В тот вечер Иван Иванович появился в заудинском доме Петровых поздно. Он раньше никогда в такое время не навещал родственников, а тут вдруг прискакал верхом на коне, да ещё и на ночь глядя. После недолгого разговора с сыном, спешно умчал к себе, в деревню.
О чём полушёпотом секретничали отец с сыном, закрывшись в комнате, ведомо только им двоим. Лишь обрывки фраз долетали до перепуганной Клавдии. Она слышала, как Пётр непривычно спорил с отцом, а тот сердито цыкал на него:
-Не бувать энтому, тятька, никавды!
-Поступай, как велю!
-Дык как-жа эдак можно-то?
-Не перечь, сколь табе талдычу!
А уж что он велел сыну сделать? Клавдия так и не расслышала, ну а муж и не собирался посвящать в их мужской разговор. Вот это-то ещё больше пугало её.
После отцовского позднего визита, Пётр несколько дней ходил угрюмый, и больше обычного курил.
Клавдия и безо всяких объяснений поняла, что произошло что-то очень серьёзное, но вот расспросить мужа так и не решилась, терзаясь в догадках.
Неприятности никогда не заставляют себя долго ждать!
Вскоре и прилетело жуткое известие, что Иван Иванович Петров арестован, как враг народа!
Ярлык «врага народа» тогда могли приклеить любому, по доносу какого-нибудь злыдня - подлеца. Умишками этих доносчиков зачастую руководила отнюдь не любовь к Отчизне, а обыкновенная людская зависть.
И, к всеобщему несчастью, таковых проявилось в ту пору немало. За «бдительность и патриотизм», им перепадало кое-что из конфискованного имущества, в порядке поощрения…
Как нет предела у зависти, так и нет границы у подлости!
Только спустя много лет удалось выяснить, что деревенский доносчик подложил кулацкий обрез на сеновал в подворье Ивана Петрова, и донёс в НКВД. А там скоры были на расправу и особо не разбирались, откуда доносчику известно, что и где спрятано в тайниках соседа.
Ивана Ивановича осудили и заточили в острог, дом со всем хозяйством конфисковали, а жену с детьми приговорили к пожизненной ссылке.
А вот Петра и его семью не тронули. Спасло то, что он уже давно отделился от родителей, да и бумажка, которую его заставили подписать в НКВД. Скрепя сердцем, сын отрёкся от своего отца, поставив на той бумажке крестик вместо росписи.
Вот за этот самый «крестик» Петру и сделали «поблажки»: его семью «не раскулачили», разрешили забрать всех братьев и сестёр к себе в город на проживание, и самому доставить мать к месту ссылки.
Не подпиши Пётр тогда злополучную отказную, всех отправили - бы с матерью... на верную погибель.
Таким образом, семья Петра увеличилась сразу аж на шесть человек!
Внучка слушала рассказ, широко открыв и без того большие глаза. Она даже забыла про записи в тетрадке, которые она обычно делала на всех посиделках.
А дед всё никак не мог проглотить застрявший «комок в горле», и продолжал рассказ срывающимся голосом.
Много лет он носил в душе эту тяжёлую ношу! Шутка- ли дело - отречься от родного отца...?! Грех-то, какой!
-Но тады энто тока и було спасеннем. Иншава пути уберечь всех от погибели-то и не було! Дык и к тому - жа тятька... ну, кавды приезжал в энтот… последний раз… приказал мине от иво отречься, в случае чево...
Пётр Иванович говорил обрывками фраз, волнуясь и переживая. Ему сейчас было просто необходимо выговориться. Для него сейчас было очень важно, чтобы внучка всё правильно поняла.
- Тятька-то мой бул дюже смекалистый, газеты читал, с товарышами городскими водился. Видать, и прознал, што «кулакам» укорот готовют… Вота и упредил мине,…а то де - б шичас мы все були? Ды и осталися-ли живымя…
Вот так, под корень, целыми семьями, и истребляли «врагов народа»!
Пётр Иванович достал из кармана кисет, развязал верёвочку и щепотками насыпал махорку на небольшой листок бумаги. Он медленно закручивал табак в неё, послюнявив кончик бумаги, разгладил пальцами цигарку.
Закурил.
Потом снова вернулся к прерванному горькому повествованию. Желваки на скулах выдавали его душевное состояние и боль, с которой давались ему эти воспоминания и раскаяния!
-Запряг я сваво коня, усадил матку с ребятишками в сани и повёз на энто поселенне.- лицо деда страдальчески исказилось, и он шумно глотал воздух. Отдышавшись, продолжил:
-Цельну дорогу матка хлестала из бутыли самогонку, шибко рыдала, ды прижимала к сабе ребятишек. Видать по - всёму, самогон-то не облегчил иёшных страданьёв! Она вовсе дажа не захмелела...
Дорога казалась невыносимой и неимоверно длинной.
Доехав до места назначения, мать взяли под стражу два вооружённых солдата.
