Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
374. БС без мата. 30 июля 1973 года.
Сводка погоды: Граница Северного и Балтийского морей. Пролив Скагеррак. Якорная стоянка у мыса Скаген (Дания). БПК "Свирепый". Понедельник 30 июля 1973 года, Дневная температура: мин.: 13.0°C, средняя: плюс 17.4°C тепла, макс.: плюс 22.0°C тепла, без осадков. Восход солнца – 04:08, заход солнца – 20:39 (GMT+1), г. Скаген (Дания). Влажность 79%, Давление 753 мм. рт. ст. Скорость ветра - 6 м/с.
Ночью с 30-го на 31-е июля 1973 года написал письма родителям и школьному товарищу, другу и брату Славке Юницину. На большее не хватило сил, устал. Писал коротко, кратко, но весело. Рассказал в письмах как мы праздновали День ВМФ, как празднично кушали праздничные яства, как ловили рыбу, "крутили солнышко" на турнике, шутили и рассказывали байки, смотрели кинофильмы, гонялись на шлюпке на время, купались в водах пролива Каттегат, отдыхали перед выходом в Северное море. Я "прокололся" в письме, то есть выдал запретную информацию, только один раз, указав местонахождения нашего корабля - мыс Скаген в проливе Каттегат. В остальном это был весёлый рассказ-байка военного моряка, шутки, морские словечки, матросский лёгкий трёп. В письме родителям я шутил культурно, а в письме другу - немного вольно, но без мата, потому что мы со Славкой ещё в 7 классе дали друг другу слово не применять в общении друг с другом ругательные и вообще матерные слова.
Увы, на БПК "Свирепый" русский мат, крепкие выражения, военно-морской сленг и жаргон не просто применялись, а господствовали, доминировали, были обыденными. Этот стиль матерного общения зародился мгновенно в первый же день прибытия первой группы моряков, списанных с разных кораблей ДКБФ и был, несомненно, инстинктивной защитной реакцией моряков, особенно годков, которых "выдернули" из привычных условий в неизвестность, в незнакомое место, в новый мужской коллектив. Годки первого изначального экипажа БПК "Свирепый" в марте 1972 года в учебном центре 67-го ОДСРНК ДКБФ в Калининграде практически только матом и ругательствами, ставшими привычными и обыденными, подавляли сопротивление и подгоняли глупых и неумелых "карасей", "борзых карасей", салаг, молодых матросов и даже подгодков, тем более, что в начальный период нашей службы в этом учебном центре мы проходили карантин, подобный курсу молодого бойца...
Особенно укоренился мат, бытовая ругань, военно-морской жаргон и сленг во время переезда в июле 1972 года первого изначального экипажа на новостроящийся БПК "Свирепый", стоящий у достроечной стенки калининградского Прибалтийского судостроительного завода "Янтарь" в Калининграде. К нашему насмешливо-оскорбительному казарменному стилю учебного центра добавился весёлый и жизнерадостный бодрый стиль общения работников и специалистов завода, которые быстро научили нас своим специфическим матерным словечкам, выражениям и словесным оборотам. Третьей "порцией" военно-морского мата и беззлобной специфической ругани были выражения, с которыми работали специалисты-наладчики во время швартовных и заводских ходовых испытаний БПК "Свирепый". Только в процессе подготовки и сдачи элементов курсовых задач "К-1", "К-2", ПВО, ПЛО и ПДСС привычный "рабочий" и бытовой мат и ругань начали заменяться профессиональным военно-морским сленгом и жаргоном, техническими и технологическими военно-морскими терминами, понятиями, наименованиями, названиями и командными словами.
Ещё будучи в учебном центре 67-го ОДСРНК ДКБФ в Калининграде я крайне болезненно воспринимал оскорбительные матерные слова, обзывания и ругань годков. Даже члены комитета ВЛКСМ корабля не могли отказаться от этой порочной привычки годков ругаться матом. Старшие офицеры БПК "Свирепый" в общении между собой старались обходиться без ругани и обыденного мата, который применялся просто так, для "связки слов", но во время работ, тренировок и учебно-боевой подготовки крепкие выражения витали в бытовой , рабочей и боевой атмосфере корабля. Например, всякое и каждое напоминание подчинённым неизбежно сопровождалось упоминанием какой-то "матери", что всякий раз вызывало у меня чувство протеста. Поэтому я и восстал...
