, а отдавалась ей и таким образом перебарывала её. Правда, героиня Джека Лондона потом отсыпалась, а мне на работу надо. Потому я чаще позволяю себе эту роскошь, когда я одна и если могу назавтра хотя бы не торопиться. Зато уж если я сплю, то сплю. Я быстро засыпаю (надо сказать, в любом положении, при первой возможности), крепко сплю, и никогда не вижу снов. Говорят, что наука доказала, что сны видят все и ежедневно. Я в это не верю. Для меня увидеть сон (раз в год) – это событие. Ну, в угоду науке, я их не запоминаю, хотя были и полёты, и цветные сны, и повторяющийся сон про немцев в нашем дворе.
Были сны и вещие. И вот недавно такой сон приснился. Я среди людей в помещении, белые стены, без мебели, но что-то происходит, вроде светской вечеринки. Боря (неразборчиво – Л.Г.) где-то сзади. И вдруг входит Володя. Идёт прямо ко мне. Как я возликовала! Я же верила, что он не умер! Наконец-то, кончилось ожидание, и вот он! Рванулась к нему. А он глаза прячет, не улыбается, будто бы не видит. Почти не хромает. В какой-то вязаной хламиде, вроде свитера, что я связала, но не в нём. Чужой. И радость прошла. И чувствую – хочу к Боре! Люблю Борю! Хочу быть с Борей! И сделала шаг назад.
Утром проснулась, вся левая часть отнялась, и рука, и нога онемели. Умирала я что ли, да не умерла? Четыре года! Хватит тосковать…»
Глава 7
«Дневник – это документ эпохи»
Много лет Людка создавала «документ эпохи», так она говорила о дневниках.
Из дневниковых записей Людмилы Капраловой:
«…Хочу думать только о том хорошем, что было сегодня и будет завтра. Я буду ночевать у детей. С Дашенькой. Буду с ними весь вечер. Недавно, 26 февраля, Даша ночевала у нас. Она в тот день немного болела, температура была 38. Почти всё время спала.
«Спать хочу», «Есть хочу», «Спать хочу»… Потом встала, температура 37 – уже более дееспособная. Прыгала «как фигуристы»… «Бабушка, Даше тоже купят саночки. Давай вставать», – и поцеловала меня. Вот о чём хочется вспоминать, думать, вот от чего замирать.
Снова прочла первую «Анжелику» и снова плакала…»
«…Когда заговорили (с одним из коллег по работе – Л.Г.) о Володе, я заплакала. Я давно уже не плакала от этой безысходности и бесперспективности, хотя всё очень плохо. Я не могу выполнить своего годового обета (фактически год уже прошёл), но и не с кем его нарушить. Думаю о смерти часто. Живу по инерции. Это видимость жизни, молодости, красоты. Внутри все девяносто…»
«То ли с годами я начинаю всё больше сомневаться в правильности своих поступков, то ли я делаю всё меньше хорошего? Одно только знаю точно – меня не переделаешь. Более того, быть самой собой мне представляется всё более ценным и всё менее трудным. И всё же, всё же, всё же…
Всё в прошлом. Всё испытано. Всё пережито. Ничего не вернёшь и не узнаешь. Теперь никогда не исправишь. Всё уже сбылось».
И далее о Володе, запоздалые слова покаяния перед ним:
«… я считала себя всегда правой, считала его глупее моего отца, была эгоисткой, плохой женой и спутницей жизни. И он этого не выдержал. И умер – умер для меня, так как развестись с ним я бы не смогла, а он уже не мог жить с нами. Со мной, конечно. Прости меня, мой любимый. Ты был хорошим мужем. Спасибо тебе…»
Стихотворение, написанное Людой к своему дню рождения:
Маленькими щепочками
В маленьких канавках
Начинали, может быть,
Вы плаванье своё.
С головой и валенками,
С шубою и шапкой,
Если точно говорить
Только про моё.
А потом – большая жизнь:
Юность, точно яхта.
Зрелость, словно лайнер,
А то – и ледокол!
Мы прошли её, кажись,
Здорово и ярко.
Только слишком быстро.
А кто – и не дошёл.
И теперь в конце пути,
Вспомнив ту девчонку,
Может, по прошедшему
Всё же загрущу.
Как последнее «прости»,
Утлую лодчонку
По руслу пересохшему
Волоком тащу.
За праздничным столом Людка прочла вслух это стихотворение и заплакала. Гости растерялись от неожиданности – немногие из них видели слёзы красивой, уверенной в своей неотразимости женщины.
