Девчата ехали на фронт...

Александр Калинцев
      Эшелон стоял. Железнодорожные пути впереди поезда разметал вчерашний налёт вражеского «мессершмитта». Невдалеке, на смежной территории Польши виднелся шпиль католического костёла. Кое-где курились дымком трубы польских домиков, но мирная картина нарушалась уханьем дальнобойной артиллерии. Красная Армия выходила к границам СССР почти на всём её протяжении.

      Состав длинной гусеницей замер около небольшого села. Следы недавних боёв виднелись повсюду: искорёженные орудия, трактор-тягач без гусениц, какие-то повозки, убитые лошади, машины, наши и немецкие, перевёрнутый вверх колёсами мотоцикл с пулемётом в коляске. У фашистского танка со свастикой от взрыва боеприпасов снесло башню. Она, как ни в чём ни бывало, стояла рядом, словно шапка, снятая на время.
       Солдаты желдорбата восстанавливали полотно дороги. Резали газом вздыбленные от взрывов рельсы, и, вручную, клещами относили прочь. При переходе границы работы им добавилось, наша колея оказалась шире европейской. Перешивка полотна отнимала много времени и сил. Задержки в продвижении на запад становились порой непростительными. Того и гляди,  налетят стервятники с крестами на фюзеляжах.

      В середине состава у вагона хороводились девчонки-связистки. После краткосрочных курсов двадцать девчат ехали на фронт. Девчонки молоденькие, да видать, бедовые, сами пошли в военкомат, откликнулись на призыв Родины.

     Когда эшелон останавливался на большой или маленькой станции, девчата заводили песню. Сначала из глубины вагона слышался высокий голос запевалы. Затем, подхваченная двумя десятками голосов, песня вырывалась из вагона. Народ, снующий по перрону, останавливался, прислушивался, и, замирал. Пожилой солдат из службы охраны метнулся было за кипятком, но услышал песню, и встал, как вкопанный. Так и стоял  солдат с пустым чайником, пока не прозвучала команда - « По вагонам».
- Вы откудова такие певучие… девчонки мои дорогие…- спросил он, вытирая непрошеную слезу.
- С Дона мы, дяденька, ростовские,- ответила большеглазая девушка с косой до пояса.

 Хотя военное преимущество в сорок четвёртом году было на стороне Красной армии, потери при наступлении неизбежно росли. На войну брали теперь  семнадцатилетних ребят и девчат.
      Среди девушек выделялась шустрая и маленькая ростом Лилька Самохина. Черноглазая, с длинными ресницами, на которые она на спор клала две спички и они не падали. Грудки девичьи под гимнастёркой, как у козочки молодой, вразлёт торчат, солдатики мимо фланируют и слюной закусывают.
- Беда мне с тобой, - говорил ей, вздыхая, старшина Иван Кострыкин, - Где я тебе наберусь таких размеров… ладно, гимнастёрку с юбкой перешили… а сапожки тридцать пятого размера… это же форменное издевательство в прямом смысле, солдат Самохина… интендант уже видеть меня не хочет… одна теперь надежда на Кузьму, полкового сапожника… ох и хитрый же хохол… слышь, пигалица… из-за тебя придётся фляжку спирта нести…
- Так нам тоже положено, - пропищала Лилька, слышавшая из разговоров про фронтовые сто граммов.
- Ничего вам не положено! – отрезал старшина, - ведь до фронта не доехали, вояки… пороха ещё не нюхали, а туда же…
      Смотрит на неё старшина, сердится, а у самого нерадостные мысли роятся в голове. «Ну, надо же, дожили… уже детей на погибель везём… вот, пигалицей назвал, небось, обиделась… а ведь наверняка и школу не успела закончить… молода больно, да и телом не вышла… дитё и есть… ну, а сапоги мы ей спроворим… ничо…»
      Самохина топтала мартовскую грязь в кирзовых сапогах на несколько размеров больше её девичьей ноги. Старшина вырезал ей стельки из толстых голенищ старых валенок, Лилька портянки намотает, и айда, на дежурство. Так что пока обходилась.