Моего школьного друга и товарища Славки Юницина рядом не было, но я мысленно дал ему слово и поклялся не ругаться матом, не оскорблять "проходным" матерным словом никого, не насмехаться обидно и зло, не унижать человеческое достоинство неопытного молодого матроса, тем самым "возвышая" свой статус старшего или годка над ним. Однако неизбежно и обязательно мне тоже приходилось в нужные моменты возвышать тон голоса, говорить резко, напряжённо, с металлом и бронзой в голосе. Будучи самым молодым по сроку службы в первом изначальном экипаже БПК "Свирепый", не имея возможности ответить годкам или наглецам так же как они говорили со мной, я избрал другую тактику разговорного поведения...
Ещё в школе, в 9 "А" классе, когда я терпел обидные насмешки некоторых ребят и девчонок, составлявших "ближний круг" Вали Архиповой, моей первой школьной любви, по поводу того, что я "ещё мальчик", я успешно применял такой приём - я говорил мысленно самому себе: "Я спокоен. Я удивительно спокоен" и старался сделать так, чтобы у меня не дрогнул ни один мускул на лице, не дрожали ресницы, не дёргались губы и не кривились в обидную гримасу. После нескольких упражнений перед зеркалом дома, после тренировок с моим импульсивным и агрессивным старшим братом, который на мне отрабатывал все свои "приёмчики" общения с "уличной шпаной", я научился не только невозмутимо переносить обидные слова и выражения, не только "не замечать" бытовой мат и ругань, но и презирать их, быть выше их, насмехаться и пародировать их. Усмешка и насмешка - вот самое сильное "оружие" против оскорблений и ругательств...
Теперь, кто бы ни ругался, не матерился, не выходил из себя, я оставался спокойным, выдержанным и достойным, терпеливо молча, никак не реагируя на мат и ругань, пережидая вспышку искренного или притворного гнева. Как правило, этот приём срабатывал, потому что тот, кто матерился не получал от меня ожидаемой реакции, поэтому вынужден был снова либо ругаться и материться (на что я опять не реагировал), либо переходить на другой тон и манеру общения - командирский или общегражданский, культурный. Вот тут-то я как бы "начинал слушать и слушать", понимать и реагировать...
Вскоре годки, мичманы и офицеры БПК "Свирепый", в том числе чванливые независимые и важные проверяющие из вышестоящих органов управления нашего соединения и ВМБ Балтийск прознали, что некий матрос Суворов не реагирует на мат и ругань, не приемлет высокомерного офицерского поведения или годковского чванства, что с ним нужно разговаривать обычным человеческим языком. Некоторые, особенно подгодки, то есть моряки, которые по сроку службы на флоте были на полгода моложе годков, раздражались такой моей манере общения, потому что для них я был ещё салагой, молодым матросом, а вёл себя как годок.
Весь срок своей срочной службы на флоте я постоянно соперничал с годками и подгодками в манере и в стиле военно-морского общения, потому что выбивался из общего строя, из господствующей системы доминирования годков над молодыми матросами. Годки и подгодки, испытавшие все "прелести" матерного оскорбительного общения, не могли согласиться и признать, что их страдания от оскорблений не касаются меня, проходят мимо меня, что им приходится говорить и общаться со мной не традиционно, "как положено" или "как принято", а по моим правилам... Но что делать? Весной-летом 1972 года я был избран годками первого изначального экипажа БПК "Свирепый" в качестве хранителя и ревнителя их "годковского закона", даже комсоргом первичной комсомольской организации БПК "Свирепый" (штатная лейтенантская должность) и я обязан был вести себя соответственно этим негласно-гласным формально-неформальным обстоятельствам и статусу.
Вот и сейчас у меня был очень необычный статус "визуального разведчика", с которым многие моряки БПК "Свирепый" не могли примириться, потому что я имел свободный доступ в ходовую рубку, туда, где вершится судьба корабля, где находятся вахтенный офицер, командир корабля, старшие офицеры, рулевой и штурман, и где другие моряки, может быть, за всё время службы на корабле так ни разу и не побывали. Я имел полный набор фотопринадлежностей, позволяющих мне фотографировать всё и вся, делать фотографии, оформлять корабельные фотогазеты, боевые листки, альбомы фотолетописи БПК "Свирепый" и свои ДМБовские альбомы, а они, то есть практически все остальные члены экипажа корабля, такой свободной и полной возможности не имели... Конечно, такой мой статус и такое положение относительно молодого по сроку службы моряка не нравилось многим, очень многим, вызывало раздражение, а, значит, ругань, матерную ругань... Таким образом, мне оставалось либо матерно огрызаться в ответ, либо смириться, либо "убивать" неприязнь ко мне достойным общепринятым, но "вызывающим" поведением, то есть принимать "вызов" и отвечать на него так, чтобы одерживать победу.