…«Утлую лодчонку по руслу пересохшему» она тащила «волоком» ещё целых пять лет.
Из дневника Людмилы Капраловой:
«22.07.1998г. Пять лет прошло со дня смерти Володи. Как бы мы с ним жили! Да не судьба. Мы все переменились, но парни (ЧВиК – Четыре В и К: Володя, Вячеслав, Виктор, Валера и Капралова. Друзья мужа стали друзьями и для Людки – Л.Г.) похорошели, посветлели. А я состарилась. Состарилась из-за того, что меня не любят, стараются в любом деле унизить, показать, что я ничего не умею, ничего не стою, всё у меня плохо, из рук валится! На самом деле я уже равнодушна ко всему этому. Мне просто не хочется умирать, но иногда и жить не хочется».
Я знала Людку, как убеждённую комсомолку-атеистку. Она как-то записала:
«В чудеса и в Бога я никогда не верила. Получив медицинское образование, я считала чудом только одно – рождение ребёнка.
И теперь, когда жизнь в основном прожита, единственным чудом считаю жизнь…»
В последние годы что-то в ней переломилось. Она много ездила по командировкам, в основном, по русскому Северу. Она фотографировала церкви. Мне кажется, что она приблизилась к вере в Бога после смерти Володи. Судя по записям в дневнике, трепетно относилась ко всем ритуалам, связанным с религией.
На Охтинское кладбище к Володе Людмила ездила два раза в год: в день его смерти и в день его рождения.
Из дневника Людмилы Капраловой:
«3.09.1998г. Купила цветы, сходила в церковь, поставила свечки. На входе объявление, что свечи, купленные вне церкви, до Бога не доходят. А торговать в храме? Не стыдно? Старый священник в середине молитвы забыл слова. Бабки отдавали земные поклоны (чтоб я так могла!). Ушла. Луч солнца появился. На могиле вижу: наши друзья Витя, Валера и Слава. Как хорошо я с ними провела время! Мы помянули Володю, выпили, но главное – было, чем закусить! И я ела, ела, ела, и всё же захмелела.
Общались два часа. Отогрелась душой. Витя проводил до трамвая».
В последней тетради написано много о санатории, где Людмила отдыхала. Интересно описаны экскурсии. Одна из них – Комарово, могила А.А.Ахматовой. Людмила дала подробное описание захоронения и даже изобразила на страницах дневника крест со всеми деталями.
А вот литературные зарисовки (иначе и не назовёшь) из дачной жизни. Людмила обожала ходить в лес и что-то собирать, потом делать заготовки и угощать гостей:
«21.08.1998г. Побежала за грибами. Вообще-то собиралась (мечтала!) на картошку (картофельное поле – Л.Г.), вдоль дороги, свернуть в лес с водоёмом, а дальше в «горелый» лес. Обратно – вдоль торфяной. Но маршрут пришлось менять: справа навстречу мне шёл Горшков (видимо, сосед по даче – Л.Г.) с полной корзиной моховиков, и я пошла вправо. Вернулась через четыре часа. Моховиков – тьма! И мне хватило! Была и в «горелом», и в лесу с водоёмом. Ходила и на брусничное место, но брусники очень мало…»
И на следующий день ей было не лень идти за грибами:
«22.08.1998г. Как только я вышла из дома, пошёл дождь. Но я дошла до картошки, и это было совершенно правильно. Тридцать три подберёзовика! Настоящих!
Пришлось съесть завтрак и козлят резать в мешочек. Их было полно, хоть косой коси! Я так закружилась, что не заметила, как снова вышла на дорогу (а хотела на болото). Какие там моховики! В такие минуты я чувствую азарт. Я ведь по-настоящему алчна и азартна. Игрок. Всё это и составляет мою сущность, как её ни прячь!
В этой рациональности вся Людка: есть ей не хотелось, но нужно было освободить место для грибов. И с верным маршрутом не ошибиться… Когда я перечитываю «грибные» страницы, мне хочется в лес. Жаль, но с Людой за грибами мы не ходили …
Людмила очень много читала. Не запойно, а вдумчиво и непременно с карандашиком, делая выписки в тетрадь. И, наверное, пересмотрела все фильмы на свете!
И обязательно описывала свои впечатления.
