Брат опубликовал эту фотографию в одном интернет-сообществе, не помню, как называется, то ли «Мой родной посёлок», то ли «Моя малая родина», суть не в этом. Важно то, что публикация, судя по количеству лайков и комментариев, очень зацепила моих земляков. И я тоже невольно заразилась их чувствами. Признаюсь, что раньше, когда случалось просматривать семейный фотоальбом, взгляд на этом снимке не задерживала. Подумаешь, запечатлён самолёт АН-2 - попросту кукурузник, возле него стоят люди. Почти у всех лица обращены к дверце кабины, а разглядывать спины – никакого интереса, даже если это спины родственников или твоя собственная.
И только теперь, взглянув на фотографию другими глазами, поняла, что она, оказывается, отражает былое процветание моего посёлка. Жизнь там тогда кипела. Завод обеспечивал работой, а переполненный по вечерам клуб действительно был очагом культуры – кинозал, библиотека, различные кружки. Ставились спектакли, был свой оркестр, а местный хор часто занимал призовые места на различных смотрах. И хотя областной центр был удалён почти на 300 км, язык не поворачивался назвать мою родину глухоманью, потому что благодаря появившемуся авиасообщению до цивилизации, как говорится, стало рукой подать. Съездить в гости или просто за покупками, детей отправить на лето к бабушкам, – всего час полёта и никаких проблем. Если учесть, что от посёлка до ближайшей железнодорожной станции – 60 км (туда надо как-то ещё добраться, а потом успеть сесть на проходящий поезд), то преимущества налицо. Самолёты летали два раза в день, а иногда и три раза – в летний сезон. И всё равно, свободных мест практически не было, билеты приобретались заранее.
Читаю комментарии под фотографией... Ага, и тут пишут о том, как плохо было, когда ещё не летали кукурузники - почти весь день тратился на поездку в город.
Одна моя землячка утверждает, что именно на этом самолёте она прилетела и помнит «незабываемые ощущения». Да уж, действительно незабываемые... Когда я впервые вошла в салон самолёта - кажется, тогда меня направили на областную школьную олимпиаду - в нос ударил тошнотворный букет запахов - краски, авиационного бензина, и химикатов! Для меня было настоящим потрясением, что этот кукурузник ещё вчера распылял ядовитые пестициды над колхозными полями, а сегодня перевозит людей... Но главное зловоние исходило от использованных гигиенических пакетов грязно-зелёного цвета, прислонённых к стенке возле выхода. Они остались от тех страдальцев, которые только что прилетели из города. Немного позже пакеты унесут, новые пассажиры, пристегнувшись, займут свои места (на двух рядах – вдоль стенок салона), пилоты скроются внутри кабины, предварительно заполнив снаружи отсек дверцы новыми, стерильно-чистыми пакетами, и самолёт начнёт разбег...
Вонь не исчезла, но к ней уже привыкла, вернее, принюхалась. Переполняют другие эмоции – ура, я лечу! Голова повёрнута к иллюминатору, смотрю вниз... С высоты птичьего полёта впервые разглядываю удаляющийся посёлок – разглядела даже свой дом, кажущийся игрушечным. Еще долго была видна заводская труба, но вот и она исчезла. Пошли колхозные поля – аккуратные зелено-жёлтые квадраты, разделённые лесополосами, потом какое-то село, следом огромный лесной массив... Видимость потрясающая - как будто подо мной объёмная цветная карта. Уже полчаса летим, а я всё не могу оторваться от окошка. Меня даже не отвлекает лёгкая тряска. Но вот гул самолёта усилился, нас внезапно качнуло, и мы стали падать вниз... Потом снова вверх... К горлу подступила тошнота, но усилием воли (боясь опозориться...) справилась с ней. «Обычная болтанка! Ничего страшного!» - крикнул мне в ухо сосед. Успокоившись, стала рассматривать попутчиков, сидевших у противоположного борта. Тошнило только одного мужика. Я его заметила ещё перед посадкой – он обнимался с родственниками, все были подвыпившие. При расставании, прямо возле трапа, ему налили стопку самогонки – на посошок, и дали закусить малосольным огурцом... Теперь запах этой еды, частично переработанной желудком, растекался по салону, побеждая все прежние самолётные запахи. (Потом до конца лета не могла не то, что есть – даже смотреть на банку с малосольными огурцами...)
