Королевич Елисей вернулся из долгого похода с победой и богатой данью. Отгремел пир, жизнь вошла в обычную колею, но не прошло и месяца, как в ворота постучалась беда.
На этот раз она приняла образ оборванца, у ворот дворца умолявшего пропустить его к Королевичу Елисею и наотрез отказывавшегося сообщить важную, по его словам, весть кому бы то ни было… Сначала стража не обращала на него внимания — мало ли юродивых ошивается возле дворца, потом пыталась прогнать, потом пригрозила темницей, если он немедленно не уберется с глаз долой. На счастье оборванца, королевич пошел проверять караулы, поинтересовался, кто там кричит его имя и приказал привести вестника пред свои светлые очи.
— Беда, батюшка! — бухнулся ему в ноги странный пришелец. — Не вели казнить, вели слово молвить!
— Говори — велел королевич, и сердце его заныло от дурного предчувствия…
— Марью-царевну мачеха извела! — …с беззвучным воплем боли сердце оборвалось и рухнуло куда-то вниз…
…Марья-царевна, суженая, Марьюшка, Машенька… Дочь друга и союзника, царя Гвидона… Елисей, как в тумане, вспоминал ее улыбку, бездонные синие глаза и тяжелую, с руку толщиной и длиной почти до земли золотую косу…
— …в гробу хрустальном, семь братьев-разбойников лесных гроб охраняют — продолжал бубнить странный гонец.
— Где?!
— Так в лесу, что за холмами, на границе царства нашего, если на север идти… — затараторил оборванец.
— Коня мне! — крикнул королевич, бросая ему кошель. — Быстро!
Долго ли, коротко ли ехал королевич, но наконец приехал к дремучему, темному лесу. На опушке он увидел избушку на курьих ножках; как полагается, попросил ее повернуться и с глубоким поклоном (уж больно низка была притолока) поздоровался с Бабой Ягой.
— Заходи, заходи, добрый молодец! Что ж ты, дела пытаешь, аль от дела лытаешь?
— Да вот, суженую свою, Марью-царевну, разыскиваю… Говорят, сгубила ее мачеха, так хоть могилу ее увидеть…
— Вон оно как… — помрачнела старуха. Потом придвинулась к королевичу и так долго и пристально смотрела ему в глаза, что по спине его побежали мурашки, и грозно спросила: — Любишь ее?
— Люблю, бабушка!
— Тогда ступай по тропинке. Дойдешь до дороги, пойдешь по ней налево. Там сам увидишь все, а сердце тебе подскажет, что делать. Ступай!
Не прошло и часа, как королевич выехал на дорогу, идущую через лес. Как было сказано, Елисей повернул налево. Вскоре он с удивлением заметил указатель с кривой надписью "Гроб Хрустальный" и стрелкой. По крайней мере, ехал королевич правильно.
"Гроб Хрустальный" оказался низкопробным трактиром. В темном зале с низкими, закопченными потолками воняло сивухой, тухлятиной, из которой варили похлебку, и блевотиной. Мужчины, сидящие за столами, грубо орали "Пошевеливайся!" какой-то женщине, которая, шаркая ногами, ходила между столов и низко опустив голову, подавала еду и выпивку. Королевич Елисей сел за свободный стол и женщина повернулась к нему…
Елисей похолодел. Это была она, его ненаглядная, Марьюшка, Машенька, но в глазах ее застыло столько боли и страха, что они казались мертвыми.
— Ты… Не может быть… — прошептала она и рухнула без чувств.
Королевич подхватил девушку на руки, посадил ее на коня, вспрыгнул в седло, но тут какой-то быдловатый парень схватил коня под уздцы.
— Кууда? — широко, но фальшиво улыбаясь, спросил парень — Хочешь побаловаться? Гони золотой и валяй наверх, там комната есть…
— Пшел вон, смерд — сказал Елисей, едва сдерживая рвущийся наружу гнев, но парень, не отпуская поводьев, засвистел в два пальца. Елисей с каким-то звериным удовольствием пнул кованым сапогом в рябое лицо и удовлетворенно услышал хруст и хлюпанье ломающегося носа. Свист оборвался, но из трактира выскочили братья и просто любопытные, поглядеть на забаву. Королевич достал из ножен меч и все претензии к нему, по-видимому, отпали — по крайней мере, приблизиться никто не рискнул…
Елисей гнал коня. Марья-царевна пришла в себя, но только подвывала тихонько, да с таким отчаянием, что на глаза королевичу наворачивались слезы. Он примчался к избушке Бабы Яги, бросился ей в ноги:
— Помоги, бабушка! Посмотри, что с ней сделали! Может, зелье у тебя какое есть?
— Баньку я истопила, чуяла, что сюда ты ее принесешь — кивнула старуха. — Попарю ее сейчас, а дальше ты сам. Если любишь — получится…
…Королевич Елисей и Марья-царевна лежали, обнявшись, в душистом сене. Сначала царевна только выла без слез, а королевич нежно целовал ей кончики пальцев. Потом разрыдалась на груди Елисея; потом, захлебываясь слезами, рассказывала, как пожалела ее служанка и не стала связывать руки и ноги, вопреки приказу мачехи. Как набрела Марья на ночь глядя на притон братьев.
— Их люди из села выгнали, беспредельщики они… А куда мне было податься? Вот и стала у них… цацкой…
Королевич прижал любимую к груди, и наконец, рыдания стихли и их губы, а потом и тела, слились воедино, могучим потоком страсти смывая всю грязь и боль…
— Я была как мертвая, а ты разбудил меня, и теперь я снова могу наслаждаться жизнью…
— Ну на самом-то деле, ты не просто можешь, ты должна…
— Как? Я боюсь, я не знаю, как жить в этом мире…
— Ничего не бойся, теперь я всегда буду с тобой… Ладно, спи давай, завтра домой поедем…