Одна из самых утонченных поэтесс современного Казахстана представляет в Москве свою новую книгу. Я неплохо знаю её творчество и однажды уже писал о ней. С неподдельным интересом прочитал и её новую рукопись. Узнавал и – не узнавал.
При сохранившейся тяге к эксперименту и даже к словотворчеству – она ведь и в слове, и в растении «тамариск» выделяет именно «риск»! - Раушан стала заметно сдержаннее и … печальнее. Глубже – сдержанность и печаль, в конечном счёте, и лежат в сокровенной глубине всего сущего. Живого. Уходят размашистость письма, почти мужская разудалость. На смену буйству красок приходит штрих – и как деталь, и как способ письма. Линия, графика, под скупостью, в том числе и цветовой, которой таится серьезное внутреннее напряжение. И – многозначность. Деталь нервно вспыхивает и в картинах привольного детства, и в описании родной Степи, да и природы человеческих отношений, включая извечные коллизии Женщины и Мужчины. Будить или не будить? - перед прежней Раушан эта дилемма даже и не вставала бы – конечно, будить, тормошить, взывать к страсти, как к форме жизни! Теперь же она ставит знак вопросительный и плавно уходит от ответа.
Да, на смену почти мужской удали выходит, восходит совокупная, какая-то «расставательная» – женственность. Даже не материнское, а ещё более – о с е н н е е.
Тема Женщины и Осени то и дело возникает в книге. Женщины на исходе женского, за чертой брожения; «байбише» - старшая жена – и коловращение новой, «внучатой» жизни вокруг неё: пронзительные нотки возникают в рукописи, как мгновенные сердечные спазмы. Убывание солнца – так и хочется добавить: «в холодной воде», - что так пленяет лично меня в поздней лирике Анны Ахматовой…
Раушан узнаваема по первым же строкам. И ещё – по присущей ей силе и смелости, особенно для восточной женской поэзии, откровения и обнажённости. Она отважно понимает: в поэзию, особенно сегодня, нельзя играть, играться в неё. Тут или жизнь – или отсутствие её. Ну, если и не смерть, то, как минимум, фальшь, что равносильна смерти самой поэзии.
Так повелось, с самого «солнца нашей поэзии» да и с того же Заболоцкого, ежели поближе, что осень больше всего любили поэты-мужчины. Раушан дерзко и одарённо, не скрывая и собственных, индивидуальных черт и признаков «исхода», вступает на эту излюбленную мужскую тропу. «Очей очарованье» - женский глаз, надо сказать, и в этом отношении бывает даже приметливее и жёстче мужского.
Осень уклонилась от расспросов.
– Отчего печально плачешь ты,
Слёзы на глазах твоих раскосых,
Собрала в пучок тугие косы,
Яркие наряды прячешь ты?
Ветер отвечает на вопросы:
– Песни я запомнил наизусть.
Зацепилось облако за сосны…
Я любовь укрыл в степную грусть.
– Брошу я в костёр полынь седую,
Обкурю от сглаза и беды.
Пусть ведёт он в юрту молодую,
Дочь из ставки Золотой Орды!
…Иногда, под настроение, я называю её «Раисой» - и в память о Раисе Горбачевой, соавтором первой и последней откровенной книжки которой мне когда-то довелось быть, и с которой есть нечто общее в характере, в дерзости к общепринятому у Раушан. И ещё по одной причине. Раушан пишет по-русски. Мне это очень импонирует: в современном мире где, к сожалению, всё русское скорбно скукоживается, самой смелой, как всегда, вновь оказывается – Женщина. Обнажая предательскую лысину, снимаю перед нею шляпу.