Впервые, действительно, по настоящему запахло осенью. Повеяло издалека северным, ментоловым воздухом и мгновенным холодом охватило Землю, которую она называла своим любимым городом...и я ей верю.
А постепенно...многие вещи и события, встречи и развилки судеб продолжали заполнять и опустошать одномоментно своим воздухом дыхание планеты на которой спеют зерна возможностей проживать самые невероятные, самые разнообразные, самые ужасные, самые прекрасные, многослойные опыты. Чувствовать, как меняется состояние от грозы и в день солнечный, когда завешены шторами окна души и наоборот, когда распахнуты вовне/изнутри.
Вторит голос души:
-"Ты только дыши.
Радуйся.
Ты только помолчи.
Тссс...
Оставляя все, как есть.
Вселенная решит только из тишины копну всех твоих проблем".
...
Холодом, что застывал и будто зависал в невесомости так же, как и на кончиках пальцев, в ее руках без перчаток что-то кольнуло, вздрогнуло и она снова начала писать, но уже совершенно другую историю, по новому, так и не в силах ее в себе удержать, ведь было невозможно перед ней устоять, истолковать, чем же она может закончиться, каков ее финал...а тем временем рассказ продолжился...и по дворам...ходил, ступая с ноги на ногу уже сентябрь, превращаясь в октябрь и все больше листвы сгребали в кучи дворники.
Кто-то очень везучий, как и ты пил неспешно кофе на террасе своей мечты сегодня. Сейчас они сбылись.
В искрах глаз.
Ветер жадно, но не торопливо, наслаждаясь каждым мгновением, трепал ее длинные, а может быть и короткие, ничем неприметные, волосы. Буквально поглощал, заглатывал в себя ее внутренние переживания и пустые мирские взволнованности, домыслы, иллюзорности. Озарял спокойствием и когда душу настигала и сбивала с ног непреодолимая тишина, она...не могла говорить много слов, лишь смотрела и пронзала даль и слушала, как начинал стучать по продрогшим ветвям уставший дождь, теряясь в вековых степях. Разгоняя всю мимолетную тоску и проходящую мимо неизвестную печаль, а по плечам пробегала легкая, утонченная дрожь...
И она продолжала молчать.
Молчать.
Внимая всем своим существом и источая только любовь.
Покуда...
Не наступал в ее душе февраль.
Не начинала завывать былая вьюга.
И снегом не заметало все те же самые улицы.
На которых было то людно, то безлюдно…
А он...все нашептывал ей о том, о чем нельзя было знать.
В себя эту истину вмещать.
О чем нельзя было произнести ни слова.
Просто не было возможности сказать.
О том, что...это и есть всего основа.
И в предвкушении ливня, ей приснился сладкий сон. Очень детский, светлый и наивный сон.
Сон.
Ни о чем...что могло бы быть увидено или услышано каким-нибудь начитанным и осязаемым весь мир умом.
Но смысл заключался в том, что...она его уже видела, уже слышала.
И, как оказалось потом, не единожды.
В будущем или в прошлом...
Но вот, когда именно...и в каком состоянии была она, сейчас не удалось предугадать.
Это казалось таким невозможным.
Понять.
Осязать.
Лишь слезы преждевременно катились из зеленых или карих глаз.
Их ничем было не унять.
Только принять.
Только понять.
О чем плакал сентябрь.
И тосковал листопад.
А рядом не было никого, кто бы мог заметить ее глаза, ее взгляд, смотрящий вдаль, идущий вникуда. И видящий этот самый сон, о котором она не могла и мечтать, пока шел дождь, промокала ее старая, измученная от расплывающихся записей и набросков, запятнанная черными и белыми, красными и синими чернилами тетрадь.
А тем временем...
Дети-школьники безучастно брели, расходясь в разные стороны, кому куда по пути. По сонным, только раздирающим свои глаза улицам и бездомные еще спали на лавочках у окна, небеса смешно жмурились от случайно вырвавшегося из плена туч, луча. Собачий лай, от которого пробуждалась мгновенно вся необузданная и только, что прилетевшая из ночного космоса душа.
Наизнанку выворачивалась...и вставала из кровати, потягивалась, как кошка, не спеша...в домашнем халате...цвета океана, она заваривала черный чай с лимоном и...кстати...
Наконец-то наступало новое утро!
Ночь прошла!
Как будто и не была.
Она.
Столь реальна (я).
Из шкафа, пора доставать дутую куртку. И шарф на шею мотать от простуды.
Шнурки на ботинках завязать по туже. Бросить все и убежать...И будь, что будет.
«Ну и что что пасмурно» - резко подумалось...- «Ведь не это главное, погода переменчива...всегда, а вот расплывутся, вдруг, все все облака, растекутся в миг все все берега и что тогда?...где будет он(ее дивный и волшебный сон и был ли он, как дракон) мне не понять, останусь ли я и кто такой он, кто такая она, любовь и душа, зима и весна?»