Снова возвращаюсь к комментариям. Некоторые узнали на фотографии своих родственников – родителей, братьев. Вот одна запись: «Там мужчина спиной стоит, слева, на моего отца похож... Так хочу, чтоб он повернулся...» И мне тоже вдруг захотелось, чтобы все люди, стоящие у самолёта, вдруг обернулись... И та девушка с косой до пояса, в которой земляки безошибочно опознали меня... И мой папа, стоящий справа от дяди Коли - мужа моей тётушки (на фото они оба в соломенных шляпах)...
На этом снимке, датированным летом шестьдесят шестого года, мы провожаем родственников. Тётя Тоня, младшая мамина сестра, жила далеко - в Новосибирской области, куда попала после пединститута. Приезжала редко и обычно одна. Оправдывалась, что билеты на самолёт очень дорогие, да и хозяйство большое - неудобно на больную свекровь взваливать. Поэтому тот её приезд в посёлок с мужем (для меня - дядей Колей) и сынишкой стал большим событием для нас всех.
Мужчина в тёмном костюме, без шляпы, стоящий справа ото всех – муж другой маминой сестры - старшей, и тоже дядя Коля. Он тоже улетает. Привёз к бабушке свою семью на всё лето, и теперь возвращается на службу, в Ленинград. То, что дядю Колю после окончания военной академии направили туда, большая удача не только для него, но и для всех родственников, которые - чего греха таить! - нередко пользуются его гостеприимством. Вот и теперь новосибирская родня, прежде чем вернуться домой, намерена сначала направиться вместе со свояком в северную столицу...
Спустя два года точно также стою с родственниками возле самолёта, но теперь к дяде Коле лечу сама. Только косы до пояса у меня больше нет. Бурная студенческая жизнь наложила отпечаток – мини-юбка, подведённые глаза, распущенные волосы, челка ниже бровей. Меня сопровождает мой папа – наверное, из-за такого вида боится одну отпускать... В то лето родители не разрешили мне после сессии ехать в студенческий лагерь. Послушно приехав домой на каникулы, я вроде бы не очень скучала. Помогала по хозяйству, много читала, либо загорала на озере. Но как говорила потом мама, вид у меня был настолько отрешённый (а я действительно часто вздыхала, представляя, как весело было бы сейчас в лагере...), что невольно наводил на мысли, что я страдаю от разлуки с кем-то. Именно поэтому папа принял спонтанное решение свозить меня в Ленинград – так сказать, отвлечь от «страданий», тем более, что на тот рейс, которым улетал дядя Коля (как обычно оставивший здесь свою семью) остались два непроданных билета. (Жалко, что я тогда не подозревала о причине такой родительской доброты, иначе вела бы себя более сдержанно и не выражала открыто радости от предстоящей поездки...)
Возле меня стоят младшие сестрёнки – Таня, родная, и кузина Ира –дочь дяди Коли. Отцов рядом нет – регистрируют билеты. Таня по случаю моих проводов надела любимое клетчатое платье с вязаным воротничком (сшила и связала сама), но выглядит грустной. Ей тоже хочется со мной, но ничего не поделаешь - лишних мест в самолёте нет. А у Иры на лице смесь чувств – и за меня рада, и Таню жалко. Утешает: «В следующий год наступит и твоя очередь...»
Возвращаются папа с дядей Колей, сообщают новость, что есть лишний билет – один пассажир почему-то не явился на регистрацию. «Хочешь, тебя тоже возьмём?» - спрашивают Таню. Ещё бы! Она подпрыгивает на месте, глаза сияют... Ира тоже счастлива – теперь за нас обеих, но не удержалась от вопроса: «А зубная щётка, белье?» «Нина даст что-нибудь своё...», - отмахивается мой папа. И сестрёнка, боясь, что вдруг передумают, не возьмут, поспешно кивает головой – мол, согласна ехать без вещей...
Та поездка была ярким событием для нас обеих. Думаю, что для папы тоже – он всегда радовался нашим радостям... А ещё остались фотографии – мы на фоне достопримечательностей. И Таня на них в одном и том же клетчатом платьице с вязаным воротничком...
В памяти возникает другой эпизод. Однажды на октябрьские праздники, вскоре после замужества, захотелось навестить родителей. Полетела к ним уже не одна... Погода была не по-осеннему погожей, тряски не ощущалось, настроение прекрасное. Я не заметила как пролетел час. Вот-вот на горизонте должен показаться посёлок... Гляжу в иллюминатор – очертания местности почему-то незнакомые... Прошло полчаса – всё еще летим... Потом ещё полчаса... Пассажиры - бледные, пакеты все использованы - не нужно объяснять, какой запах стоял в салоне... Когда нас высадили снова в областном центре, оказалось, что мы не долетели до посёлка всего около тридцати километров. Лётчики были вынуждены повернуть обратно, потому что начальник нашего аэропорта В. сообщил о неблагоприятных метеоусловиях. Короче, не дал «добро» на посадку... (Не хочу наговаривать, но злые языки потом говорили, что В. побывал накануне где-то на свадьбе и был попросту неработоспособен. )
Когда мы в тот день возвратились в свою общежитскую комнату, я кажется, всплакнула – до того хотелось домой. Муж утешал, ты же сейчас не одна, теперь мы сами с тобой – семья, и скоро у нас будет свой дом... Ощущение семьи и своего дома пришло позже – когда появились дети. Но в отчий дом тянуло всегда – до тех пор, пока были живы родители...
