Это было в конце семидесятых годов прошлого столетия. Мы жили тогда в центре города на улице Жуковского. Хозяин уступил нам своё жильё за малую цену, а сам уехал в другой город. Домик был старенький, деревянный и очень-очень ветхий, кроме нас, в этом доме жила ещё одна семья с двумя маленькими детьми. Газовая плита у нас была общая и стояла в коридоре.
Рядом, в десяти метрах от нас, ветшал и дряхлел ещё один дом, большой, деревянный, с маленькими окнами и с крылечком, которое при каждом появлении на нём человека своим скрипом оповещало весь двор. В этом доме жили пять семей. Поэтому двор у нас был большой: с сараями, с туалетами, с мусорной ямой, с песочницей и всякими мелкими архитектурными формами. Всё выглядело жалко и убого, только старый сад, особенно весной и осенью, своим великолепным нарядом
украшал унылое пространство нашего двора.
Дом тепло не держал, и в холодное время года окна замерзали причудливыми узорами, углы трещали от мороза, а мы ёжились у самовара и терпеливо, раз за разом, поджигая отсыревшие лучины, углём топили лежанку. А так как мы с мужем днём работали, то топили вечерами, чтобы ночью не замёрзнуть. Как бы жарко мы ни
топили печку, утром температура в хате опускалась до нуля. Но, кроме минусов, в нашей жизни были и плюсы.
В мае кусты цветущей сирени заглядывали в открытые окна, наполняя комнату
упоительным ароматом. Здесь можно было укрыться от летней изнурительной жары и от дымной завесы, когда в семидесятые годы в Подмосковье горели торфяники. Удушливый и едкий дым преследовал всюду, и наш старый дом был тогда бухтой Спасения. Воду мы брали в колонке в нашем обширном дворе, где на зелёной лужайке, в тени раскидистых старых яблонь частенько сидели, перебирая свои котомки, отдыхали или трапезничали бродяги. Коренные жители их хорошо знали, и никто их не гнал со двора и никого никогда не обидели.
Один из них всегда носил с собой мандолину и был похож на бродячего музыканта. Когда ему некуда было спешить, и он был сыт, часами играл на мандолине. Мандолина пела, радовалась и вмиг, неожиданно, переходила на грустные ноты. Жалобная
музыка разливалась по двору, по зелёному лугу, врывалась в открытые окна и, улетая за пределы ворот, и с нарастающей болью будоражила души людей. Старушки выходили из дома, садились на ступеньки крыльца и, подперев голову руками, слушали, слушали…, и, забыв про музыканта, уже думали о своей нелёгкой доле, не обращая внимания на слезу, которая, подпрыгивая на морщинках, тихо падала на колени. Мужики, которые
сидели рядом с музыкантом, закуривали трубки и тупо, мутными глазами, то ли от водки, то ли от навернувшихся слёз, не мигая, смотрели вдаль. Каждому было, что вспомнить. У многих за плечами были тяжкие годы войны.
Всё повторялось из года в год. Бродячий музыкант то исчезал ненадолго, то появлялся снова. Зимой его никто не видел, а весной, услышав звуки мандолины, все радовались, словно первому соловью.
Говорили: «Живой, бродяга!»
И в это неповторимое время мы и все жители старых домов на нашей улице не один год ждали своей очереди на получение благоустроенной квартиры. Летом часто возникали пожары. И неудивительно. Я тоже однажды чуть не спалила свою хату.
А дело было так.
В то нелёгкое время у нас родился сыночек. Мы были рады его появлению, но лучших условий для жизни у нас пока не предвиделось. Натопим печку, нагреем воды, и пока печка ещё тлеет, возле неё поставим ванночку, искупаем малыша, чтобы ему спалось крепче и рос быстрее. А чтобы у ребёночка не было потнички, мне посоветовали
растительное масло вскипятить, остудить, слить в пузырёк и после купанья этим маслом смазывать тельце младенца.
Боже! Я рада была всё сделать, лишь бы моему мальчику было хорошо, чтобы его ничего не беспокоило.
