СИБИРЬ УХОДЯЩАЯ
Часть вторая
Небольшое отступление
Пройдёт совсем немного лет. Уйдут в мир иной мои милые добрые бабушки. Не станет богатого колхоза. Разъедутся жители, труженики когда-то большой деревни. Доживут свою жизнь старики, отдавшие родной деревне свой труд, жизнь, любовь. И исчезнет та приветливая, гостеприимная Сибирь. Будут заброшены красивые добротные дома, и лишь в некоторые будут приезжать внуки, правнуки тех, с которыми мне посчастливилось встречаться, общаться в те сороковые-пятидесятые годы. Периодически не будет электричества, не было и нет школы, магазина, медпункта, нет хорошей дороги. Дома в основном будут обустроены под дачную жизнь. И лишь две-три семьи продолжат постоянно жить в родной деревне и зимой, и летом, несмотря на все трудности оторванной от цивилизации жизни.
И, до боли неузнаваемо, изменится величественная богатая щедрая природа вокруг уральской деревни. Вырубят многие вековые березы, сосны… Сельские угодья зарастут сорной травой, молодыми деревцами, кустарниками, исчезнут когда-то казавшиеся бескрайними, поля пшеницы, ржи, овса. Погибнут сенокосные поляны, луга, кормившие стада бурёнок, молоком которых вскормлено не одно поколение деревенских, да и городских жителей. Исчезнет небольшая плотина и пруд, в котором непоседы мальчишки и девчонки, да порой и бывалые рыбаки, ловили разную мелкую рыбёшку, а умелые хозяйки готовили с ней вкуснейший омлет. И станет неузнаваем прекрасный Волим, крутивший жернова небольшой мельницы, которая обеспечивала мукой, а значит и хлебушком, не только жителей Сибири, но и других близлежащих деревень. Уйдёт под землю говорливый родник, на который мы ходили за чистой вкусной водой. Будут вырублены липы, растущие по берегам реки. Кору лип вымачивали в пруду, получали лыко, из него плели мешки под древесный уголь, который заготавливали в специальных печах и отправляли в город. Плели лапти, основную обувь в далёкие времена, да и в тяжёлые послевоенные годы. Из лыка же делали деревенскую необходимую утварь, наберушки-корзинки для грибов и ягод. Волим превратится в неприветливую засоленную речку, с заросшими высокой травой берегами. А ниже по его течению погибнет лесная ароматная сладкая чёрная смородина, которую собирали не только деревенские ребятишки, но приезжали за ней и городские жители. И всем хватало этой целебной ягоды. И до сих пор, но уже на заросших заброшенных вырубках, огромные заросли малинника обеспечивают целебной малиной и дачников, и знающих эти места горожан.
Разберут по брёвнышку небольшую часовенку, долгие годы служившую жителям деревни как православный храм, а в послевоенные годы в ней был небольшой магазин, в котором продавали привозной хлеб. У кого-то поднимется рука и на кедр, и на красавицу черёмуху. Обеднеет, осиротеет деревня. Зарастёт мусором, который некому убирать. Дачникам, временным жителям деревни, не до мусора. Своей работы хватает.
Сибирь… уходящая. Та Сибирь, которая ещё остаётся в памяти уже немногих живущих сибирских старожилов.
СИБИРЯКИ
Парасковья
Но вернёмся в начало пятидесятых годов. Сибирь по современным меркам была относительно небольшая деревня. В основном жили старики, женщины да дети. Почти всех мужиков забрали на фронт. Вернулись немногие. Вот и у Парасковьи Андриановны погиб муж и единственный сын.
Работниками становились подростки, мальчишки и девчонки, с детства приученные к нелёгкому крестьянскому труду. Надо было выживать, время было трудное. И колхоз «1-е Мая» продолжал работать.
