А вот – не наши мысли. А просто: для людей мыслящих. Тут оба слова – ключевые. И людей. И мыслящих. Т.е. Мысли. Но какие!
…Вынашивал я замысел работы, посвященной тому, что Генрих Степанович Батищев называет «совлечение превращенных форм», а Геннадий Борисович Новиков: «распревращение».
Вынашивал, вынашивал и… Словом: довынашивался. Пока оно, всё это там, «под капотом» (в духе) и «за пазушкой» (в чувствах) вызревало, дозревало, комбинировалось, кувыркалось, притиралось, прилаживалось, складывалось, – случилась оказия. Ну, т.е. случился случай. Мой товарищ и коллега, Владимир Георгиевич Семенов, уникальный, – в том смысле, что единственный из известных мне, – ныне сущих, – нотариально заверенных философов (по истории философии Нового времени и немецкой классики специалист), человек высочайшей философской культуры (ведь можно и верно да скверно), специалист, которых и раньше-то было не густо (хотя и встречались), а по временам нынешним – так «форменное ископаемое» (а может ли быть иначе, если патология уже почти стала нормой, а норма – патологией)? Тут, правда, все наши упования – на это вот «почти»…
Да, так вот, в буднях нашей жизни КПИшной, жизни кафедральной (помнится, шла подготовка к очередной нашей конференции, посвященной, – на этот раз, – осмыслению феноменов «война» и «мир» в современных условиях) заглянул он как-то в кабинет пошептаться по какому-то вопросу, связанному с упомянутой подготовкой и показал мне несколько страничек «ксерокса» из работы Яна Амоса Коменского.
…Ну, помню; ну проходили (видимо, потому, что во многое не вникали, не доводили до понимания, а «проходили», столько проходимцев и случилось. И случается…).
Да, показал работу. Вернее, кусочек работы. Коменского. Яна. Амоса.
Прежде я с ней не был знаком. Ну, решительно. Да и о самом Я.А. Коменском всего-то и помнил, что был де такой чешский Песталоцци. Что-то на книжной полке дома у меня, – еще с лет студенческих, – пылится: его труд, посвященный проблемам педагогики. Поверьте, вовсе не зачитанный, – мною, – до дыр. И, как я теперь разумею – совершенно напрасно и уже почти непоправимо. Не зачитанный. К величайшему моему сожалению. Мне вообще кажется (пока кажется, однако, полагаю, это впервое впечатление, – при более основательном знакомстве с его творчеством, – непременно перерастет в убеждение) что Ян Амос Коменский (не могу пока судить: намеренно или не) – чудовищно «недокапитализованный» автор, неоцененная и недооцененная (по его достоинству) фигура, практически совсем нераспредмеченный в нашей философской культуре мыслитель ХVII-го столетия.
Чего стоит – кроме множества прочих, – его идея «пансофии»: «обучения всех всему»!
Да, пожалуй, слабым местом его общей теории и методики педагогики, – обучаещего воспитания и воспитывающего обучения, – есть дидактика (к слову, один из основных его педагогических трудов носит именно такое название: «Великая дидактика»). Ибо дидактика – это деформированное взаимодействие – воздействие; деформированное общественное (педагогическое) отношение: предписание и назидательность, т.е. почти безраздельное господство в педагогике «творительного падежа» (кем-чем) в обучении, а не учеба. И это – в сложнейшем из производств: в производстве, выделывании человека. А педагогика как известно – это ядро социализации, ядро этого самого производства: индивидуализация общественного и обобществления индивидуального.