Поставила я на стол бутылку с подсолнечным маслом… стою и думаю: как мне его кипятить и в чём? Подсказать было некому. Решила, что масла много не нужно, и я вполне могу обойтись поварёшкой. Налила я в поварёшку масла и пошла к газовой плите. Скрипнула у соседей дверь, хотя там никого не было. Я слегка вздрогнула,
и, не позволяя себе отвлекаться от начатого дела, держу над огнём поварёшку с маслом и жду, когда оно закипит. И вдруг… Пых-х! и пламя под потолок. Я в шоке отскочила вместе с поварёшкой в сторону. И не пойму что произошло. Ведь масло так и не закипело, оно просто вспыхнуло. В ужасе смотрю на потолок. Сквозь щели старых досок висит подобие пакли и паутина, рядом жёлтые истлевшие от
времени электрические провода. Мама родная, если бы масла было налито чуть больше, пламя обязательно лизнуло бы потолок, и пожар был бы неминуем.
Страшно даже вспоминать. Во всём доме я была одна с ребёнком. Взяв сыночка на руки, я заплакала. Обливаясь слезами, я благодарила Бога, что он уберёг нас от этого ужаса. Я сетовала на эту убогую жизнь, на бедность, на то, что не вовремя я родилась на этот свет. Малыш мотал ручками и ножками и тихонько кряхтел
у меня на руках, он давал понять, что пора заменить испачканные пелёнки.
Я перепеленала сыночка, занялась неотложными делами и все мои невзгоды ушли на задний план. Я даже не стала никому рассказывать про этот случай, только сама, подходя к плите, смотрела на потолок и делала огонь как можно меньше. После этого случая я догадалась, что масло нужно было вскипятить на водяной бане.
Время шло, сыночек рос уже у бабушки, а я вновь вернулась в проектный институт и приступила к своим непосредственным обязанностям. Так быстро пролетел год! За время моего отсутствия в институте ничего не изменилось. Было такое чувство, что я вернулась из очередного трудового отпуска.
Наступила зима. Ночи длинные тёмные, морозные. Печку вечерами топим жарко, а утром из-под одеяла вылезать страшно. Холод собачий в доме. Однажды, было уже далеко за полночь, мы крепко спали и вдруг я слышу, как медленно открывается входная дверь. Дверь была тяжёлая, добротная, из марёного дуба, изготовленная
старыми мастерами на века с надёжным запором. Я очнулась и слушаю. Дверь как открылась, так и закрылась с лёгким скрипом. Я не испугалась. Наслушавшись в детстве от своей бабушки сказок про домовых, я решила, что это он, домовой, гуляет по дому. «К чему бы это? — задумалась я, — «к худу или к добру?»
Трудно в этом разобраться, но в душе теплилась надежда, что дверь открывается к добру. Всё так и забылось бы, если бы не произошёл ещё один случай.
Я большая любительница художественной литературы. Хорошие книги в то время были в дефиците, приходилось стоять в очередях, чтобы купить что-нибудь из классики. А на подписные издания книголюбы вели запись очередников и, несмотря на морозы, или
ненастье, ходили отмечаться. Но подписных изданий было так мало, что я за все время могла подписаться только на юбилейное издание Л.Н.Толстого. То количество книг, которое у меня было, из-за тесноты стояло в два ряда на шкафу. Между этим огромным шкафом и кухонным столом оставался промежуток сантиметров шестьдесят,
где постоянно стояла табуретка. Всегда, когда со мной что-то происходит, почему-то я дома бываю одна. Мне в этот момент понадобилась книга Гиляровского «Москва и москвичи». Я встала на этот злосчастный табурет и только протянула руку, чтобы взять книгу, как подо мной табурет складывается в кучу. Этот дряхлый стул
оставался у нас от прежних хозяев. Я лечу и стараюсь понять, что происходит. Приземляюсь между столом и шкафом. Лежу во всю
длину своего роста и думаю, как дед Щукарь: «Жива я или мне только кажется». Пошевелила рукой, ногой и стала вставать. Всё цело, ничего не болит, и даже нет синяков, а табурет как таковой перестал существовать, до такой степени его съел жучок. Всё время что-то происходит, не причиняя мне боли, кроме испуга. Странно!
Через полгода я узнаю, что подошла моя очередь, и скоро будут распределять четыре квартиры. Радости не было предела.
Уж на этот раз я должна точно получить квартиру. Ещё больше было радости, когда узнали, что новый дом находится в Заречье. Мы с мужем поехали смотреть дом. Он был настолько красив… Большой, высокий, и казался таким монументальным и
надёжным, что в нём могут жить только боги. Вокруг дома асфальтированные дорожки, зелёные аккуратные газончики, а по фасаду посажены голубые ели. Даже не верилось, что мы будем жить в такой красоте.