Вопрос всегда скрывался на дне ответа.
И это вечно длящееся лето.
И так вопрос за вопросом срывала свою первую листву прекрасная осень.
Которая разлеталась по паркам и скверам, останавливалась на крышах домов и нехотя, будто ее кто-то задувал туда силком, залетала в чьи-то еще открытые настежь окна или томилась прямо на козырьках, под стеклом...пока окончательно не промокла и ее не прибил, смывая последние очертания усиленный дождь перед вечным и беспробудным сном.
Ну и что ж...
«И сколько лет, сколько веков, даже странно представить, все шло своим чередом и никак идти не устанет».
Все жило и метушилось своей жизнью, находилось в своих красочных или пасмурных измерениях,...мыслях или безмыслии, но это все объединяло, лишь одно, то, что оно по своему, но все-таки жило.
Пускай и запертое в каждом своем отдельном мире, измерении, эфире.
Менялись формы, наполняясь чем-то одиноким, небрежным, почти что, бесформенным, как вера, любовь и надежда...
Этой осенью...
Смещались потихоньку материки, переименовывались континенты. На горизонте расставлялись кем-то, непонятные флажки...
Мол идите вслед, за ветром.
Который способен силой воли изменять направление реки.
И точно так же, когда-то, где-то…
Все приходило и уходило вновь, находилось и терялось, как-будто, кто-то проронил на асфальт свой носовой платок и его унесло далеко-далеко за волнистые моря, за бушующие океаны. Куда-то, куда не доплывают паруса и не долетают, даже самые упрямые чайки и бакланы.
Даже волны не в силах докатиться до этих берегов, их на полпути останавливает сила океана и море внеземных китов. Без объяснений и лишних слов.
Ведь Там,
под солнечной луной...нежно и плавно шевелятся громадные листы самой высокой на планете Земля пальмы, как-будто привезенной из самого Марса или Венеры и посаженной не нами, а кем-то, кто общается с высшими богами.
И вот-вот распускается еще не созревший кокос, над которым летают гигантские бабочки, испивая всю росу из лепестков алых роз, влюбленных в Маленького золотоволосого мальчика.
Там,
вы можете называть это раем, под шумящими и оглушающими слух водопадами или снизвергающимися лавами вулканов, старинных и оторванных от своих привычных созвездий звезд и стрелок часов там не найдешь...расцветали стихи, как цветы незабудки, рифмовались строки и их срывали только чьи-то невидимые руки.
Произносили губы.
И они увядали вновь.
Почему-то...
Или это просто слухи?
Лишь, какой-то, никому неизвестный поэт, проходил мимо них, как-будто, не замечая их скрытый от всех свет и излучающий энергию смысл, их тончайшие стебли, их необычайной красоты лепестки усеянные в волокнистых прожилках, напоминающие о духе весны, о дальнем пути, дорогах уводящих в другие миры и их развилках,
цветы...
в которых таятся все тайны мироздания, все мосты, все данные кому-то обещания и необычайной красоты, самые тонкие и мудрые ткани оживают от прикосновения одной, лишь руки, ладони создателя каждого причудливого мгновения.
Пьянящего.
Забвения.
Звенящего.
Только не трать его!
На пустяки и смятения.
Прошу тебя.
Проживи замедленно это мгновение.
И это замечательно, когда сердце бьется в груди от переизбытка в нем шелков любви. И замирает от каждого шороха осенней листвы, чтобы не наступить ненароком на живую маленькую жизнь, у которой есть, лишь след от великой души, дыхание Бога и своя великая или пока еще, совсем маленькая, крохотная мысль.
Сбереги ее, слышишь!
Сбереги!
И очнись.
В доме твоей души уже растет наша дочь и сын, как близнецы, как я и ты - в сумме ЕДИН.
И эта мысль...и другая тянет тебя вдаль, где исчезают даже мечты, где никогда и ни при каких обстоятельствах не заметает сердце февраль и пропадают в красочной бездне все сны. Только загораются разноцветные огни и там...
ты никогда и ничего не узнаешь о том, что предстоит тебе еще пройти на этом своем бесконечном, земном и внеземном пути.
По воде иди.
Ныряй, но не тони.
Ты всегда впереди, но оставляй все позади.
В тиши.
В далекой ночи.
Ведь тебя нет.
Ты со мной.
Мной дыши!
Это ответ.
Как рассвет.
На все вопросы.
Приходящие вместе с темной ночью.
Мне светят постоянно эти звезды.
Развенчивая мифы о том, что жизнь серьезна.
Показывая игры, в которых играют части бога-природы.
Не умирая, не рождаясь снова при родах.
Ты пойми!