-Действо - вужасть! Душу рвёт… – тут голос деда совсем сорвался до плача.- Как шичас, моя мать перед глазами стоит! Э-э-эх!!!! - он смахнул навернувшуюся слезу и низко опустил голову. Так просидел несколько минут, а потом продолжил рассказ.
… У этой маленькой, в миг постаревшей женщины, ещё хватало сил несколько раз вырваться из рук охранников и подбегать к саням. Она цеплялась за протянутые ручонки своих детей, обезумевшими глазами всматривалась в каждого, пока солдаты силой отрывали её от них. Обессиленную и измученную страданиями женщину, почти волоком, потащили за ограждение колючей проволокой.
Растерявшись, Пётр не успел даже попрощаться с матерью. Он только смог крикнуть ей вдогонку:
-Матушка, береги сабе… даст Бог ишо свидимся,…а ребятишек я догляжу...
А те сидели, прижавшись, друг к дружке, беззащитные и совсем осиротевшие. Красными от слёз глазами они долго смотрели вслед удаляющейся матери, пока её худенькая фигурка не скрылась за оградой.
Те, кто постарше, всё понимали, а маленькие хныкали, вопрошая:
-Пошто матушку нашу повели... энти дядьки с ружьями?
Пётр ничего не смог ответить мальцам... Ком сильно сдавил ему горло...
Всю обратную дорогу ехали, молча, даже малыши притихли, обессилев от слёз.
Спустя два месяца, Петра Ивановича опять вызвали в НКВД. На этот раз ему сообщили, что мать умерла и похоронена на специальном ссыльном кладбище. Поклониться праху нельзя, потому что вход туда строго запрещён даже близким родственникам.
Всё! И больше никакой информации!
Так никто и не узнал, при каких обстоятельствах и как она так скоропостижно скончалась... Никто так и не узнал, где её могилка… Всё держалось в большом секрете. И не у кого больше спросить…
Об отце по-прежнему не было никаких известий.
Так и жили плечо к плечу. Тешили себя ожиданиями, да надеждами на лучшую жизнь.
Теперь старший брат Пётр заменил отца своим осиротевшим братьям и сёстрам.
Ко всему человек привыкает, даже к потерям… ведь жизнь-то на этом не заканчивается!
Вот и Петровы стали потихонечку оправляться от горя.
Одни осваивали профессии, а другие учились в школе. Самый маленький Акимка оставался дома под присмотром Клавдии Никифоровны.
Годы шли, а об отце так ничего и не было слышно. Уже стали отпускать на волю бывших "врагов народа". Всё ждали, что вот-вот и его отпустят.
Так - бы и жили, ожидаючи, пока однажды в дом к Петровым не зашёл старый приятель отца - Афанасий Григорьевич Ананьев.
Первым делом гость спросил:
-А де-жа Ван Ваныч - дружок мой закадышнай?
-Как де? Дык он…энто... в остроге…– неуверенно ответил Пётр.- Ишо в тридцать сёмом… тятьку, как врага народу туды упекли...
Ананьев аж подскочил с табуретки:
- Дык как – жа энто, а? Он - жа дамно ужо должон быть дома...!
И рассказал Афанасий Григорьевич про своё злоключение: как его арестовали в том - же, тридцать седьмом, объявив врагом народа. Хорошо, что он ещё не успел завести семью, а родители давно померли от тифа. Так что, кроме него никто больше из родни и не пострадал!
Перед группой прибывших новых заключённых широко открылись тяжёлые ворота острога. По ту сторону ворот стояла большая группа мужиков, одетых в чистые белые рубахи. Ананьев сразу - же узнал среди них своего друга - Ивана Петрова.
-Всё, паря, оправдали ... и нонче-жа домой отпущают…- успел крикнуть Иван.
Гнетущая тишина заполнила всё пространство комнаты. Домашние оцепенели от такого известия.
-Дык де-жа тады тятька?- вслух спрашивал сам себя Пётр. - Пошто не дошёл до дому? Чё-жа с ём стряслося по дороге? Можа лихи люди иво загубили?
На эти вопросы получили ответы лишь спустя несколько лет. Сестра Анна, выучившись на судью, докопалась до истины и выяснила всю правду об отце:
Иван Иванович Петров - расстрелян!
Потом она ещё долго писала бумаги в разные организации и, в конце концов, добилась своего: отца реабилитировали… посмертно.
Но вряд- ли кому-то от этого стало легче?
Дослушав рассказ, все тихонечко разошлись по своим комнатам.
Пётр Иванович, кряхтя, долго ворочался на панцирной кровати. Ему не спалось. Перед ним, как на белом полотне экрана, пролетела вся его жизнь. Уже забрезжил рассвет, когда он встал и прошёл по скрипучим половицам в сенцы. В избе было слышно, как зачерпнув из кадушки воду, Пётр Иванович вышел во двор.
Не спалось и внучке. Задел за живое дедов рассказ!