Но нынче мы – об иной (по нашему мнению, – основной) – опять же, пока лишь по мнению, ибо трудно ко нескольким разрозненным главам сложить цельное понимание, – работе: «Всеобщий совет об исправлению человеческих дел». Часть этой работы увидела свет в 1662-м г., а в целом она была впервые напечатана … в 1966 году. Т.е. не прошло и 300 (трехсот) лет. Т.е. прошло, даже больше: 304 (триста четыре!) года. Вышла на латинском языке. Я так полагаю, в тогдашней ЧССР. Ну, надо думать, не пройдет и столетия, как будет переведена и на какой-либо из «живых» языков. Может, даже украинский. Латынь же «мертвая» …
Вот тогда исследователи, – будущие кандидаты и доктора, будущие член-коры, коры и кореша и набросятся. На золотые россыпи идей. А там есть что исследовать. Распредмечивать. И, – не мешкая, – опредмечивать. А могут и не наброситься. Ведь пока – «не в тренде». Нынче – не те приоритеты. Пока – о другом «трендят»…
…Короче, я пробежал, – бегло, – глазами пол-странички «отксеренного» листа, показанного мне В.Г. Семеновым – и ахнул. И обмер. И спешу этим впечатлением первым, которое редко меня обманывает – с вами поделиться. А я, прежде чем излагать, – для читателя, – свое понимание «совлечения превращенных форм» и «распревращения» – буду открывать. Яна. Амоса. Коменского. Для себя. Открою для себя, не исключено – поделюсь с вами. Для меня ведь аксиома: «всё, что ты отдал другим – твоё. Всё, что «зажилил» – пропало. И для других, и для тебя». А пока: те самые «странички из ксерокса».
«ВСЕОБЩИЙ СОВЕТ ОБ ИСПРАВЛЕНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ДЕЛ
1643–1670
(часть шестая)
ВСЕОБЩЕЕ ИСПРАВЛЕНИЕ (PANORTHOSIE)
Г л а в а п я т а я
Понятие всеобщего исправления
Исправлению подлежит все, что дано нам по милости создателя от рождения либо позднее щедро им приумножено, но что нами и в нас всецело растрачено и что мы должны, следовательно, всесторонне обновить, если хотим избежать окончательной гибели. Всеобщее исправление предъявляет три требования: чтобы исправили мы 1. все, нами разоренное, если оно поддается еще исправлению, 2. у всех нас, 3. всеми способами.
Повторяю, должно быть исправлено все, что связывает нас с вещами, с людьми, с богом, иными словами, просвещение, политика, религия. И должны быть исправлены все: все сословия, возрасты, полы, народы, чтобы по возможности не осталось и следа испорченности. Надо исправить все снизу доверху с предельной искренностью, без лицемерия, коренным образом, а не поверхностно, последовательно, а не по прихоти.
Исправителями будут все вместе и каждый порознь: отдельные лица, сословия, народы, ибо все вместе и каждый в отдельности суть люди, то есть существа свободной воли, созданные по образу творца, предостав-ленные силе собственного разума до такой степени, что им доставляет радость руководствоваться собственной волей; и они скорее предпочтут обречь себя на гибель, по своей неискушенности отклоняясь от верного пути, чем позволят увлечь себя к лучшему вопреки своей воле. ...Поэтому необходимо учить людей (то есть всех, кто еще не умеет) мудро распоряжаться самим собой и преодолеть в себе все дурное, чтобы все обратили свои знания, дарования и волю к единой цели собственного и общего спасения и чтобы все умели, могли и хотели искренне способствовать своими личными деяниями общественному исправлению дел...
Средствами, способными возродить уклад поистине праведной жизни, будут новая философия, новая религия, новая политика, основанные на законах всеобщности, простоты и добровольности. Ибо современная философия, религия и политика насквозь пристрастны, лицемерны и насильственны; нельзя возвратиться к идеям и законам истинной универсальности, истинной простоты и истинной свободы, не перестроив их до основания, не освободив их от всего, что пристрастно, путано или угрожает страхом, горем, ненавистью и уничтожением...
Г л а в а ш е с т а я
Об истреблении всяческой скверны, препятствующей всеобщему исправлению. А также об искоренении душевной косности, беспечности., предрассудков и упрямства
Рассмотрим преграды к исправлению. Начнем с тех, что гнездятся внутри нас, делая нас неспособными к любому исправлению; в них истинный корень каждого неустройства и нашей неисправимости. Изучим же их путем обстоятельного исследования.
