Чкалов

Андрей Николаевич Титов
          Борис сидел в придорожном кафе на автозаправочной станции по пути из Венеции. Он заказал двойной эспрессо с шоколадной булочкой и от души наслаждался этим обычным итальянским «перекусом». Поездка по идеально гладкой автостраде А4 не слишком утомила Бориса. Но беспрерывное вождение в течение нескольких часов подряд было слишком монотонным. Нестерпимо захотелось  остановиться, сделать приятный десятиминутный перерыв. 
Кафе отнюдь не пустовало. Со всех сторон перекликались оживлённые голоса. Шумно болтая и жестикулируя, между столиков сновали посетители, профессиональные водители и такие же туристы, как Борис. Ведь все европейцы — заядлые любители путешествий. По обрывкам фраз можно было понять, что здесь есть итальянцы, французы, немцы. Звучали ещё какие-то языки, которые Борис уже не сумел определить. Повсюду пестрели футболки с иностранными надписями, мелькали разнообразные лица — белокожие, смуглые и тёмные, как грецкий орех.
«Настоящее вавилонское столпотворение!» — добродушно усмехнулся Борис.
Ему нравилась здешняя атмосфера. Он вообще любил такие места где, как в плавильном котле, смешиваются языки, культуры и нации. Смотришь, и чувствуешь себя гражданином мира…
Внимание Бориса привлекла пара, сидящая напротив — мужчина и женщина, оба далеко не первой молодости. Простая одежда свидетельствовала, что они — обычные автопутешественники. Женщина была изящная, темноволосая, не сказать, что красавица, но с очень приятной улыбкой. Она не отводила взгляда от своего спутника. Тот был высокий, солидный, с широким торсом и седеющими висками. Но его глаза, обращённые к женщине, светились, словно у влюблённого подростка. Он нежно держал её руку, и поминутно целовал в ушко, в щёчку или шею.
Пара тихо беседовала, не обращая внимания на шум и сутолоку в кафе. На лицах мужчины и женщины было написано неподдельное счастье. Эта картина очаровательной нежности невольно притягивала внимание Бориса. Через пару минут он мысленно приказал себе: «Отвернись же! Невежливо так долго смотреть на чужих людей!».
Но, оглядевшись по сторонам, он понял, что его глаза выхватывали из толпы именно тех, кто, так или иначе, проявлял заботу о любимом человеке. За столиком у окна белокурая девушка, видимо, немка или шведка, нарезала хот-дог на маленькие кусочки и со своей вилки кормила ими бойфренда. Возле барной стойки стояла пожилая чета итальянцев — он отсчитывал деньги, она аккуратно стряхивала с его плеча какую-то соринку. В очереди за кофе выделялись японские туристы, парень и девушка. Они просто держались за руки, но сколько теплоты и доверия было в этом простом соединении ладоней!
Непохожие друг на друга люди, разных возрастов и национальностей… Они, так же, как Борис, заехали в кафе перекусить и отправиться куда-то дальше. Кажется, ничего в шумном дорожном кафе не располагало к романтике. Но любящие пары не стеснялись, не опасались чужого осуждения и, конечно, даже не думали, что на них кто-то смотрит. Они были естественны в своём желании открыто проявлять чувства. И главное — это никого здесь не удивляло!
Борис ещё раз осмотрелся, и вдруг почувствовал себя беспредельно одиноким. Его охватило острое желание быть не одному, а с любимой. Вот так же нежно держать её руку, целовать в шею, шептать на ухо ласковые слова! И при этом не волноваться, что же подумают окружающие. Чтобы отвлечься, Борис уставился в свою чашку и стал помешивать кофе. А память сама собой уже прокручивала эпизод из его молодости. Тогда Борис впервые в жизни был удивлён нежностью, которую проявлял один его знакомый.       
Этого парня звали Чкалов. Все, от университетских преподавателей до близких друзей, называли его по фамилии, и он не возражал. Сколько Борис не пытался вспомнить его имя, ничего не получилось. Неудивительно, ведь прошло почти тридцать лет, с тех пор, как они вместе поступали в Университет. Оба пришли после армии, но Борис два года отслужил сержантом, а Чкалов успел до этого окончить военно-политическое училище. После трёх лет службы он попал под какое-то сокращение, и был уволен в запас в звании старшего лейтенанта.