Этой осенью...
каждый обычный человек, влюбленный или еще пока нет, обретает что-то новое, непознанное, неподвижное, ищет свои крылья, может быть, хочет увидеть и услышать звон со звезды. Или просто насладиться тем, как обрывается и падает стая листья и дворник заметает его последние пенные и мыльные следы.
Ведь...в каждом есть что-то, чего нет в тебе.
Смотри!
Внутри.
Смотри.
Извне.
За поворотом длиннобородый старик спускается прямо с полной луны, весь светится, сверкает и в моей комнате лампа горит и догорает.
Я вижу свои цветные сны.
На стене блуждают тени от свечи.
И осень подкрадывается под одеяло.
В предвкушении зимы.
И щиплет детские и взрослые носы.
Балуется, упрямится, как и все мы...
Когда-то были маленькими.
Девочками и мальчиками.
Но...
все только начинается. Все только впереди.
И каждое сердце, словно лотос. Только распускается.
Просто немного подожди.
И мне неизвестно, это слова автора или слова ее, или слова уже мои. Где начинается первое слово очередной главы, а где заканчивается.
Сам выбери.
Реши.
Сотвори.
Подумай.
Не торопись.
Внимательно.
У тебя навалом времени.
А я тем временем...
Начинаю новую жизнь.
Любуюсь закатами. Сентябрьскими.
Скучаю по августу.
Как и она.
Та...
с которой начиналась эта длинная или короткая, но покорная история.
Она все это время ждала, вспомню ли я, засиживаясь в парках, зачитываясь книгами, от сюжетов которых кружилась, словно в лиственном или снежном вихре ее голова...
Скажи мне, где она была?!
Там где и я?
Там...
в песочных замках, которые строила и разрушала сама. И была от этого счастливой, не несчастной, просто любила всех и тебя. Без опаски...напороться и пораниться остроконечным камнем.
Любила его!
Хоть и в лицо не знала.
Пока еще...
Того, который не был вовсе, принцем.
Не жил в сказках.
А так, самый обычный чудак
Которым можно было целую вечность любоваться.
И не сводить с него ни на минуту глаз.
Он...
не спеша брел, прогуливаясь одинокими аллеями, ведь в городе не существовало никого, кто мог бы увидеть и заметить его — простого прохожего, который мимо шел, отворачивая, как-будто специально, свою голову...без очков, в оранжевой или желтой футболке и босяком, без башмаков, хоть и было очень мокро.
Не было никого, кто мог бы увидеть его таким, какой он есть на самом деле. Услышать беззвучный стук его шагов...или шум каретных колес, нежность его тихого голоса. Шепота, говорящего в шутку или всерьез.
Разбрасывающегося анекдотами.
Он был бос, потому, что сапоги его, нельзя было назвать ботинками.
Они не подходили по размеру его ног, но ничего с этим поделать он, увы, не мог...до поры до времени. И ничего, что на них развязался шнурок, они были небрежно вымыты и лежали под скамьей, а он ступал шаг за шагом только вперед, приближаясь к железной клетке, оставленной прямо на рельсах кем-то незаметно, в которой помимо райских птиц, отловленных в самых чудесных тайских пещерах и благородных орлов было заключено ее полыхающее, измученное от жажды отдаться небу звезд и облаков, сердце. Но бесстрастным было оно, на самом деле, и никакого вожделения не имело...ему просто хотелось согреться под объятьями, похожими на прикосновение мягкого пледа...Оно было таким на вид, словно внутри него что-то, очень жизненно важное погибло, отмерло, износилось и было выброшено на помойку, но ничего...
Оно было стойким.
И вынесло все.
Пусть и сгорело.
Но восстало из пепла, как птица Феникс.
Видимо, время пришло...
Свое отражение встретить.
И это правда, ведь однажды...
она...
совсем потеряла веру...в любовь.
И это было жутко страшно!
Ее преследовали кошмары, являлись умершие души каждую божью ночь...сон был нарушен. Ей было не в мочь...душно...и опасно оставаться наружу.
И невыносимая адская боль подавляла ее душу каждую секунду прошедшую и пришедшую вновь...она придумывала сама себе сказку и олицетворяла любовь,
в которой превращалась в груду слов и переставала всего на свете боятся,
как это случалось часто, раньше...еще до него,
но...
когда и он сам оказался в опасности эта боль не утихала, а воспламенилась заново. Она будто потешалась, и сидя в углу, посмеивалась над ее ранимостью и безжалостно во всем упрекала судьбу...ее величество королеву и никому не было до ее трагедии никакого дела.
Все струны ее однобокой души, которая была похожа скорей на флейту (а где же был флейтист?).
Только в лесу она, однажды, впервые запела, как дикая канарейка и задрожали рельсы и по всему телу промчалась бездна, словно злодейка.