Вначале нас, городских, немного сторонились, но потихоньку общие интересы, игры, пруд на Волиме, куда мы бегали купаться в жаркие летние дни, сдружили нас, малолеток. А будущем даже и породнили. Мой старший брат полюбил и взял в жёны красивую, строгую деревенскую девушку – сибирячку.
Бабушка Парасковья в молодости, по рассказам мамы, была очень красивой девушкой с длинной косой и ясными голубыми глазами. А замуж её выдали за некрасивого, нелюбимого, да и не очень доброго парня, но из состоятельной семьи. Замуж раньше выдавали рано и не очень считались с желанием будущей невесты. Венчали молодых в Романовской церкви. Венчались сразу две пары. И среди присутствующих на венчании гостей шёл тихий шёпоток: «Поменять надо женихов-то». Видимо у второй пары венчающихся более видным был жених.
Жизнь молодых складывалась непросто. Но терпеливая Параня, так её называли в молодости, всё перенесла – нелюбовь и издевательства мужа, неприязнь и упрёки сварливой свекрови. Ещё она приютила и вырастила сироту племянницу, у которой мать умерла, а отец был репрессирован и затерялся где-то в лагерях. Шура была весёлой шустрой девушкой. Я помню её обаятельную улыбку и весёлый смех. Казалось, покажи ей пальчик, и она зальётся звонким девичьим смехом. За это, наверное, её и полюбил Фёдор, здоровый красивый парень с Первого лесоучастка. Крепкая дружная семья. Двое сыновей – Тахир и Марат. Только вот рано ушёл из жизни Фёдор, и Шура одна поднимала мальчишек. Не стало и Марата. А Тахир, избрав военную профессию, стал полковником, служил в МЧС заместителем Шойгу. Сейчас в отставке, но продолжает трудиться. А Шуре, Александре Ивановне, уже далеко за восемьдесят, живёт с сыном.
Шура и я
Александра, Шура (а бабушка Парасковья ласково звала её Санкой), была лет на десять постарше меня и уже работала в колхозе. Но это не мешало нам подружиться. Летом Шура часто возила колхозную почту. Ей давали старенькую спокойную лошадку, запряжённую в телегу, на которой была установлена бочка. Может в ней возили воду, а может Шура по пути привозила керосин или бензин для колхоза. Как-то она заехала к нам в город и взяла меня с собой в деревню. Какое это было незабываемое замечательное путешествие. Лёгкое потряхивание телеги на неровной дороге. Тишина. Лесные заросли, запахи еловой хвои, сосны, берёзы, осины и пёстрое цветущее разнотравье. Птичьи голоса. Всё было таинственно, загадочно. Иногда мы останавливались, сворачивали с дороги, чтобы дать отдых пегой лошадке. Остановились и у речки Лёнвы, что протекала возле небольшой деревни Балахонцы. Да и самим хотелось немного размяться от долгого сиденья. В тот раз мы что-то припозднились. Уже стемнело, когда мы свернули на дорогу в Сибирь. Накануне прошёл дождь, дорога была размыта, стояли лужи. В одной из таких луж наша телега застряла, лошадка дернула что было сил, и телега опрокинулась. Поднять её мы не смогли. Не хватило наших девичьих сил. Шура выпрягла лошадку, забрала почту, и дальше мы шли уже пешком, оставив телегу на дороге. В деревню пришли далеко за полночь, заставив поволноваться наших бабушек. На столе горела керосиновая лампа. На тарелке лежал, ожидавший нас, вкусный хлебушко и крынка с уже остывшим парным молоком. Да уставшие глаза Парасковьи и бабушки Оли.
Настасья - «сарафанное радио»
Вспоминая прошлую Сибирь, нельзя не рассказать о её жителях. Это были замечательные просто уникальные личности. Своеобразные характеры, внешность,оттенки голоса, даже говор был у каждого свой неповторимый. О некоторых из них и хочется вспомнить.
