Эта история произошла в тридесятом государстве в те давние времена, когда к власти пришел правитель Бумазей. Он отличался страстью к подписанию бумаг и изданию новых указов и предписаний, а также наложению резолюций «разрешаю» или «не разрешаю». Возожно, именно ради этого он и стал правителем государства.
Стремясь угодить Бумазею, многочисленные чиновники соревновались друг с другом в изобретении новых документов и разрешений, которые он должен был согласовать, а также отчетов, с которыми он должен был ознакомиться. Они безропотно выстраивались в длинную очередь под дверями кабинета правителя, держа в руках пухлые папки или стопки документов для подписания.
А не менее многочисленные министры и провинциальные руководители, стремясь подражать Бумазею, тоже измеряли свою значимость количеством подписанных и несогласованных бумаг. У них были свои свиты мелких чиновников, запрашивавших информацию, разрабатывавших предписания и формуляры, строчивших нудные пустые отчеты и выстаивавших многочасовые очереди под дверями руководителей более высокого ранга.
Самым востребованным и значимым производством в стране стало бумажное и лесорубное. А самым главным министерством — министерство бланков, штампов и шрифтов, где разрабатывали новые образцы печатей и штампов, а также изобретали новые бланки, ведомости, справки, реестры и формуляры, которые порой отличались от уже существующих лишь формулировкой и очередностью вопросов. Там же официально утверждалось, какие документы каким шрифтом с каким отступом и межстрочным интервалом нужно печатать.
При министерстве бланков, штампов и шрифтов было создано контролирующее ведомство с многочисленными комиссиями и ревизорами, проверявшими правильность заполнения бланков, ведомостей, справок, формуляров и журналов регистрации не только в городах, но и в самых маленьких деревнях. Страшным преступлением было поставить не ту печать или нарушить требования к отступам и шрифту. Для хранения уже заполненных населением и подписанных чиновниками документов в каждом маленьком селе были построены хранилища, ведь уничтожать уже подписанные бумаги было запрещено соответствующим указом правителя. Позднее к хранилищам пришлось делать пристройки, но и этого оказалось недостаточно.
В полиции, школах и даже больницах в сейфах, шкафах, на полках и даже огромных стопках на полу скапливались бумаги. На то, чтобы охранять порядок, учить детей и лечить больных оставалось все меньше времени.
Из-за накапливавшейся в бумагах пыли все больше жителей тридесятого государства болели астмой, однако согласно очередному указу эти данные были официально засекречены, и соответствующие отчеты хранились в бронированных сейфах.
Печь хлеб или продавать выращенные овощи становилось все труднее, ведь для этого необходимо было заполнить многочисленные бумаги, чтобы получить множество разрешений и согласований различных инстанций, выдвигавших порой взаимоисключающие требования. Люди постепенно разучились мыслить, мечтать, изобретать, видеть прекрасное и радоваться жизни.
Приезжие иностранцы оказывались не готовы к таким испытаниям. Они абсолютно не понимали, где, в какие сроки и главное зачем получать письменные, заверенные несколькими инстанциями и соответствующими печатями разрешения на получение регистрации и трудовой деятельности; они как в паутине путались в указах, предписаниях, требованиях к шрифтам и отступам, сроках заполнения и подачи документов в соответствующие ведомства. Так быстро, насколько это было возможно, иностранцы навсегда покидали тридесятое государство, хотя и для этого им приходилось побегать по ведомствам для получения справок о несовершении правонарушений, отмены регистрации и оформления выездной визы.
Неизвестно, как долго бы местные жители могли выдержать существование в таких условиях, если бы не случившееся в тридесятом царстве землетрясение. Землетрясение это было, в принципе, совсем незначительным. Его силы хватило лишь на то, чтобы обвалить с полок все бумаги и засыпать ими все помещения. Люди поняли, что могут задохнуться под слоем бумаг уже не в переносном, а прямом значении слова, и начался бумажный бунт.
Бумазея свергли и приговорили к собственноручному уничтожению накопленной документационной макулатуры, чем он и занимался до конца своих дней.