Чуть менее длительный, но более драматичный полёт случился спустя много лет. В тот день – 4 июня 1988 года я улетала из посёлка, оставив младшую дочку у родителей – на летние каникулы. Через час с лишним полёта, когда не осталось чистых гигиенических пакетов, пассажиры стали возмущаться, почему так долго летим. И второй пилот неохотно ответил, что вроде бы в Арзамасе что-то взорвалось, и теперь самолёт облетает эпицентр стороной. ... Насколько силён был взрыв, можно было только догадываться, потому что облетали мы очень долго, а запах гари ощущался даже внутри салона. Я не паникёрша, но тогда вспоминала всё, что приходилось читать о Хиросиме, и очень тряслась за родителей и оставленную у них дочь... (Потом стало известно, что хотя произошёл и не ядерный взрыв, но трагедия масштабная: три вагона взрывчатки разрушили огромный район Арзамаса, много жертв...)
Справедливости ради следует заметить, что полёты на самих кукурузниках считались безопасными - где-то прочитала, что за всю историю местной авиации произошло всего 2 аварии с участием АН-2.
И снова хочу вернуться к запахам, связанным с самолётом, но только другого свойства – прекрасным. В пору студенчества домой летала часто, особенно летом, и всегда испытывала одно и то же чувство после приземления – наслаждение свежим воздухом, ароматами клевера и других трав, растущих на аэродромном поле. Дорога, ведущая от аэродрома к посёлку, шла через поля. С одной стороны росла рожь, с другой гречиха – когда она цвела, запах стоял такой, что голова кружилась... А какой прекрасный вид открывался с аэродрома на утопающий в зелени посёлок – сердце замирало от такой красоты...
Также отчётливо запомнились прилёты зимой, особенно в солнечные дни. После полутёмного самолетного салона глаза резало от белоснежного покрова. И зимний воздух, оказывается, тоже чудесно пахнет...
А однажды прилетела в начале апреля. В городе грязный снег, слякоть под ногами. А здесь – всё ещё мороз и солнце... Прилетела неожиданно, хотела сделать сюрприз. Дома было непривычно тихо. На пороге никто не встретил. Папа был на работе, а мама лежала – неожиданно тяжело заболела. Грипп. Застала её в спальне в тот момент, когда она любовалась своими руками и удивлялась, какие они стали холёными от вынужденного безделья. Всю работу по хозяйству тогда взяла на себя бабушка, живущая недалеко. С ней-то и связано последнее воспоминание о полёте на кукурузнике.
Бабушка умерла в феврале девяносто второго, и в тот день, когда мы с мужем прилетели на её похороны, стоял сильный мороз. Глаза привычно фиксировали ослепительно-белое поле, панораму посёлка с заводской трубой. Но не до любования красотами природы... Только внезапно вспомнила, как бабушка говорила: «Смерти не боюсь, но избави, господи, умереть в мороз – трудно будет копать могилу...» Не услышал её господь, зато избавил от другого – не дал ей стать свидетелем начавшейся разрухи.
Завод в посёлке был ликвидирован, затем прекратили существование местные авиаперевозки - типичная судьба многих предприятий и организаций в начале девяностых. И наш посёлок начал медленно умирать. Сначала сгорел клуб, потом закрыли больницу... Недавно разобрали по брёвнам школу – рождаемость теперь почти нулевая.
К посёлку вплотную стал подступать лес. Появилась живность - лоси, волки, дикие кабаны. И аэродромное поле покрылось молодой порослью...
Кстати, школьные брёвна пошли на строительство охотничьих домиков – нашлись предприимчивые люди, построили неподалёку от аэродрома (на месте сгоревшей целиком деревни) охотничье хозяйство. В рекламе, которую прочитала в сети, клиентам предлагают живописную природу, комфортные дома в деревенском стиле, баню и качественный сервис. А еще экскурсию по заброшенным деревням. Новые времена, новые нравы...