рыжий

Иван Ливицкий
В общем, шел 2005 год. Лето. Я работал грузчиком на «Винзаводе». Уставал как собака, но домой всегда возвращался счастливый. Тогда ничто так не угнетало, как молчаливое осуждение отца, если доводилось просиживать лето без работы. А покуда я ворочал ящики с пшеничной водкой и «Колокольчиком», все было хорошо.

Помню, как однажды подходил к дому после работы и вдруг столкнулся с человеком. Чeрт его знает – откуда он появился. Это был средних лет мужик с реденькой рыжей растительностью на маленькой голове, выцветшими бровями и лисьей физиономией. Сказать правду, он сразу мне не понравился, потому что немедленно вызвал ассоциацию с не менее рыжим охранником из супермаркета, который работал со мной годом раньше. Тип был назойливый до невозможности: постоянно что-то мямлил и подсовывал мне смятые кассовые чеки со стишками. Замысел заключался в том, чтобы я помогал «улучшить» его любовные послания к одной пышной кассирше. Но писал он так же неразборчиво как говорил, поэтому приходилось сочинять все самому, а в пятницу вечером наблюдать как он тискает ее за колышущиеся бока на шашлычной и сально лыбится. В свою очередь, этот охранник ассоциировался у меня с одним рыжим засранцем, который запомнился мне по смене в Дзержинском лагере глубоко в девяностых. У него были плохие зубы и привычка гнусно харкаться, раздувая зоб. Он здорово преуспел в стравливании других ребят между собой, пока однажды не перестарался и не получил на орехи. Его тогда забрала мама. Он предрекал всем скорую смерть и сучил ножками.

Так о чем это я... меня подрезал рыжий мужик. Он еще ничего не сделал, но уже мне не нравился. Прежде чем я успел что-то понять, он протянул мне руку, и, пожав, сказал: «Не поминай лихом. Иду топиться». Я, конечно, был уставший, но внезапность и некоторый идиoтизм происходящего не могли меня не шокировать. «Как топиться?...» - говорю, - «Зачем топиться?..» Помню, на лисьей физиономии мгновенно расцвело удовлетворенное выражение. Собеседник мой досадливо развел руками и посмотрел задумчиво в сторону: «Так дальше не может продолжаться» - говорит. И был таков.

Меня эта ситуация потом весь вечер не отпускала. Однако, поев, я начал задавать себе вопросы. Где он, собственно, собрался топиться? В Бурхановке? Хоть убей, не мог я себе представить чего-то подобного. А стремительность его и вся осанка говорили о том, что самоубийство должно свершиться с минуты на минуту. И какого беса он подошел ко мне об этом сообщить? И почему на его физиономии было это довольное выражение, когда я начал недоумевать? И вообще откуда он взялся? Мне казалось я знал всех местных забулдыг, маргиналов и чудаков. Засыпал я с мыслью, что все это была дурацкая шутка.

Стоял август. На Винзаводе началась ревизия. Мы выгружали водку с одного склада и перевозили на машине в другой – он находился в десяти метрах. Кабина у ЗИЛА была низкая, поэтому постоянно приходилось либо гнуть спину, либо передвигаться на четвереньках. Кажется, я в жизни так не уставал.

Помню возвращаюсь домой совершенно оглушенный, как вдруг передо мной возникает эта задница. Я снова не успел понять – откуда он появился. Чувствую – стискивает мою ладонь в рукопожатии, похоже не узнает. «Не поминай лихом, - говорит, - иду топиться». Настроение, несмотря на усталость, было по-спортивному злое, поэтому что-то во мне, словно уберегая от дальнейшей траты энергии, автоматически придумало ответ, и неожиданно озвучило его моим голосом: «Уверен, что жалеть вам не о чем. Спасибо, что поделились со мной своим решением. А теперь – идите и сделайте это!»

Как сейчас помню изумленную и обиженную гримасу на лисьем лице… «Сделать?» – спрашивает. «Даже не сомневайтесь», - говорю, и доверительно хлопаю его по плечу. Лицо напротив бледнеет, глаз начинает дергаться…. Я вижу пьяного мямлящего охранника на шашлычной. В клубах сигаретного дыма заносится полная рука и бьет его по плечу. Кто-то, будучи под мухой, говорит кассирше о том, что стихи пишет гострайтер Иван, поэтому большой и чистой любви этой ночью у горе-поэта кажется не будет. А рыжий засранец из лагеря, опаздывает на полдник, из-за того что у него стащили шорты, остается без мороженого, и ревет у кустов крыжовника.

Исчез он так же внезапно, как появился. Топиться, естественно, не стал, пропал на какое-то время. А потом снова взялся за старое. Я видел с балкона как он подходит к молодым ребятам и девчонкам со своей прощальной заготовкой и радуется, когда ему сочувствуют. Однако, когда я возвращался с рынка с пакетом папоротника, он вынырнув из-за угла и увидев меня, куда-то испарился. Видимо не хотел разочаровывать тем, что все еще жив…




_____________

* В публикации использован фрагмент картины Нормана Рокуэлла