Более других разумен совет философа Сенеки, который гласит: главное, человек не должен уподобляться овце, бредущей вместе со стадом, и идти не туда, куда все идут, а туда, куда надлежит идти. Однако совершенно очевидно, что люди слишком часто забывают этот совет. Лишь немногие из смертных задумываются над тем, откуда мы появляемся, куда движемся с начала и до конца и где исчезаем. Мы спокойно довольствуемся положением, в котором пребывает каждый, дурно оно или хорошо, не заботясь обычно об изменении его к лучшему. Но, что хуже всего, мы настолько довольствуемся своим положением, что не решаемся допустить лучшее, хотя бы такое и представилось, даже противимся этому, упорствуя в ненависти ко всему необычному и в стремлении погубить его.
Упомянутая закоренелая привычка к недугам, которым мы подвержены, выступает в трех видах: беспечность и косность; переоценка достигнутых нами правды и блага и проистекающая отсюда беспечность; наконец, пагубное пристрастие к своему и ненависть к чужому. Все это подлежит искоренению и замене противоположным, а именно: самым пристальным вниманием ко всему, что делается; ревностной озабоченностью лучшим познанием; живейшим расположением и готов-ностью допускать более верные взгляды...
В общих интересах повести дело иначе, а именно: зорче присматриваться ко всему, чтобы любой из нас мог обо всем судить обоснованно или обоснованно сомневаться; изучать все и, что хорошо, того держаться... где бы ни обнаружился ложный шаг, пусть каждый будет готов исправить ошибку...
Г л а в а в о с ь м а я
Об искоренении бесчеловечности,, то есть взаимного безрассудного поведения, и возникающих из-за этого распрей, ненависти и несправедливости
Существуют три главные причины, которые разделяют людей. Различия во взглядах: когда мы не можем согласно мыслить об одних и тех же вещах. Ненависть: когда мы не хотим допустить в ущерб доброй дружбе отличный от нашего взгляд на одни и те же вещи, что является следствием неумения расходиться во взглядах без озлобления против инакомыслящего. Открытая несправедливость и гонения, в которые, к обоюдному несчастью, выливается ненависть. Первая распря проистекает из мысли, вторая – из воли и чувства, третья – из сил, тайно либо явно Направляемых теми и другими ко взаимному уничтожению. О, когда бы дано было проникнуть в тайные хитросплетения взаимных враждебных интриг философских, религиозных, политических и интимных, мы не увидели бы ничего, кроме безмерных и жестоких стремлений и усилий ко взаимному ниспровержению!..
Распри этого рода я называю бесчеловечностью, ибо человек, сотворенный по образу божьему, обязан быть всегда и во всем приветливым, благопристойным и миролюбивым. Но ныне, когда человек чурается человека, когда человек ополчается на человека, мы видим явный упадок человечности; подобного не встречаем мы даже среди немых тварей, исключая разве бешеных псов, которым пристало рычать и лаять друг на друга, грызться и кусаться до омерзения.
Мы должны неустанно искать пути к тому, чтобы заменить бесчеловечность человечностью; мы предлагаем три таких пути: пусть люди перестанут чересчур доверять своим чувствам и, памятуя об определенной нашей телесной беззащитности, пусть признают недо-стойным человека взаимное бичевание, каков бы ни был повод; во имя этого пусть простят друг другу былые ссоры, жалобы и обиды; назовем это забвением прошлого. Во-вторых, пусть впредь никто не навязывает другим свои принципы (философские, теологические, политические), но каждому предоставить свободно высказывать свои взгляды и спокойно заниматься своим делом; назовем это взаимной терпимостью. В-третьих, пусть все усердно ищут общего согласия в том, что хорошо для всех, и на этом пути объединят свои чувства, свои желания и свои усилия; назовем это взаимным примирением...