Через месяц мы получили в этом доме двухкомнатную квартиру на девятом этаже.
Мы стали готовиться к переезду. Это не заняло много времени. Упаковывая свои пожитки, которых было не так много, мы наняли машину. Погрузили новый диван, купленный в кредит, холодильник, который с большим трудом был куплен за двести рублей в Москве, несколько коробок с книгами и посудой и несколько белых
мешков, пошитые дня два назад, с вещами, два чемодана и раскладушка. Вот и всё, что мы собирались вести.
Было немного грустно, ведь старый дом, после выселения всех жильцов был обречён на вымирание. Я стояла в пустой комнате и мысленно просила прощения у мудрого старого дома. Вдруг я вспомнила про домового, который порой беспокоил и
предупреждал меня скрипом дверей, давал понять, что скоро придётся покинуть это место. Мне стало жаль его, где он будет скитаться, когда снесут старый дом, да и нам нужен добрый домовой на новом месте. Я распахнула пальто и позвала его с собой на новое житиё-бытиё. Сразу стало спокойно на душе и, даже, весело, и мы
уехали.
Приехав на новое место, я распахнула пальто, потрясла полы и сказала: «Добрый дедушка Домовой, живи с нами на новой квартире, спи в кладовке. Там тебе будет тепло и уютно». Так и живём мы дружно уже много лет в своей квартире на
девятом этаже. Но дедушка Домовой, иногда я зову его Шишок, порой бывает и шалит. Любит поиграть со мной. У меня есть любимая столовая вилка. Она не похожа на другие, которые постоянно находятся в обиходе. Вилка остренькая, и мне удобно ей проверять: сварилось ли мясо, или насколько готова картошечка, которая варится...
И эта вилка, когда готовлю кушанье, всегда находится под рукой. И вы представить себе не можете, что мне часто приходится её искать. Вот только сейчас я вилку положила на стол, и я её не вижу. Всё перевернула, нигде вилки нет. Спрашиваю мужа, не видел ли он мою вилку, а он говорит, да вон она лежит. И действительно лежит на видном месте.
А когда сажусь за стол кушать, непроизвольно возле моей тарелки почти каждый раз лежат две вилки или два ножа, реже две ложки. Как это получается, я сама не могу понять. Может потому, что я Близнец по гороскопу? И всё происходит само собой, но стол один на всех, а две вилки только у меня.
Порой кажется, что тень мелькнула, это наш добрый Домовой гуляет по квартире и днём, когда в квартире тихо: не работает телевизор, не включен приёмник, никто не ходит туда-сюда, и ночью. Его нельзя увидеть, но почувствовать можно. Вот сегодня, например, я легла спать и долго не могла уснуть, мысли в голове роем
роятся, с боку на бок переворачиваюсь, уже дремать, вроде, начинаю и чувствую, у меня в ногах кто-то возится, тоже спать укладывается.
Я тихонько приподняла голову и смотрю одним прищуренным глазом, чтобы его не спугнуть, а знаю точно, что это Домовой. Ничего я не увидела, но подумала: «Замёрз бедолага. Зима лютует в этом году». Поправила одеяло и уснула крепким сном.
И снится мне моя покойная бабушка. Сидит у дома на лавочке в белом платочке и такая она весёлая-весёлая и говорит, словно песню поёт: « Ой, голубушка, люби своего хозяина, уважай его строптивый нрав, не гневи его, — я сначала подумала, что она о муже говорит, а бабуля продолжает. — Он любит, когда в доме царит
порядок, когда люди живут в добре и мире».
«Ты о ком это, бабуля, говоришь?» — спрашиваю, а она продолжает, будто меня не слышит вовсе: «Нужно любить своего Домового. Нельзя на ночь на столе оставлять ножи, вилки и вообще грязную посуду. Стол должен быть чистым. Чтобы его задобрить, под праздник оставь на столе печенье, немножко кашки и цветные лоскутки ему для нового платья».
И пропала старушка. Вместо белого платочка, мне уже снятся белые сугробы…
Проснулась утром и, не открывая глаз, начинаю вспоминать сон, примета такая, глаза откроешь — всё забудешь. Вот, оказывается, какие бывают домовые,
не могла бабушка на том свете всё это придумать. Говорят учёные, что это души давно умерших людей, возможно, наших родственников. А в жизни они бывают разные: и добрые, и злые, и убийцы, и…
Открыла глаза, и вот я опять в реальном мире.