и проложила новые рельсы, новую судьбу, от которой все вены, все клетки были задеты заживо и потревожены до самой, что не на есть, глубины, где только прячутся затонувшие корабли пиратские и судно Титаника там нашли.
Она задыхается от сущей тьмы.
И даже ни одному офицеру подводнику не удалось бы притронуться к этому прозрачному и золотому, как волосы, дну, песку...и спасти ее...там, сидящую на пепельном берегу..одну, подобную мифическим русалкам, но она в плену.
И он пробираясь сквозь стену джунглей, рек и берегов Амазонки, достиг своей цели и только поэтому оказался жив на этой планете. И его буквально принес очередной прилив к этой злосчастной клетке...сетям.
И химеры, феи, все эльфы охраняли ее, сменяя караул по дням недели.
И неизвестно, как бы и чем все это закончилось, если бы не он.
Не его пшеничные под солнцем волосы и слова любви перед сном.
Ведь она же без него — всего лишь одна сторона разбитого зеркала, которое нельзя собрать уже никогда, наверное. Ведь она без него была как треснувшее по краям окно, пропускающее сквозь себя, все сквозящие ветры...ветра.
И ей было так холодно и темно, как красной девице в башне, которую охранял огнедышащий дракон.
И все из-за чего ей так хотелось оставить себя голубому небу, так это тоже был он...
тот,
самый никто, ведь она без него, как солнце рассветное без закатного или наоборот, не важно!
Ее всегда манил и влек к себе только горизонт, простор и плавность движений, свобода, а не выстроенный закон, забор и тьма владений.
И это было бы противоестественно терпеть и всмактывать, вдыхать, проглатывать грудной клеткой всю эту скрытую боль, ведь из каждой открытой и перебинтованной раны продолжала сочиться почти прозрачная, словно тысячи леденящих призраков, кровь...не алая, а слегка розоватая, как любовь.
И поэтому все то и началось, что пора заканчивать.
Море разлилось, вышло из берегов...А это значило, что...
Наступил тот самый, долго ожидаемый срок, приплыл к родному причалу пароход.
Пришло время освобождения, вызволения из клетки времени и предопределения. Пришло время разрыва всех цепных проволок и мятежей той...
бескрылой, но умеющей бесшумно, чтобы никого не потревожить, крылом несуществующим не задеть ничей сон, не войти в чужую дверь без предварительных звонков, той...
которая умела в отличии от многих всех, парить в пространстве воздуха и летать в невесомости далекого, неизведанного космоса, общаясь с самыми великими из людей, к примеру с Пушкиным, Лермонтовым, с Моцартом...
Слышать и вслушиваться, как плачет и рвет себе душу непослушный Орфей.
Постичь всю драму "Морфия" и Гоголя.
И многих других страстей...
Без прочтения понять всю "Цитадель"...самого известного и любимого в мире летчика.
И кто такой Азазель, без посредников и наводчиков.
А тем временем...
он проходил мимо, за ее зашторенным окном.
И почти было не видно закат о котором и грезился ей тот странный, кошмарный и в то же время, чудесный сон!
Декамерон...
Гомер и Одиссей...
Сократ...
Платон...
И Елисей...
Она его заметила?!
Или он ее?!
Это неизвестно нам.
Обернулся ли он?!
Прочел ли повесть по глазам?!
Но точно известно мне, что он смог покорить и овладеть ее сердцебиением.
И начать управлять им, как проскользнувшим временем, кольнул ножом, ввел шприц?!
И она обезврежена!
Ромео и Джульетта.
Адам и Ева.
А мы...
были укушены ядовитым змеем с опасного древа?!
Но я им не верю. Я верю только в небо.
Ведь об этом не знает никто, но я верю и она верит и он, что это и есть любовь!
Ведь, как может прийти забвение со смертью?!
Если чувства не мерзнут, как звезды не меркнут, не леденеют под холодным дождем или снегом, не сворачиваются в кокон...и не жалеют ни о чем.
Как можно влюбиться и разлюбить того, которого по сути нигде нету...и не знает никто его внешность, а если осмотреться — один скелет, скрывает одежда, но огнем все так же пылает ее сердце, как и его огонь горит вечно.
И разница состоит только в том, что...
он о ней только грезит, а она...
уже любит!
И не просит ни о чем другом, кроме этого жаркого и прохладного чувства БЫТЬ, СУЩЕСТВОВАТЬ. В мире,...
где им не суждено страдать...и быть той самой, единственной и неповторимой искоркой для него одного.
И исчезнуть точно так же, в густой, полупрозрачной сиреневой дымке, когда ночь выглянет из-за штор, усыпит каждую травинку, паутинку, которую так старательно в течение дня плел паучок и растопит в душах лед один маленький, почти невидимый, сверчок.