О фильме «Убрать перископ»:
«18.09.1998г. Фильм напомнил снова, что мне уже пятьдесят и скоро конец. Но я этого не чувствую. Даже, когда кровь в голове вскипела (очередная ссора с Кириллом – Л.Г.), я не восприняла это как предчувствие смерти – а просто, что я против этой махины бессильна…»
А вот запись после просмотра фильма «Убить дракона»:
«16.10.1998г. Смотрела «Убить дракона» первый раз, хотя много слышала, но даже не знала сюжета. Более того, я думала, что дракон – макет. Но это оказался Янковский. Надо отдать должное всем. Прекрасная игра актёров (Абдулов, Леонов, Захаров), отличная режиссура. Вошёл Кирилл и сел со словами «я это видел». В это время дракон вонзает (медленно втыкает) вилку в зад Збруеву, течёт кровь, но тот терпит. Это главный тезис фильма: все терпят и не показывают вида, что уже не могут терпеть. А он (дракон – Л.Г.) испытывает – где эта грань? Кирилл захохотал так, что даже Боря сделал ему замечание, но он не прекратил. Я же сидела, не шелохнувшись, так как боялась, что если я что-либо скажу, будет ещё хуже. У нас свой дракон дома. Ненасытный, унижающий, ничтожество двухметрового роста, прожорливый, психически больной. И эту ситуацию я создала своими руками, вот я какая – глупая добрая старушка».
И далее в этой же тетради записано:
«26.10.1998г. Ещё одна неделя позади. Вся она прошла на фоне моего очень плохого самочувствия, я всё-таки прибавила инсулин - попробую есть. Второй неблагоприятный фактор - раздор в семье. Понятно, что не разойдёмся. Но мы от души портим нервы друг другу. Кирилл то едет, то не едет; то в Москву, то на Байконур. Боря буквально бесится – и отсюда все вытекающие последствия. Единственное, что он сделал правильно, – посадил нас вечером в воскресенье ужинать вместе, и я согласилась».
В Людмилином дневнике жёстко отражены ссоры, и даже скандалы с Кириллом. А ведь Людка искренне верещала всем налево и направо, что у неё теперь есть «сынок». Почему их отношения порою заходили в тупик? Людкины амбиции? Юношеский максимализм Кирилла? Кажется, только в последние годы жизни Людмила всё-таки нашла общий язык с ним. Сейчас Кирилл – взрослый человек. И всё-то у него нормально. Возможно, он что-то понял в Людмилином характере. Может, и в себе разобрался. Трудно говорить об этом.
«В каждой избушке свои погремушки», как когда-то говаривала одна из моих приятельниц. Лично мне Кирюша (так Людмила его называла) всегда был симпатичен. Лишь однажды я оказалась свидетелем дикой ссоры между ними. В тот вечер Кирилл с горечью мне рассказал о своих обидах. Но что я могла сделать?..
Глава 8
Так могло бы быть
Наша школа встретила меня, первоклашку, огромным портретом Сталина с черноволосой девочкой на руках. Сейчас я не сомневаюсь в том, что когда-то на этом же месте висел портрет Николая Второго. И после сталинских времён менялись портреты и сюжеты из счастливой жизни советского народа, в зависимости от веяний времени. Но ничего не вешать на это место было невозможно – полуовальная ниша над роскошной мраморной лестницей была сделана, вероятно, именно для этой цели.
Знаменитая гимназия Карла Мая после 1917 года была преобразована в школу №5 поначалу Свердловского, а затем Василеостровского района. В нашей школе очень долго витал дух дореволюционных времён, особенно, когда я училась ещё в начальных классах. Конечно, это я поняла значительно позже. Читая Паустовского, провела параллель между рассказами о его гимназии и моей родной школой.
Ныне в красивом четырехэтажном здании из серого камня с большими полуовальными окнами размещается Вычислительный Центр.
Я часто прохожу мимо и вспоминаю просторный вестибюль с мраморным полом, широченную лестницу (на ступеньках оставались крепления для ковров – самих ковров, конечно же, и в помине не было). Классные помещения с обилием цветов на окнах, кабинеты биологии и физики, где были наклонные ступенчатые полы с возвышающимися над аудиторией кафедрами для учителей.
В просторных залах с окнами-витражами бегать не разрешалось, и мы во время переменок чинно ходили по кругу. Один из залов (кажется, на третьем этаже) был актовым: со сценой и роялем.
На стенах этого зала размещались мраморные доски с именами прославленных выпускников гимназии (и школы), выбитые золочёными буквами. Среди них писатель Глеб Успенский, отец и сын Рерихи, знаменитый географ-путешественник Семёнов-Тян-Шанский, академик Дмитрий Лихачёв… Людка наизусть помнила все списки.