Самое главное в этой битве стилей, манер, нравов и норовов военно-морского поведения была общечеловеческая общепринятая и законом (уставами) защищённая система гражданских и уставных отношений, от которой и которую избежать и уклониться не было возможности никому. Вот почему я еле заметно усмехался на грубость и ругань, делал вид, что ничего не слышу и не понимаю и таким образом переводил отношения и разговор в общечеловеческие или уставные рамки. Борьбу с неуставными отношениями я начал ещё в средней школе, продолжил в бригаде слесарей-ремонтников на Севморзаводе, в севастопольской Морской школе ДОСААФ, в 9-м Флотском экипаже ДКБФ в посёлке Пионерское, затем в учебном центре 67-го ОДСРНК ДКБФ в Калининграде, на новостроящемся БПК "Свирепый", во время швартовных, заводских и ходовых испытаний, при сдаче курсовых задач "К-1", "К-2", ПВО, ПЛО и ПДСС, а теперь на первой БС (боевой службе).
Кстати, именно теперь, на БС (боевой службе), отношения моряков в экипаже БПК "Свирепый" в корне изменились, потому что "боевая работа", вынужденная общность и замкнутость моряков на одном корабле в условиях постоянной боевой готовности, ходовой вахты, совместного жития-бытия, круглосуточного человеческого общения, взаимозависимость друг от друга прекратили оскорбительную высокомерную или чванливую матерную ругань, заменили её профессиональным военно-морским сленгом и жаргоном. БС (боевая служба) БПК "Свирепый" в Северной Атлантике в июле-октябре 1973 года породила новую "свиреповскую" традицию стиля военно-морского братского общения. Теперь бранные словечки и мат действительно "проскальзывал" в разговорной речи только по сюжету баек, анекдотов или для выражения эмоций, но делалось это теперь беззлобно, с юмором, не оскорбительно, даже несколько смущённо.
В школе мы с моим другом Славкой Юнициным принципиально решили не ругаться матом, наоборот, мы находили удовольствие в обогащении своей разговорной речи разными литературными словами, словечками, известными фразами, пословицами и поговорками, афоризмами. Может быть, глядя на нас и слушая нас, девочки нашего класса (кто не входил в ближний круг Вали Архиповой) тоже осмелели и начали открыто говорить "культурно", просто, обычно, но без характерных "стильных" или модных словечек и словесных оборотов. Я помню тот случай, когда мы в мае 1967 года с Валеркой Молинским (учились вместе в 7 "А" классе) на уроке труда взрыхлили приствольные круги в школьном саду, спрятались за кустами смородины на склоне неглубокого овражка и грелись на весеннем ярком солнышке, а за кустами в низине сидели кружком девочки нашего класса и Валя Архипова вдруг с насмешкой начала их учить произносить грубые матерные слова и выражения...
Смешливый и вечно жизнерадостный Валерка Молинский хотел было внезапно появиться и напугать девчонок, но я вдруг прижал его вихрастую голову к земле и знаком показал, что нам нужно отползти в сторону и назад. Это было чисто девчачье тайное сборище и если бы мы появились и уличили их за этим занятием (обучением матерному языку), то на всю оставшуюся жизнь мы бы были их врагами... Тогда я сбежал.., а теперь мне бежать с корабля было некуда, поэтому "или или": или я смирюсь, или не смирюсь. Поэтому я даже в общении с друзьями-годками Славкой Евдокимовым, Витькой Фёдоровым и другими, с подгодками и одногодками, а также с офицерами, мичманами и молодыми матросами старался одинаково говорить и общаться только культурным, литературным и нормальным, то есть общепринятым человеческим, но военно-морским языком. При этом я не злоупотреблял, как наш старпом капитан-лейтенант Н.В. Протопопов, уставными словами и жаргоном или как наш замполит капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин, политически грамотными, идеологически выверенными и формальными словами и оборотами речи, а говорил так, как говорили обычно мои мама и папа, то есть строго, ровно и точно, как папа, учитель труда и машиноведения Сергей Иванович и душевно, просто и понятно, как мама, старшая медсестра военфельдшер Нина Васильевна.