      Неловко девчатам среди сотен мужиков. На вынужденных остановках до ветру сходить, и то проблема.
- Товарищ старшина, вопрос можно? - Старшая команды сержант Светлана Левченко имела боевой опыт и после ранения возвращалась в свою часть.
- Валяй, сержант, что ещё приключилось у вас?
- Товарищ старшина, девчата молодые, стесняются ходить по нужде рядом с вагоном, терпят до ночи.
- Ах, ты ж, боже мой, вот мне с вами морока… не дождусь, когда до фронта доберёмся… вот что, сержант, видишь, вон, хвойный подлесок… я доложу начальнику, там минёры нужны, проверить, мало ли чо… даст добро, и он ваш… не гальюн же мне городить…а в село ни ногой… минируют хаты, сволочи… в печки тол закладывают…
      Вскоре к ёлочкам протоптали тропку. И когда мартовский лучик солнца выходил из-за туч, то можно было видеть, как среди кустов мелькают белые тела телефонисток. Солдаты посмеиваются, и косят заинтересованным глазом в сторону леса.
- Эх, жаль, бинокля нет под рукой, - слышится чей-то голос.
      Вдоль эшелона в это время проходил их командир взвода, молодой лейтенант из резерва. Балагур подскочил к нему с серьёзным выражением лица:
- Товарищ лейтенант, одолжите биноклю на природу полюбоваться… у нас на Тамбовщине разве увидишь такую прелесть…
      Говорит, а у самого глаза лукавые смеются.
- Я тебе полюбуюсь, Белокопытов… будешь вне очереди трое суток звёзды считать… или может, лес пилить для паровоза желаешь?
- Товарищ лейтенант, да, я только вчера с наряда…
- То-то же, болтуны… оправиться, проверить оружие и амуницию… на фронт едем, не в бирюльки играть…

      Сегодня Самохина вместе с Макаровой Зиной, смуглой, сбитой крепышкой дежурят в штабном вагоне. Лилька в больших сапогах смотрится немного комично. Косички, выглядывающие из-под сползающей набок шапки, норовят смотреть в разные стороны. Наверное, показывая окружающим, что характер у этой маленькой девушки есть. Сумеет дать отпор, если ухажёры начнут приставать.
      Связь с недалёким фронтом хорошая, ждут там очень и пополнение, и танки с пушками. Чуть ли не каждый час справляются о ходе восстановления полотна. В постоянном контакте с ними Зина и помощник начальника эшелона лейтенант Белых. Он пытается ухаживать за Зиной, но как примечает Лилька, без особых успехов. Самохина сидит у коммутатора, держит связь по составу. Аппараты установлены в будке машиниста, на платформе зенитчиков, в теплушке охраны и командиров подразделений.
 
      Набежавшая вдруг тучка просыпала мелким дождиком. И поэтому у эшелона сейчас никого не видно. Только слышно как солдаты охранения с накинутыми на голову плащ-палатками переговариваются между собой:
- Васька, отсыпь табачку на закрутку…
- Ну ты, Саня, даёшь… ведь в одной школе учились… помнишь, как в древнем Риме говорили: хоть ты и друг мне, а табачок врозь…
-Ты, Васька, как вшивый цыган на базаре… вчера, значит, из моего кисета цигарку крутил, так никаких «цицеронов» не вспоминал…
- Ладно, шучу я, подгребай ближе… да смотри, чтоб нас командир не прищучил… шею намылят по первое число…
      Их лиц не видно, молодые, здоровые мужики, ещё не видавшие ужасов войны.