Просветители для доказательства того, что нет причин преследовать инакомыслящих ненавистью, хулой либо презрением, рассуждают так: человеческая мысль сама по себе жаждет света и устремляется к нему столь же нетерпеливо, сколь наше телесное зрение к нашему физическому свету, как только он появится, и, для того чтобы наставить разум, направить волю и вызвать усилие, надобен не приказ или принуждение, а только ясный свет истины. Укажи разуму ясно истину – возможно ли, чтобы он не внял ей? Укажи воле добро – возможно ли, чтобы она не пожелала его? Укажи способностям что-либо доступное и вместе с тем полезное – возможно ли, чтобы они ревностно не устремились к его осуществлению? Если же иные не устремляются к некоей истине, к некоему добру, к некоему осуществимому предприятию, не видя в том пользы для себя, то повинны в этом не только они, но и мы, по позаботившиеся или не сумевшие донести до них свет истины и добра. Следовательно, мы равно делим вину, и поэтому, искореняя ненависть, нужно терпеливо и усердно стремиться к взаимопониманию.
Кроме того, следует допустить, что всякой трудности сопутствует сложность, и лучше, закрыв глаза, утаить ее, нежели пустым любопытством еще более усложнить дело. Кто же не понимает, что многие вопросы (а бесчисленное множество их можно отыскать в философских, теологических и политических областях) содержат трудности? Так не лучше ли, закрыв глаза, многое сносить, нежели чрезмерным пылом в за-родыше губить ростки взаимопонимания?
Далее, составив мнение о себе, придерживайся столь же высокого мнения о каждом из своих близких; не считай себя всезнающим, ибо что одним может быть понятно, другим – нет. У римлян по крайней мере, когда дело запутывалось, было принято изречение: «Не ясно, отложим». Зачем же нам стыдиться подражать подобной скромности? Каждый из нас тоже лишь человек, а человек не может постичь всего; он хоть и создан по образу бога, но не бог. Следовательно, коль скоро возникает неясность, коль скоро мы чего-либо не понимаем, не постигаем (а такие случаи нередки в споре), благоразумнее и честнее всего будет прибегнуть к этому щиту скромности как к убежищу, открыто признавшись в неведении: не ясно! Следует не только принимать истину, если она очевидна, но и питать к ней уважение и почтение, если она пока и сокрыта...
Здесь уместно сказать несколько слов о терпимости, которую должны питать власти не только друг к другу, но и в отношении к своим подданным. Лучше действовать сообща, мирными средствами, не насильственно; ведь очевидно, что весь род человеческий наделен бла-городным разумом, который скорее допустит руководство собой, нежели принуждение. Кто принуждает, тот ожесточает, уязвляет и отталкивает от себя. Настаивая же на принуждении, он превращает людей в лицемеров, расчищая дорогу новому (вероятно, большему) разладу... Пусть же перестанут искать право в оружии те, кому не пристало иметь никакого иного оружия, кроме закона справедливости, по примеру господа, ко-торый правит путем уступок, молчания, терпимости и умиротворения.
Мы видим, как, расходясь во взглядах, можно обойтись без ненависти и как ничуть не надобно с чувством вражды обрушиваться друг на друга пером или оружием. Следует, однако, пожелать, чтобы расхождения во взглядах не только терпелись, но и поддавались устранению, а именно пусть все спорные вопросы разрешаются так мудро, чтобы все приходили к общей истине, в лоне которой счастливо сочетались бы противостоящие один другому взгляды, причем каждый из них подкреплял бы общую истину и пользовался ее поддержкой постольку, поскольку сам он участвует в ней; в результате само собой исчезало бы то, что ей не отвечает…
Но что поможет устранить предрассудки? Ведь никто по своей воле не признается, что отягощен предрассудками, каждый, напротив, полагает, что его суждения истинны! Отвечаю: здравый смысл подсказывает нам учредить некий систематический каталог всех необходимых познаний с тем, чтобы начинать изучение с самого общего и бесспорного, что само по себе не может нас расколоть при всем нашем желании... Отсюда и двигались бы мы, пока не достигли бы конца споров. Вот необходимый путь, сумей мы поставить наше всеобщее знание на правильную основу; если же нет, виной тому будет не метод, а наша близорукость и не-совершенство, ибо ничто не может быть совершенным тотчас после рождения...
