Тринадцатого, в пятницу, я шел на приемный экзамен тринадцатым по очереди, выбрал билет номер тринадцать и сдал на отлично, хотя ненавидел математику. Просто перед самой дверью в аудиторию, как перед смертью, успел начитаться шпор и остановился именно на тринадцатом билете.
Но на строительный факультет баллов не хватило. Пришлось пойти на механический. Несмотря на направление из Сааремааской межколхозной строительной колонны, где почти год проработал учеником штукатура. Мамина знакомая устроила по знакомству, штукатуры зарабатывали на стройке больше всех, семь дней в неделю халтурили в частном секторе. Что ученик делал? Два ведра раствора, каждый по почти по двадцать кило, два ведра воды, все ноги мокрые, промерзших дров в охапку, и на пятый этаж с утра до вечера, Остатки раствора с пола соскрести и снова в замес, втихаря, чтобы мастер не заметил. В аванс и зарплату в магазин, нарезать колбасы, хлеба, разложить с зеленью на покрытом газетой корыте, потом еще раз в магазин, никогда не хватало, и последнее — дотащить наставника до дверей дома, сдать супруге. Долго на разряд переводить не хотели, с разрядом в сельпо не пошлешь.
В Таллиннский политехнический мы трое из школьного ансамбля, я - ударник, Велло - ритмач, Юри - басист, поступили вместе. Сразу же нашли клавишника Лембита, лидера Сашу и солиста Тайо. И уже через пару месяцев стали лучшим ансамблем на конкурсе среди музыкантов институтских факультетов. Утром лекции, вечером репетиции. Выходных не было, каждую субботу-воскресенье играли на бесконечных студенческих свадьбах и деревенских праздниках. Возвращаясь с провинциальных гастролей в общагу, устраивали грандиозные пиршества, накрывая столы разносолами, которыми с нами расплачивались. Все впереди открывалось в радужных цветах. Сами собой появились свои композиции, к нам присматривались профессионалы и критики, уже готовились к записи на радио...
Руководитель группы, который через годы стал ректором Политехнического, предложил мне провести факультатив по истории на русском языке на тему вступления Эстонии в Советский Союз. Я был единственный русский на механическом факультете и единственный, кто не сдал с третьего раза экзамен профессору высшей математики Хумалу, члену-корреспонденту Британской Академии наук. Позже мне сказали, что его семья была в Сибири...
Обучение на эстонской группе я выбрал, чтобы стать инженером полиглотом. Хотя в то время по-русски говорили все, знание эстонского ни от кого не требовали. Так что, мой порыв никто не оценил. А язык я выучил именно в ансамбле. В школьном аттестате по эстонскому у меня была тройка.
Что я мог по теме, как Эстония стала советской, добровольно вошла в состав СССР, скольких депортировали, как брат против брата оказались во время войны? Вместо этого я рассказал взаправдашнюю историю из жизни маминой товарки по книжному магазину, продавщицы отдела канцелярских принадлежностей Эви, которую в три годика родители оставили бабке на берегу Балтийского моря, а сами, с другими хуторянами волости, на лодках отправились за море в Швецию. Им повезло, не все добрались до берега в те штормовые ночи, их не репатриировали уже после войны, как других пароходами из Бороса.
Эви получала от своих мамы и папы письма со скандинавскими марками, когда разрешили, посылки, но, наконец, встретившись, уезжать оказалась не в силах, столько лет прошло, семья, дети, хозяйство. Вот так присоединяют территории, чтобы установить новый, ломают привычный старый, а воссоединиться, оказывается, уже не так легко даже с родными.
Кто-то спросил, а как считаешь, Эстония навсегда останется советской?
Я бы хотел, чтобы эта земля со своими лесами, полями, озерами, всеми островами оставалась Эстляндской губернией Российской империи,
Попади я в Швецию раньше, в город текстильщиков Борос, рассказал бы, что в конце XIX века в России была почти половина всей пеньки Европы, что из русской пеньки делалась парусина, рыболовецкие сети, канаты, что в основе британского могущества на морях было российское сырье, что в середине царствования Ивана Грозного льном и пенькой у пристаней Нарвы ежегодно нагружалось до ста кораблей, только годами позже довелось мне оказаться в Швеции, смотреть на пристань реки Вискан, с эстонского - «брошу, оставлю», сбежавших от советов эстонцев, латышей, литовцев отправляли после войны пароходами обратно из Бороса, его название в одном из значений - «побыл, побывал», вот так Родину оставили, на чужбине побыли, обратно домой, только там уже либо чужие, либо домом Сибирь.
Прошло еще несколько лет, Эстония получила независимость, факультатив не оценили, так что никакими канатами. Смотрел из мансардного окна квартирки русской иммигрантки на реку, слушал, как она, мать моего партнера по совместному предприятию, попала в Швецию, как беженцы из Прибалтики семьями тянулись до своего предпоследнего причала по портовой улице, как ходила вдоль очереди, выспрашивая по-русски, русских разрешали забрать жить к себе, не докликалась, не оказалось никого, но об этом уже в шведском письме.
Таллин.
Ноябрь 1972 года.
Из автобиографической повести Константина Захарова «Почтальон в/ч 49252».
Публикуется с сокращениями.