Жил в деревне мужик – полы немыты, портки не стираны, - и звали его Кочемазом. То ли имя такое, то ли прозвище, он и сам не ведал. Куковал свой век бобылём, кормился, где и как придётся, заботами да хлопотами лишними себя не обременял. На деревне ни одна девка ни знаться, ни водиться с лежебокой-бездельником не желала: печь не топлена, дом пустой – хоть шаром покати! – а ему всё нипочём, на все укоры лениво отмахивается: «Напали, как козы на покляпое дерево». Бедовать бы ему и впредь беспорточным и неприкаянным христарадником, да всё ж таки нашлась на свете душа живая, что пожалела Кочемаза – приняла участие в жизни пустой, гроша ломаного не стоящей. И был то обитавший издавна в подполе его запустелой избы домовой. Древний, бурый, как мох, с проплешинами и сединой на старой, облезлой шкуре, знавал он ещё пра-прародителей Кочемаза: те и дом выстроили, и молодого тогда ещё домовёнка приютили. Не обижали его и – как во всех справных да ладных хозяйствах водится - к доброму делу пристроили: от людей лихих дом сторожить да от злой болотной тётки скот и детей боронить – лихоманку со двора прочь гнать.
Ныне же вылезет, бывало, домовой из норы и сокрушается, длинным шерстяным носом по сторонам водит – всё одно видит: на холодной, небелёной печи хозяин лежит, жёлтые зубы от голода щерит да от нечего делать тараканов на грязной стене подсчитывает.
Вот однажды, не стерпев, решил он Кочемаза уму разуму научить. Говорит ему:
- Чем бока без толку мять, охать да жалиться, сходи-ка ты лучше на моховину к брату моему Боли-бошке. Придёшь – скажешь: «Сколько в поле пеньков, столько тебе и сынков; а сколько кочек, столько бы и дочек». Он тебе и поможет.
На кочкарное болото – домовой место то моховиной звал – сердце идти совсем не лежало, да делать нечего: от бесхлебицы третий день живот пучило. И отправился Кочемаз к болоту, что за кочеряжником. Неудобно шагать ему по клюковатому, мелкому лесу: сыро, комары – размером с муху - поедом едят, пауки паутину липкую развесили – не пройти. Из одного лаптя гнилая онуча лезет, на другой ноге лыковая обора размоталась – за сучки цепляется. Но вот уже и виластая ель да треверхая сосна показались. Остановился Кочемаз и говорит, как учили:
- Сколько в поле пеньков, столько тебе и сынков; а сколько кочек, столько бы и дочек.
Из-под ближайшей ягодной кочки немедленно выскочил низкорослый лохматый мужичонка с большой головой, востреньким носиком, длинными заячьими ушами и трёхпалыми коротенькими ручками.
- Всё про тебя знаю, - тут же раздался глухой, словно из бочки, басок, совсем не шедший неуклюжему, маленькому Боли-бошке. - Ступай к самому богатому на деревне дому, где невеста на выданье, и кликни в ворота: «Через улицу скорой утицей, через сад перепёлкой, через широк двор красным кочетом, а в высок терем добрым молодцем!» То и будет благодарность за доброту твоих родичей к брату моему.
Дома Кочемаз приоделся – поменял лыковые оборы на верёвочные. Умывшись холодной водицей у заросшего молочаем, крапивой и козлобородником колодца – от лености траву он сроду не выкашивал, любо-лепо под нос приговаривая: «Накосил бы стог да отдохнуть прилёг!», – отправился себя миру казать.
Ко красному терему купца-землероба – уж и чванлив он был, и зажиточен! - и подступиться-то было боязно: наличники резные, карнизы-гребешки петушиные, кокошники в три яруса, столбики витые, забор высокий, да за ним псы лютые!
Устроившись поодаль, громко крикнул: «Через улицу скорой утицей, через сад перепёлкой, через широк двор красным кочетом, а в высок терем добрым молодцем!»
Крепкие узорчатые ворота тотчас распахнулись; перед удивлённым хозяином на белоснежном красавце-жеребце гарцевал облачённый в справную, дорогую одёжу всадник; смутно и неприятно напоминал он что-то или кого-то, но на раздумья времени не было: во всей округе не нашлось бы жениха лучше для засидевшейся в девках заносчивой дочери. И дутости, и дурости - всего-то в ней было поровну!
- Дочка! Дочка! Торопись встречать гостя дорогого, жданно-желанного!
Дородная молодая красавица с подносом и хлебом-солью в руках низко и подобострастно склонялась; дебелое, сытое её тело мелкой дрожью дрожало, перед глазами расплывались радужные, размытые круги: сбывалась заветная мечта, над которой втайне и зло подсмеивались завистливые и недобрые подруги.
Свадьбу сыграли немедля. Молодые зажили душа в душу. Брак вышел удачным: крепко объединял их стойкий общий почин – ничем нерушимое желание ничего не делать и томная, сладко-сладостная лень, нежившая и баюкавшая обоюдное их тихое счастье.