      Внезапно из-за тучки выскочили три вражеских самолёта. Солдаты на открытой платформе кинулись к зенитной установке.
- К бою! – крикнул сержант, командир расчёта. Наводчик сразу в две руки принялся крутить небольшие штурвалы, и стволы хищно нацелились в небо.
- Воздух! – истошно заорали солдаты охраны. Из теплушек на мокрую землю выскакивали красноармейцы, поспешно одеваясь на ходу. Подальше от эшелона, прочь от зловещего стрёкота пулемётов. Вражеские самолёты на бреющем полёте прошлись над эшелоном, сея смерть и разрушения.
      Насладиться забористым табачком земляки из охраны не успели, их скосила пулемётная очередь. Так и рухнули рядом, едва успев снять винтовки с плеча. Вслед самолётам, казалось, немного запоздало тявкнула четырёхствольная зенитка. После нескольких очередей её голос стих. С одного из самолётов огрызнулся крупнокалиберный пулемёт. Зенитный расчёт упал, пули в палец толщиной рвали всё живое в клочья.
- А, подлюка… вот тебе за наших, - послышался крик рыжеволосого солдата, прятавшегося за деревом, в метрах десяти от полотна. Он лежал без шапки, ствол винтовки нацелен в небо. Красноармеец сделал два выстрела и когда самолёт пустил чёрный шлейф дыма, солдат принял это на свой счёт.
- Будете знать, гады, Ивана Горшкова…   

      Лилька Самохина после команды «Воздух!» схватила телогрейку и шапку, и кинулась вон из штабного вагона. Когда девушка пробежала всего несколько метров, её кто-то сбил с ног. От неожиданности Лилька въехала лицом прямо в мартовскую грязь, не успев защититься руками. Когда всё стихло, Самохина поднялась с земли и оглянулась: в двух метрах от неё лежал старшина Кострыкин. Его прошило со спины наискось, вата на бушлате дымилась от горячих пуль. Так и завалился набок, неловко подогнув колени. «Он же меня от смерти спас, если б не старшина, лежала бы рядом» - с ужасом подумала Лилька и, прихрамывая, подошла к Кострыкину. Затем опустилась на колени около убитого и заплакала навзрыд, причитая сквозь слёзы:
- Товарищ старшина… да как же так… у вас же двое деток… товарищ старшина…
      Здесь её нашла Зина Макарова.
- Слышишь, Лиля… пойдём отсюда… ты вон вся в грязи… пойдём, старшине уже ничем не поможешь…
 - Он… меня… спас… - сквозь рыдания выдавила Лиля.
- Вот, пойдём… командиру всё и расскажешь…
      Когда Самохина поднялась, то Зина увидела, что нога у неё выше колена в крови.
- Лилька… Лилечка… ты же ранена… у тебя кровь на ноге…
      Противно захлюпала кровь в сапоге, и только сейчас, когда отпустил испуг, молоденькая связистка почувствовала боль. Она схватилась руками за Зину и начала торопливо пришёптывать:
- Зин, а я не умру… я не хочу… мне ж нельзя… мне ещё семнадцати нет, осенью только… я же, дура, год себе прибавила… а мамка что скажет…
- Молчи, дурёха… мы с девками догадывались, мелкая ты больно… потерпи, сейчас я тебя перевяжу… всё будет хорошо… пойдём к вагону…
      Самохина убежала на фронт мстить за  старшего брата, убитого при освобождении Украины. И умирать вдалеке от войны не входило в её планы.
 
      Начальник эшелона собирал командиров, оставшихся в живых после налёта. Когда увидал телефонисток, то искренне обрадовался:
- Девочки, родные мои… живы, вот здорово... связь нужна, связь… немедленно…
- Товарищ капитан, Самохина ранена, - доложила Зина. - Старшина Кострыкин убит…он Лилю  спас, её толкнул, а сам, видать,  не успел… 
- Потерпи, дочка… Зина, перевяжи её… раненых очень много… потом я  врача подошлю…а старшину к награде представим…
      Лиля с трудом сняла намокшие от крови солдатские штаны и прилегла за перегородкой. Зина перевязала ей ногу.
- Полежи пока… я что-нибудь из одежды тебе найду… у девчат спрошу… небось, не откажут…
      Штабной вагон тоже посекло пулями, но рация и телефонный коммутатор остались целы.
 