В восьмом классе во время переменки она вдруг мне заявила: «Вот посмотришь, я тоже когда-нибудь буду здесь «висеть!» Сейчас я понимаю, что так могло бы быть, если бы не многие обстоятельства – и нашей школы нет, и ничего не осталось из нашей советской жизни, и те мраморные доски Бог знает, где…
Глава 9
На заданную тему
В Людмиле я видела идеал своих сверстниц, ибо она в числе немногих сохранила романтическое отношение к жизни и вместе с тем оставалась мудрой, понимая всё несовершенство землян, принимая это и стараясь изменить к лучшему окружающую действительность.
За год до смерти Людка мне сказала: «А знаешь, пора и умирать!». Свою жизненную программу она считала выполненной…
И умудрилась завершить все оставшиеся земные дела, вплоть до мелочей: потратила накопленные деньги на дорогие подарки своим близким, раздала подругам комнатные растения, раздарила друзьям-сотрудникам книги…
Людмила и мне сделала царский подарок. Её помощь в издании моей первой книжки неоценима!
В своём шутливом (а, может, и нет?) «завещании» она просила: «Не надо часто ходить на мою могилу! Мне от этого легче не будет!»
Несколько раз, Людочка, ты мне снилась, и примерно с такими же просьбами…
Но нам всем легче, когда мы тебя навещаем! Мы зажигаем свечи, говорим о тебе, о твоей внучке Дашеньке (она уже совсем взрослая), общаемся друг с другом. Таня Вишневецкая традиционно приносит «сауновскую» наливку из черноплодки. Любочка Кузьмак рассказывает о своих внуках и о новостях в экономике. Твоя дочь Оля молча курит вместе со мной…
Время катастрофически быстро стирает нашу с ней разницу в возрасте, и мне иногда кажется, что мы подруги. Она такая же чуткая, как ты, так же умеет слушать и всё-всё понимает. Потом мы идём в какую-нибудь кафешку. Ведь ты так любила кафешки! Ты всё любила: и концерты детского хора, и театры, филармонию и командировки. После каждого путешествия ты непременно оформляла альбомы с фотографиями тех мест, где побывала. Всё новое и интересное тебя приводило в восторг.
Каждый день ты восхищалась жизнью и строила новые планы. Лишь одно неверно спланировала: как-то обмолвилась, что не имеешь права умереть раньше родителей. Увы…
Твоя мама, как нам казалось, стойко пережила уход дочери, однако, вскоре и сама покинула этот мир. Я была у вас незадолго до этого в новом доме на проспекте Авиаконструкторов, где ты толком и не успела обосноваться. На детских фотографиях у тебя удивительный взгляд: пытливый и радостный, и немножко взрослый…
Мы приходим к тебе весной 19 марта – в твой день рождения (ты так любила весну!), и в разгар осени 23 октября, когда тебя не стало.
Последняя дневниковая запись моей подруги, сделанная накануне нового 1999 года:
«…Чётко решила не вести дневник такого рода. Во-первых, выливается моё брюзжание. Может быть, это и хорошо, но по сути дела было бы достаточно только перечислить произошедшие события без эмоций. Во-вторых, даже я ничего не могу прочитать, а чужой человек сможет, если сильно захочет, но такого не предвидится, да и 100 %, что не поймёт.
Конечно, дневник – это документ эпохи, но я всё же не очень плохо живу. У меня есть семья, работа, я ещё кое-что зарабатываю. Моя жизнь, как таковая, не типична. Боря считает, что живу в узком мирке.
Во многом он прав. Он вообще-то идеал, до которого мне далеко, и я никогда не смогу ему соответствовать. Он любит меня, ласков, заметил кофточку, дал на колготки. Но ему хочется, чтобы я за это стирала, убирала и готовила без передышки и выходных. А я хочу заниматься любимым делом; жить в своём узком мирке, а не на кухне. С приветом! Л.»
Помнишь, Людка, как в школе на уроках литературы мы писали сочинения «на заданную тему»? Кстати, ты сочинения писала всегда блестяще. Двадцать третьего октября 2002 года сама жизнь предложила мне «заданную тему», и я в тот день прилюдно обещала написать о тебе. Можно считать, мы вдвоём создали эту книгу, ведь многие страницы написаны твоей рукой. Мне оставалось лишь перепечатать их на компьютере.
2002 - 2007гг.
Санкт-Петербург