"Вытравить" мат и матерную ругань из общения моряков на корабле практически было невозможно, потому что эта традиция не вчерашняя, а давняя, изначальная, историческая, передаваемая на флоте из поколения в поколение. Более того, каждые полгода эта манера и стиль матерного общения пополняется вместе с молодым пополнением новобранцев и борьба за флотский порядок, за соблюдение норм уставного военно-морского общения продолжается. Успех в этой борьбе за чистоту традиционного военно-морского стиля и манер общения зависит только от одного фактора - личного примера командира корабля, старших офицеров, командиров боевых частей, офицеров и мичманов, командиров отделений и групп - старшин, годков, самих моряков. Чрезвычайно важно, чтобы в личном составе экипажа корабля были соответствующие формальные и неформальные лидеры - образцы поведения.
Это точно так же, как "звёзды" на гражданке: певцы и певицы на эстраде, артисты театра и кино, комики и политики, известные люди, поэты и писатели, авторы и исполнители авторской песни, например, Булат Окуджава или Владимир Высоцкий. Молодые матросы, как правило, подражают авторитетным годкам и подгодкам, приспосабливают своё поведение и манеру общения к господствующим отношениям и доминирующим манерам поведения в экипаже корабля. Вот почему выход старпома капитан-лейтенанта Н.В. Протопопова в День ВМФ на шкафут с мегафоном в руках и его попытка управлять праздным личным составом, приказывая им петь и веселиться под музыку аккордеона, не вызвала никакой иной реакции, кроме пренебрежительного невнимания. Наоборот, простая и понятная инициатива в гуще личного состава "кто сколько раз подтянется на турнике" - тут же вызвала живейший интерес и желание померяться силами...
Быть одновременно "чужим среди своих" и "своим среди чужих" - это большое искусство общения и ему можно научиться только на практике, но быть "самим собой", то есть "белой вороной" - это уже не только искусство, но личный подвиг, способность, которая либо даётся как дар, либо приобретается в ходе побед и поражений. Я принципиально не хотел ругаться в обыденной флотской жизни матом и оскорбительно по отношению к человеческому достоинству и не ругался, не применял те слова и выражения, которые применяли сплошь и рядом другие. Этим я отличался, поэтому вызывал общее желание меня побороть, перевоспитать, сломить, сделать "как все". Вот почему я "в глаза" и "за глаза" подвергался простой или изощрённой обструкции, то есть противодействию, препятствованию, срыву моих инициатив, действий и поведения, демонстративному несогласию и публичному порицанию. Своим вызывающим, независимым, правильным, ненормальным, непринятым в системе доминирования поведением я вызывал тревогу у тех, кто пользовался этой системой доминирования, господствовал и царил в своё удовольствие... Кстати, члены комсомольской ячейки в романе Н. Островского "Как закалялась сталь" тоже устроили Павке Корчагину обструкцию, когда он принципиально, честно, бескомпромиссно и настойчиво выступил против мата в общении комсомольцев...
Однако, "с кем поведёшься, от того и наберёшься", поэтому, когда я писал письма родителям и школьному другу и товарищу Славке Юницину, я поймал себя на мысли, что невольно рука моя сама хочет добавить к словам в письме некие привычные словесные обороты, которые невозможно произносить перед родителями или в культурном обществе. Я поймал себя "за язык", который мысленно или вполголоса, то есть про себя, в определённые моменты досады и раздражения повторял и при менял слова и словечки "свиреповского" языка общения на корабле. Например моряки БПК "Свирепый" не стеснялись в выражениях, придумывали всё новые и новые матерные обороты в адрес пролетающих мимо с жутким рёвом натовских самолётов и вертолётов, и это было правильно, но применять жуткие оскорбительные выражения в отношениях между собой, - это было для меня лично - "западло", то есть беспредел, беззаконие, мракобесие.
Я не поленился, залез за переборку в корабельной библиотеке в пространство левой скулы носа корабля, заполненное "сотами" из продольно-поперечных силовых перегородок, добрался через овальные отверстия в перегородках до самой дальней моей секретной шхеры, достал мой первый рисовальный альбом и в свете фонарика прочитал рукописную запись "годковского закона", который мне оставили хранить и внедрять первые ДМБовские годки призыва весны 1969 года первого изначального экипажа БПК "Свирепый". В "годковском законе" среди многих норм столбиком было написано:
- Без доказательств не обвинять.
- Не оскорблять.
- Не материться.
- Семейным помогать.
- В группировки не вступать.
- Своих не трогать.
- У своих не воровать.
- Беспредел - это преступное западло (унизительное беззаконие).