В каждой деревне, в небольшом поселении всегда есть житель, который всё про всех знает, все деревенские, колхозные новости, кто приехал, кто собирается уезжать, кто с кем встречается. Вплоть до того, у кого что сегодня будет на обед. Таким «сарафанным радио» в то время была Настасья Семёновна. Высокая статная женщина, с прищуренными подслеповатыми глазами и с забавной бородавкой на щеке, но в неизменно чистом белом головном платке. Когда она забегала к Парасковье, казалось, что она заняла пол избы, а её резкий грубоватый голос слышен даже на улице. Рано утром поставив квашёнку (тесто для хлеба), наказав своему тихому, безропотному мужу Александру Прокопичу следить за тестом, Семёновна отправлялась за новостями. Обходила соседок. Поговорив с каждым встречным, заглядывала в правление и, набрав новостей, возвращалась домой. Увидев, что квашёнка уже давно перевалилась через край плетёной корчаги, с упрёком выговаривала Прокопичу: «Санко, щёй-но ты не топтал квашню-то». А когда стряпала картофельные шанежки, то обязательно приглашала нас с бабушкой в гости, или сама приносила вкусное угощение. А какие это были шанежки!
Капитоновна и другие
И ещё хочется вспомнить и назвать сибиряков, которых хранит моя память.
Это Капитоновна. Одинокая, хромая, бабушкина соседка. Своих детей у неё не было, и она очень любила моего младшего братика Сашу. Когда мама привозила его, то часто садила на подоконник у открытого окошка. Саше было годика три-четыре. Худенький, смуглый, с черными волосенками и чёрными большими глазёнками-смородинками, он неизменно вызывал у Капитоновны какое-то нерастраченное материнское чувство. «Ой, Санушко приехал, - восклицала она с неизменным восторгом, - сейчас я тебе «молощка» принесу парного, тёпленького». И возвращалась с полной крынкой теплого парного молока.
Чуть повыше Парасковьи жила большая семья Сухановых. Помню, отца звали Егор Михайлович, а мать – Настасья Михайловна. Дядя Егор был охотником. Добывал медведей, лосей. А тётя Настя – тихая скромная опрятная женщина – с какой-то присущей только ей интеллигентностью. У них было много детей: Саша, Нина, Надя, Лёва. Старший Александр мечтал о городской независимой жизни. И каким-то образом сумел уехать в Ленинград. А когда приезжал в деревню, модный нарядный, то все его называли «стилягой». Уж очень он был не похож на односельчан. А младший Лёва продолжает хранить родительский дом.
В свободное время Шура иногда брала меня в гости к своей подруге Наде, которая жила рядом. У неё был патефон и пластинки с записями песен. Девушки подпевали, смеялись, а мне доверяли покрутить ручку механического патефона. Было так интересно и непонятно – покрутила ручку, поставили пластинку, появилась музыка и вдруг чей-то голос запел. Чудеса, да и только.
Председателями колхоза в военное, да и послевоенное время были женщины. Помню Марию Алексеевну. Высокая, красивая и, наверно, очень строгая. Но организаторский талант, природная смекалка помогали ей управлять колхозом, несмотря на небольшое образование (всего три класса). Не все деревенские ребятишки могли в то время учиться в городе, ходили пешком в школу в Володин Камень. Школа была четырёхклассная. Как-то моя бабушка относила Марии Алексеевне готовую сшитую кофточку и взяла меня с собой. Меня поразил и очень понравился вид комнаты. Впервые я увидела красивые обои, на стене возле кровати небольшой гобеленовый ковёр. И необычная резная скамейка возле печки, покрашенная белой краской. И цветы. Красивые, незнакомые. У Парасковьи всё было намного проще, скромнее. Не было обоев, вдоль стен были обычные деревянные лавки. На окнах стоял бальзамин – «Ванька мокрый» и герани. На полу всегда чистые, постеленные рядами тканые половички. А пол мыли дождевой водой, которая скапливалась в большой бочке. И чтобы чисто вымыть, использовали дресву (мелко раздробленные камешки), которой натирали деревянный некрашеный пол.