      Лязгнула дверь, и Самохина услышала неторопливый доклад лейтенанта Белых:
- Товарищ капитан, десять единиц подвижного состава непригодны для дальнейшей эксплуатации… из них две теплушки, одна с пехотой… а вторая, товарищ капитан… наши девчонки-связисты… прямое попадание… а рядом ещё вагон со снарядами… железо на куски… от бойцов, сами понимаете, ничего… паровоз дал течь, осколком пробило тендер… бригада сказала, будет сварка, починят… да, кочегар у них убит… просят бойца в помощь… по убитым доклад будет после расчистки…
- Всё, Семён, иди … поднимай людей на расчистку и похоронную команду сформируй… выполняй…
      Лиля думала, что у неё выскочит сердце от услышанного. Девчонки, с которыми она жила в «учебке», которые учили её уму-разуму, их больше нет. Вот нет и всё! Её всхлипывания за перегородкой услышал капитан.
- Ничо… поплачь, дочка… такая она, война… девчонок очень жаль…
- Так, значит, остались у нас две связистки… -  обращаясь к дежурному офицеру, сказал начальник эшелона, - Одна раненая… негусто, а ведь везли на целый полк… вот что, лейтенант, найди Самохиной врача, или на худой конец, санинструктора…
     «Почему же никто не выпрыгнул… ведь команда по эшелону была… ну, не голяком же они там сидели, - задумался на мгновение начальник воинского состава, - Ладно, дождик накрапывал… дверь задраена… ну кто-то должен был выскочить… девки-то все молоденькие… почти ровесники моей дочери… как они там с женой без меня…»

      В теплушке связистов было весело. Негромко потрескивали дрова в буржуйке, тепло расслабляло и убаюкивало. Сержант Левченко, успевшая побывать замужем за директором мясокомбината, рассказывала в деталях о прелестях семейной жизни. Девчата сгрудились на нижних нарах, которые справа и слева от дверей занимали всю ширину вагона, и слушали с открытыми ртами исповедь Светланы.
- Эх, девочки, как всё кучеряво начиналось, - говорила Левченко, прикуривая папироску, - Цветы, рестораны, трёхкомнатная квартира… представьте, я на базар в авто ездила… ходила по рядам, выёживалась… водитель за мной корзинку с продуктами носил…
      Порой она замолкала, смачно затягиваясь дымом, глядела на жёлто-красное пламя, заправски сплёвывала густую слюну на горячее железо. Девчата смотрели на её красивое лицо, чуть подёрнутое ранними морщинками, на безупречную фигуру нерожавшей молодухи, и верили каждому её слову.
- А потом? - подстёгивали вопросом любопытные.
- Что потом?... да, дура я… с общаги, без роду-племени… он на пятнадцать лет старше… вот так, сразу в рай… нет, девочки, так не бывает… так что потом был суп с котом… конфисковали всё к чёртовой бабушке… меня на улицу вышвырнули… другие люди с ордером на руках явились… вы будете смеяться… мне не разрешили  взять даже запасные рейтузы… осталась в чём стояла… оказалось, воровал по-крупному мой муженёк… где он, что с ним… я не ведаю… знающие люди посоветовали, не пиши, мол, не ищи… теперь я ни вдова, ни мужняя жена…
      С улицы послышались крики. Дежурная метнулась к двери, та дёрнулась влево и замерла с перекосом.
- Девчата, дверь заклинило!
- Ты чо, не может быть! – вскричала сержант, - А ну давай, девки, навались!

      Но грянул взрыв. В воздух взлетели щепки и невинные девичьи души. Пух от чьей-то подушки кружился в воздухе и медленно опускался на землю.

                Ноябрь 2018г.