Это слово из матерного жаргона ("западло") было практически единственное, которое я применял в своей речи и общении с моряками БПК "Свирепый". Этим словом, как правило, обрывалось, осуждалось и приговаривалось в окончательном виде какое-либо неформальное, неуставное, хулиганское, наглое или преступное деяние, которое мешало всем, затрагивало всех, молчаливо не принималось всеми. Матрос, которому иногда говорили, что его поведение - это "западло", ещё некоторое время хорохорился, ярился, даже лез драться, чтобы доказать свою силу, правоту или статус доминирующей воли или силы, но это слово, как топор палача, "обезглавливало" нарушителя традиций и уставных правил. Редко, кто на время преодолевал значение и воздействие этого магического слова, в основном оно оказывало своё карающее и останавливающее действие, вот почему это слово ("западло") применялось мной очень редко.
Другие моряки, особенно старшины и командиры отделений тоже применяли это слово-понятие, но по мелким случаям и причинам, то есть по поводу простого непослушания, халатности, лени или непонимания, но это всё было "не то"... Вот почему я ругался тоже очень редко и только по существенному важному поводу и когда это происходило, то окружающие, как правило, меня понимали, принимали, одобряли и радовались: "О! Сам Суворов тоже ругнулся! Свой парень".
И всё же я решил, что будет правильно, если наша первая БС (боевая служба) БПК "Свирепый" будет не хулиганской, не фартовой, не блатной, не залихватски анархистской, а по настоящему героической, приключенческой, победной. Вот почему я все дни и недели перед уходом на БС (боевую службу) и сейчас, во время якорной стоянки у мыса Скаген, урывками работал над своим личным стендом, который назвал просто "Комсомолец". Идеей этого стенда была жизненная позиция комсомольца, его отношение к Родине, к стране, многонациональному народу СССР, к службе на флоте, к своим обязанностям, к своему поведению. Я хотел показать и выразить все принципиальные положения и нормы "годковского закона", но в общепринятых словах и выражениях, которые подбирались и формулировались очень трудно.
Моим соратником и сподвижником в этой работе и борьбе за чистоту традиционной военно-морской речи и общения был тоже Славка, только Евдокимов, - старший радиометрист БИП (боевого информационного поста) РТС и годок призыва 20 ноября 1970 года. Он призывался в родном Ленинграде и я "поймал" его на том, что "истинный ленинградец не может в речи попусту злословить и оскорблять человеческое достоинство, иначе он не ленинградец". Славка Евдокимов, якобы, "пропустил мимо ушей" моё тихое замечание во время "посиделок в ленкаюте у Суворова", но впоследствии почти полностью отказался от мата в общении, чем очень помог распространению новой "свиреповской" традиции - общению на языке профессионального военно-морского сленга и традиционного флотского жаргона русских и советских моряков. Мичманы и офицеры уловили эту тенденцию и тоже активно сменили манеру общения на матерном жаргоне на профессиональный военно-морской язык. Пример такого профессионального общения показывали командир БПК "Свирепый" капитан 3 ранга Е.П. Назаров и некоторые командиры боевых частей, например, командир БЧ-3 старший лейтенант О.А. Белонин и командир БЧ-2 капитан-лейтенант А.П. Котов.
Фотоиллюстрация: 30 июля 1973 года. Балтийское море. Пролив Каттегат. Мыс Скаген. БПК "Свирепый". Вячеслав Михайлович Евдокимов - старший радиометрист БИП РТС БПК "Свирепый" - "гремучая смесь" из интеллигентного коренного ленинградца, наладчика автоматической линии "шоколадного розлива" кондитерской фабрики имени Н.К. Крупской, опытного военно-морского "годка" срочной флотской службы призыва 20 ноября 1970 года, высококлассного специалиста РТС, азартного и весёлого парня, честного и искреннего друга с необузданным нравом и норовом заводилы, забияки и влюбчивого "конька-горбунка" (шутка). Как мечтал Славка Евдокимов увидеть своими глазами, а не крестиком на планшете обстановки БИП (боевого информационного поста), воздушную или морскую цель, как мечтал совершить подвиг, героический поступок, который бы видели все... При этом он ежедневно совершал подвиг точного отображения на планшете БИП боевой обстановки вокруг БПК "Свирепый", помогая командирам боевых частей видеть ТВД (театр военных действий), бороться и воевать с "вероятным противником". Да, но кто это видел и ценил? Эх, если бы вы слышали, что в данную минуту говорил и изрекал Славка Евдокимов!