Я мосты свои сжёг!
Пепел бед
незаметен, как стронций.
Ах, дельфиний прыжок,
прямо в обруч
встающего солнца!
Бег волны к голышу
мрёт, стихает в листве ламинарий.
Я смотрю, не дышу,
на твои чудеса,
дельфинарий.
На прыжки, виражи,
сальто, взлёты,
проныры, паренья!
Не сложить, а прожить! –
вот закон святой
стихотворенья.
Я тасую слова,
подгоняю к ритмической мерке.
А кругом синева! –
да такая,
что всё вокруг меркнет.
Растворившийся в ней,
вдруг вскочил я,
как пылкий оратор:
– Ха, дельфин поумней
и собак, и слонов, и приматов!..
Это ж как доверять
он умеет,
коль так, ради смеха,
может рядом лежать
на помосте
у ног человека.
А потом соскользнуть
и, в воде кувыркаясь,
смеяться,
отдохнуть и, как ртуть,
вновь по мелкой лагуне
мотаться.
Он о чём прокричал?
Обратился к нам с просьбой
какою?
И на мокрый причал
бросил брызги хвостом,
как рукою!
Плавниками зажав,
мяч несёт детворе
прямо к сходням.
Может, я и неправ,
а на воле дельфин –
благородней!
Взгляд по глади стеля, –
вон! смотри! –
где кричат альбатросы,
впереди корабля
вылетают
у самого носа!..
Я весь день просижу,
просмеюсь,
под конец затоскую,
ничего не скажу,
не сложу,
хоть и что-то срифмую.
Но над нимбом куста
взмыл дельфин
и застыл без движения.
Ах ты, чёрт, – красота!
Это всё красота –
до забвения!
Куш-Кая, словно клин.
А закат и парит, и пылает.
В нём
взлетевший дельфин,
как в куске янтаря,
застывает.
Всё!
Темнеет.
Пора!
Рябь пошла
по зеркальному понту.
В небесах облака,
как дельфины,
плывут к горизонту.