Вспомнив внешность однокашника, Борис добродушно усмехнулся. Чкалов был высоким, под метр девяносто, худосочным и угловатым.  Характер полностью соответствовал облику — острый, резкий, непримиримый. Иногда поступки Чкалова казались даже агрессивными. Высказывался он всегда прямолинейно, в том числе на политические темы.
«Тогда, в конце восьмидесятых, он казался настоящим вольнодумцем», — вспоминал Борис.
 Чкалов позволял себе вслух критиковать советскую действительность. На семинарских занятиях он произносил настоящие обличительные речи. Остальные студенты, вчерашние школьники, слушали его со страхом и скрытым восторгом. Даже Борис, уже прошедший срочную службу, удивлялся смелости Чкалова.
Конечно, в то время уже началась знаменитая «перестройка». Гласность набирала обороты, но из Конституции пока не выбросили статью о руководящей роли коммунистической партии. Как и во всех учебных заведениях страны, одним из главных предметов в Университете считались научный марксизм-ленинизм и история КПСС.
Преподавал её пожилой доцент Угрюмов, чинный, строгий, всегда ходивший на занятия в одном и том же старомодном костюме. Лекции его были довольно скучными, но он не придирался к пропускам, задания к семинарам давал лёгкие, как правило — законспектировать статью кого-нибудь из теоретиков коммунизма. Студенты считали Угрюмова «нормальным старичком», и развлекались на его лекциях кроссвордами и писанием смешных записок друг другу. Однокашники Бориса знали от старшекурсников, что сдать зачёт или экзамен по истории КПСС проще простого — достаточно надеть белую рубашку, чёрные брюки и приколоть на грудь комсомольский значок.
Чкалов был, пожалуй, единственным студентом в университете, который не ладил с доцентом.  Почти на каждой лекции он вдруг вскидывал вверх свою длинную худую руку, прося слова. Преподаватель до последнего притворялся, что не замечает его. Тогда самые бойкие студенты начинали восклицать:
— А вот, Чкалов что-то хочет спросить!
— Что вам угодно? — сухо спрашивал доцент Угрюмов и втягивал шею в выцветший воротник костюма, словно ожидая удара.
— Вы сказали, — резким, как звук пилы, голосом начинал Чкалов, — что после двадцатого съезда КПСС был низвергнут культ личности Сталина!
— Да, сказал, — спокойно отвечал доцент кафедры научного коммунизма, — что именно вам непонятно?
— Непонятно, почему до сих пор не опубликованы факты о сталинских репрессиях?
Доцент терялся, снимал очки, протирал их пальцами. А Чкалов выкрикивал, делая ладонью такие жесты, словно рубил что-то твёрдое:
— Почему до сих пор никто не знает, какое количество народа было репрессировано? Где документы, в которых зафиксированы эти факты? Кто их скрывает, если не КПСС?
Борис в душе даже жалел старого доцента, который не знал, как возразить дерзкому студенту. Тем более, что слова Чкалова всегда подтверждались твёрдыми аргументами. Он обладал острым умом, и умел самостоятельно анализировать факты и события. На переменах он продолжал вести дебаты, теперь уже с однокурсниками. Слушать Чкалова было интересно и познавательно, а вот спорить с ним мало кто отваживался. Он разбивал в пух и прах любые доводы, если они не были подкреплены научными знаниями и фактами.
Возвращаясь домой с занятий, Борис часто ездил вместе с Чкаловым на троллейбусе. Нередко он и здесь критиковал советскую власть, так громко и увлечённо, что в дискуссию втягивались другие пассажиры. Впрочем, Чкалов не был зациклен на политике. Он просто не мог пройти мимо любой, даже самой пустяковой несправедливости.
Например, однажды в троллейбусе он сцепился с тремя подростками, занявшими заднее сиденье. Они были, видимо, из недавно появившихся в стране «металлистов» — поклонников тяжёлого рока. Чёрные кожаные куртки, обильно украшенные заклёпками и «молниями», длинные волосы, множество перстней на пальцах… Подростки матерились, не стесняясь сидящих рядом женщин, грызли семечки и сплёвывали шелуху прямо на пол.
Борис и Чкалов стояли у задней двери, рядом с «металлистами». Те гоготали так громко, что заглушали голос пожилой кондукторши. Пробираясь через толпу пассажиров, она объявляла:
— Предъявите билетики, пожалуйста!