Когда же мы утвердимся на этих основах, можно поручиться, что междоусобицы будут устранены; если же некоторые и останутся, то будут они малочисленны и невредоносны, очищены от общественной ненависти и опасности. Будут безвредны, ибо люди станут расходиться лишь там, где случится очевидный повод для расхождения, некий перекресток без явного выхода на прямую дорогу. Но такое может случиться лишь в некоторых мелких спорах, когда нет опасности окончательно сбиться с пути...
Если же одному вдруг покажется лучшим то, а другому – другое, пусть будут люди лишь взаимно терпимы в таких спорах, пока правда не станет настолько очевидной, что все явственно увидят одно и то же...
Г л а в а т р и н а д ц а т а я
О религии новой, воистину всеобщей преобразовательнице человеческого сердца в состояние совершенства
До сих нор речь шла порознь о философии, политике и религии и о целях, средствах и способах каждой области в отдельности. Но чтобы можно было с первого взгляда различить взаимные объятия этих трех граций, трех разных сестер, и совместное их участие в одном общем деле, решил я наглядно показать родство их в кратком обозрении...
Что ищет новая философия? Мира мысли с вещами путем истинного познания, чтоб не осталось ничего, что от разума ускользало бы, смущало его и сбивало бы.
Что ищет новая политика? Мира со всеми людьми, чтоб ни от кого не чинилось ущерба.
Что ищет новая религия? Мира с богом, чтоб никто не испытал его гнева.
Посредством чего?
Философия – посредством чувств, разума и откровений, но главным образом посредством фактора, названного первым, посредством углубления в само естество вещей.
Политика – посредством чувств, разума и откровений, но главным образом путем углубления в само естество человеческое.
Религия – посредством чувств, разума и откровений, но главным образом путем углубления в сами божественные откровения.
Каким способом?
Философия, пользуясь всеми способами познания вещей, вплоть до проникновения в сущность вещей.
Политика, приспособляя себя для каждого человека н всех людей для себя.
Религия, уподобляясь во всем богу...
Всеобщая философия имеет тот смысл, что она стремится привести исконные истины в гармонию на благо всех людей так, чтобы эти последние не пребывали далее в сумятице различных взглядов на смысл вещей, но по крайней мере пришли к соглашению обо всем существенном.
Всеобщая религия будет руководить врожденными инстинктами, чтобы в каждой частности открывать наивысшее добро, чтобы не было разнотолков о целях и средствах к достижению вечности. Всеобщая политика направит все усилия к тому, чтобы удержать в согласии врожденное могущество людей так, чтобы их взаимные стремления и действия не вступали в противоречие и чтобы каждый покойно делал свое дело, тем самым уже внося свой вклад в умножение общего блага.
Новая философия должна быть написана так, чтобы признал и полюбил ее приверженец Платона и Аристотеля, академист и стоик, гельмонтовец и картезианец. Ибо быть мудрым – значит не терпеть оков не только чужих мыслей, но и собственных химер.
Политика должна быть такой, чтобы ее, верно поняв, вынуждены были признать все королевства мира и все республики даже меньших сообществ.
Религия или теология – такой, чтобы не мог не признать ее чистой и единственной дорогой к богу и вечному блаженству приверженец любого вероисповедания или секты – христианин, еврей, магометанин...
Философия, политика и религия должны устранять всевозможные недостатки, нелепости и извращения.
Недостатки: в области философии – не видеть неизбежного возобладания полной и подлинной мудрости; в политике – не сознавать неизбежности полного и подлинного мира; в религии – умалять наиболее существенные стороны веры, надежды и любви.
Нелепости в философии: недостойно философа заниматься тем, что не относится к мудрости (то есть пренебрегать вещами полезными и заниматься пустыми мудрствованиями, например как далеко прыгнет блоха). В политике следует устранить все, что не служит практической пользе и лишь обременяет людей. (Это правило должно служить руководством во всех важных делах, в зодчестве, в одежде, питании и изготовлении орудий.) В религии нетерпимо все, что не подкрепляет веру, надежду и любовь, благоговение перед богом и чистоту сердца. Прочь суетные обряды.
