Предыдущая страница http://www.proza.ru/2018/11/03/874
Каждое утро я просыпалась рано, в полшестого, так как заходил медбрат, делавший утренний обход каждого больного. Он, пожилой, часто работал в ночную смену. Вскоре после того, как я появилась в этой больнице, произошел инцидент. Я уже рассказывала вам, что из-за головокружения мне категорически запретили ходить без поддержки по любой нужде. В итоге, среди ночи я просидела пару часов в душе-туалете, ожидая этого медика.
Утром я рассказала об этом начальству. Несколько дней я промучилась, думая о том, что этот дядька наверняка проработал здесь много-много лет. Что даже если он заснул на дежурстве, горя у меня не случилось. Что мне очень стыдно, что я "настучала" завотделением. Да и проспавшему я тоже наговорила много чего неприятного.
Об этом я и сказала этому вечному дежурному, в конце попросив прощения. Закашляв, араб сказал мне что-то типа: "Да не надо извиняться..." С тех пор я старалась находить оправдания любому работнику. Люди ведь неидеальны. Особенно на такой работе. Особенно с такими тяжелыми пациентами. Мне стало от этого легче жить.
По моей просьбе кто-нибудь из персонала опускал заборчик, поднятый вокруг моей койки. Я тоже со временем, чтобы лишний раз не давить кнопку вызова, наловчилась делать это. Вот тогда, ранним-ранним утром, в полшестого, после визита вечного дежурного, я вставала потихоньку. Сначала садилась, свесив ноги и засунув их в тапки, потом опять поднимала заборчик. Крепко держась, перебирала руками это ограждение и проходила полтора метра до окошка.
Напротив, метров десять было до высокой пальмы. Там, в этом дереве, просыпалась жизнь. Внутри, в зеленых и в сухих ветках, я уверена, что живут до сих пор птицы. Причем несколько видов, которые уживаются в небольшом пространстве, хоть поют по разному свои трели. Целыми днями жители снуют туда-сюда, вылазят из своих гнезд и питаются засыхающими финиками.
Держась за кровать, я впитываю в память и это, и толстых котов, которые несколькими десятками встречают работницу столовки, несущую в тазике еду. Запах моря и недалекого порта, с виднеющимися подъемными кранами добавляет еще счастья и силы прожить день.
Чтобы по длинному коридору возвращаясь на тележке с облучения, махала всем рукой, улыбалась. Так было два месяца. На заданный вопрос о самочувствии отвечала в зависимости от языка спрашивающего:
Бэ эзрат а шем маргиша тов! - С Божьей помощью чувствую хорошо! (это иврит)
Хам дури ло! - Здоровье хорошее, слава Богу! (а это на арабском языке)
Как было мне хорошо видел возящий меня санитар Саша-ленинградец да мой муж Сеня, ждавший меня в палате. Они вдвоем поднимали меня с тележки и укладывали на койку, чтобы я пришла в себя. Вечером, когда я отправляла мужа в другой город домой, ждала звонков от тех, кто еще хотел со мной пообщаться. С моей болячкой обо мне вспомнили некоторые, чтобы искренне поддержать. Некоторые, чтобы попрощаться.
Это выплывает сразу - хочу я или нет. Ведь первые - искренне звонят мне (а теперь и я им) до сих пор. Те, вторые, попрощались и больше не хотят расстраиваться. Понимаю и тех, и этих. А как будет со мной? Кто знает кроме Бога? Второй месяц я живу дома. Мне хорошо каждую секунду. Не загадываю ни о чем. Просто живу. Вам же, дорогие мои читатели, похожие и не похожие взглядами на жизнь, религию, пусть будет все хорошо!