При виде пола, заплёванного шелухой, кондукторша сначала остолбенела, а потом произнесла растерянно:
— Что же вы натворили? Я сейчас вас оштрафую за это…
Было видно, что она боится «металлистов», их непривычной одежды и устрашающих железных украшений.
— За что? — нахально спросил один из парней, с волосами, выкрашенными в жёлтый цвет. — Это вообще не мы!
— Как же не вы? — ошеломлённо спросила кондукторша. — Я сама видела, как вы семечки грызли…
— Тебе, бабуль, очки пора заменить, — усмехнулся желтоволосый, — а то тебе через них что-то мерещится!
Его слова резко прервались, а вместо глумливого смеха с губ сорвался стон боли. Это Чкалов, шагнувший к заднему сиденью, схватил желтоволосого за шею и резко согнул вниз.
— А ну, живо, подобрали всё! — своим резким голосом приказал Чкалов.
Он быстро ткнул ладонью в грудь второго металлиста. Больше действий и слов не понадобилось. Подростки молча наклонились и стали подбирать шелуху с грязного пола. Как все трусливые люди, они мгновенно почувствовали, что с  этим долговязым худым парнем лучше не связываться.
Чкалов обладал хорошими физическими данными и владел техникой рукопашного боя. Но Борису всегда казалось, что он подавляет противников скорее силой духа. Не раз Чкалов рассказывал, как ему приходилось драться с теми, кто «неправильно» смотрел на его жену. Да, он был женат, но Борису ни разу не доводилось увидеть его супругу.
До того случая, который и вспомнился ему в придорожном кафе, по пути из Венеции… Однажды осенним утром приятели уезжали вместе с конечной остановки в Университет. Борис пришёл чуть позже, и увидел Чкалова с его женой. Она была хрупкая и маленькая — едва доставала макушкой до плеча мужа. Короткий голубой плащик, перетянутый в талии широким поясом, дела её похожей на девочку-старшеклассницу.
Увидев эту пару, Борис замер, поражённый открытостью проявления их чувств.  Они стояли на остановке, обнявшись, и сказалось, весь мир вокруг для них не существовал. Чкалов, такой большой, взрывной и наглый, был сама кротость. Держа жену за руки, он нежно осыпал поцелуями её шею, губы, глаза и ладони. Они шептались, заливисто смеялись и совершенно не обращали внимания на людей, стоявших рядом. Целиком погрузились в свою любовь, в чувства друг в друга.
 Уже забравшись в переполненный троллейбус, Чкалов продолжал посылать жене воздушные поцелуи. Она, с восторженно блестящими глазами, пальцем рисовала сердечки в воздухе. Наблюдая за ними, Борис испытывал то тихую зависть, то горячее одобрение…
Вскоре его пути с Чкаловым разошлись. Тот  не закончил юридический факультет, ушёл со второго курса, и след его затерялся в потоке бурных девяностых. Лишь недавно Борис узнал, что в те годы Чкалова осудили на десять лет за причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего. Выйдя на свободу по истечении срока, он скончался от неизлечимого заболевания, полученного в тюрьме. Как всё-таки странно складываются человеческие судьбы…
 Борис неторопливо допил свой крепкий двойной эспрессо и вышел из кафе. Солнце золотило гладкую лиловую полосу трассы. «Пора в путь!» — сказал себе Борис. Уже садясь в машину, он обернулся и увидел выходящую из кафе пару — тех самых немолодых влюблённых, которые вызвали у него воспоминания об однокурснике Чкалове. Женщина споткнулась на ступеньках, спутник ловко удержал её за локоть. Они дружно рассмеялись и поцеловались, не замечая взгляда Бориса.
Он сел за руль, ощущая в душе странное, сладко-томительное чувство.
«Надо же… столько лет прожил, и только теперь, за границей, понял, — размышлял он. — Я всю жизнь боялся открыто показывать свои чувства. Стеснялся? Хотел быть как все? А может, просто не умел?».
Его машина уже летела по гладкому асфальту, вслед за вереницами других автомобилей.
«Неумение выражать чувства делает жизнь одноцветной, — думал Борис, — Но, кажется, ещё не поздно добавить в неё оттенков?».
Из колонок аудиосистемы лились страстные и задумчивые скрипичные мелодии Дэвида Гарретта.