Извращения: в философии – фальшивая философия, химеры, путаные и ошибочные трактаты, вместо логического порядка — софистика, насилие над разумом; в политике – анархия, деспотизм, тирания, вместо порядка – насилия всякого рода, проскрипции, темницы, казни, войны; в религии – ...послушание, насаждаемое насилием вместо правды и совести, например отлучение от церкви, испанская инквизиция, католическая исповедь…
Глава двадцать четвертая
Исправление мирских дел
...Целью человеческого общества является всеобщий мир и безопасность. И народное благо должно быть высочайшим законом каждой республики и королевства; потому следует запретить все, что может каким- либо образом нарушить покой человечества, поставить под угрозу, подорвать или разрушить звенья общественной или личной безопасности. Основную опасность в этом смысле представляют войны, ибо войны никому не несут спасения; поэтому, чтобы устранить всякую возможность вернуться к вражде и войнам, необходимо запретить оружие... Равно как и кровавые замыслы, которые влекут за собой одни лишь опустошения, пепелища, смерть и падение государств. Встает, однако, вопрос, как быть с ружьями и пушками? Отвечаю: ружья следует применять против хищников, тогда как пушки надо бы перелить на колокола, которыми созывают народ, или на музыкальные инструменты...
Пусть в государстве не терпят тунеядцев, то есть тех, кто не занимается честным трудом, чтобы кормить себя и свою семыо, кто не служит обществу хлебопашеством, ремеслом, торговлей либо просвещением. Аргументы: чтобы никто из праздности не учился зло-деяниям (следовательно, надо ограничивать в этом смысле каждого в его же интересах); чтобы не портить других дурным примером; чтобы покончить с нищенством или интригами, ибо бездеятельное тело не дает пищи ни одному члену... Итак, пусть станет законом: 1. богатые – да посвятят себя наукам, приобретению мудрости, чтоб служить общему благу; 2. бедные – да живут трудом рук своих. Кто же поступит иначе, подлежит наказанию. Если бы удалось добиться этого, уже одно это устранило бы в мире половину беспорядков и мерзостей: исчезли бы корыстолюбие, воровство, азартные игры и всевозможные надувательства...
Точно так же следует упразднить во всем мире всякие монополии и олигархии. Просвещенному веку должен быть чужд этот позор столетий, когда несколько человек устанавливали и городах и империях монополии, не допуская других к торговле, лишая их куска хлеба. Ибо подобно тому как нельзя терпеть злые козни тех, кто вмешивается во все дела, следует определить и то, кто чем должен заниматься; точно так же нельзя допустить, чтобы все, что с большим успехом могут делать многие, соревнуясь друг с другом в усердии и старании, сосредоточил у себя кто-то один, хотя бы и с известной пользой для себя, но и с не меньшим ущербом для государства... Пусть все будет общее, лишь бы поддерживался по-братски порядок и прекратились ссоры... Пусть все будет позволено всем, кто бы ни взялся за что-либо в разумных пределах и к общей пользе. Действует ли он разумно и с пользой, пусть докажет это делом...».
На минуточку: писано, – осмыслено, продумано, промыслено, сие… в середине XVII века. В 1643–1670гг.! …Нынче на улице уж век ХХІ разбег вовсю взял. И – шо?
…Ну, и само собой, временные приоритеты в формировании, – философской, – сути усилий по изводу извода, по устранению намеренной порчи гуманистической культуры, по нейтрализации и устранению (и процесса и его результатов) свития как антипода творчества (см. начало настоящего материала) несколько поменялись.
… Стало: Ян Амос Коменский: «всеобщее исправление».
Генрих Степанович Батищев: «совлечение превращенных форм».
Геннадий Борисович Новиков: «распревращение».
Ничего необычного: рутинная ситуация в науке. Законы ведь не придумывают, их открывают. И, основываясь на них, развивают науку. Дальше, выше, глубже, основательнее.