Жаль, что не могу рассказать ещё о многих-многих сибиряках. Память хранит лица, отдельные эпизоды из деревенской жизни, но что-то уточнить, вспомнить имена, фамилии, спросить – практически уже не у кого, мало осталось тех современников. Разбросала жизнь, да и возраст уже такой, что не всё можно вспомнить.
Это Шумковы – Василий Дмитриевич и Настасья Михайловна. Большая семья, четверо мальчишек и одна девчонка – моя будущая родственница. И, хотя жизнь у моего брата и Зины не сложилась, мы по-прежнему встречаемся, общаемся, периодически «ходим» в Сибирь. Вспоминаем, иногда и погорюем о прошлом.
Это Анна Васильевна Суханова и её дети – Валентина и Павел. Анна Васильевна стройная красивая женщина, всегда поражала своим независимым, гордым характером. Муж без вести пропал на фронте, но она стойко переносила своё горе. А дочь Валентина с мужем Геннадием так и жили постоянно в деревне. В прошлом году и их не стало. Но осталась память о гостеприимных, хлебосольных добрых тружениках.
Кузнецовы Николай Иванович и Августа Ивановна держали пасеку и угощали нас свежим мёдом. Высокая худая старуха Филипповна, которую мы немного побаивались. Часто заходила к Парасковье Татьяна Яковлевна с внучками Тамарой и Машей.
Помню ещё праздничное настроение, особенно у детворы, когда в деревню привозили, хотя и редко, кино (тогда слово «фильм» как-то не использовалось). Кино показывали на большом сеновале конного двора. На стену развешивали экран – большую белую простынь. Приносили скамейки, табуретки. Мы, малышня, садились прямо на пол. И «чудо» начиналось. А после просмотра фильма разговоров, впечатлений и воспоминаний хватало до следующего раза.
Можно вспомнить и написать отдельный рассказ о деревенских домашних животных. Про козла, который не давал всем прохода, и которого мы так боялись. Про бабушкину собаку Собку, которую голодной зимой утащили волки и про кота Лисая, серого лохматого, с вечно скатавшейся шерстью и прицепившимся репейником…
Хочется ещё отметить, с каким уважением жители деревни относились к бабушке Ольге Фёдоровне. И за сшитые наряды, за юмор, присущий ей, за теплоту, с которой она относилась к каждому. Умела поговорить, если надо утешить. Баба Оля умела гадать на картах, поэтому к ней тянулись и молодые, и замужние женщины. Особенно вдовы, чьи мужья не вернулись с фронта. Однажды, одной из них бабушка нагадала, что ее муж жив и скоро вернется. А та уж и не чаяла его увидеть, ведь война-то давно кончилась. И когда, буквально через несколько дней, фронтовик действительно вернулся (был изранен и долго лежал в госпитале), счастлива была не только эта женщина, но и вся деревня. А к моей бабушке стали относиться с еще большим уважением и доверием. И вот это уважение сибиряков к моей бабушке распространялось на всю нашу семью. Прошло более полвека, но бывая в Сибири, все знавшие меня как внучку Ольги Фёдоровны, обязательно подходили поговорить, приглашали в гости. А недавно, когда мы приезжали в Сибирь за малиной, то я смогла набрать лишь половину своего ведёрка. Уже не та сноровка. Возвращаясь домой, нам встретилась ещё одна немолодая женщина, которая знала и мою бабушку, и маму. Увидев моё полупустое ведёрко, тут же сбегала к себе в дом, принесла и досыпала мне до краёв ягод из своей корзинки. Это была Зина Теренина.
Такая была Сибирь, небольшая обычная уральская деревня. Такие жили в ней обычные деревенские люди с необыкновенными непохожими судьбами, характерами, взаимоотношениями. И я благодарна судьбе, что в моей жизни была эта деревня со всеми её жителями, с их особенным говором, с неповторимой красотой уральской природы, которые научили меня любить и ценить жизнь, природу, людей.