Отклик на прочитанную книгу.
И было в начале слово – сказанное, прочтенное, подслушанное, сотворенное, сочиненное, сложносотворенное, сложносочиненное, забытое, несуществующее, телефонное, уличное, недопонятое, недоговоренное, недорожденное, правильное и безумное… И будет оно в конце… И между строк, и меж шагов, и за спиной, и вместо слез, и под небом, и в карманах, и зарытое в песок, и потерянное в лабиринтах событий… Обязательно будет…
Tres tristes tigres (Три грустных тигра) – это не заклинание, не магический заговор, не случайная бессмыслица и не испанская скороговорка, как принято думать… Это безумная пляска слов и их отражений, начавшаяся в заглавии и продолжающаяся на страницах метаромана Гильермо Кабреры Инфанте, написанного в эпоху «латиноамериканского бума» в 1967 году. И только спустя почти полвека свет увидел русский перевод этой неповторимой смеси интеллекта, событий, логики, абсурда, невозможностей и слов, слов, слов – в самом безграничном их проявлении. Роман «Три грустных тигра» опубликовало Издательство Ивана Лимбаха в 2014 году, перевод с испанского Дарьи Синицыной. Переводчик сделала почти невозможное, и читатель понимает это лишь тогда, когда сумеет справиться с этим литературным шедевром, осознавая, что переводчик здесь не просто «проводник» чужих слов, а в какой-то степени соавтор. Ранее фрагменты романа публиковались в журнале «Иностранная литература», но они не давали полного представления о сложности и гениальности этого литературного эксперимента.
Вы не отыщете в этой книге захватывающих сюжетов, характерных героев, погонь, великой любви и всего того, что интригует и привлекает внимание читателей. Здесь ничего этого нет… И в то же время нечто подобное здесь можно уловить в языке и расслышать в голосах героев, которые нужно еще умудриться поймать в полете. Наличие сюжета в книге достаточно условное. Перед нами возникает пространство дореволюционной Гаваны, 5 августа 1958 года. Вот-вот должны произойти кардинальные революционные изменения (именно в августе с гор спустились колонны повстанцев под руководством Сьенфуэгоса и Че Гевары). Три молодых человека, связанные дружбой, три персонажа шатаются по ночной Гаване. Читатель не видит их со стороны, с позиции описательного ракурса, он также не заглядывает в глубокое нутро троицы. Но мы разборчиво слышим их голоса. Герои живут, чувствуют, проходят через встречи и расставания, впитывают в себя жаркие липкие кубинские ночи и вслушиваются в ночные клубы и кабаре, где жизнь поет притягательное болеро. Персонажи говорят, говорят, говорят – пытаются словами охватить пространство и время – сиюминутное и вечное, бытие и абстрактный мир фантазий, пытаются надышаться словами и захлебываются в их пучине, сглатывая окончания и меняя местами начало и конец. Наши кубинские друзья нещадно играют в слова и словами, ребусами и шарадами, строят лабиринты словесных коверканий, разговаривают палиндромами и спунеризмами, жонглируют смыслами, а из одного единственного слова выдумывают целый словарь. Они умело препарируют словесные конструкции, а вместе с ними и мысль, брошенную в терпкую гаванскую ночь. Троица болтает о политике, кино, музыке, литературе, искусстве, девушках, философствует на кончике своего языка, бросает в пропасть иронии и остроумия себя и весь окружающий мир. И чем сильней они стремятся исковеркать реальность, тем точнее ее схватывают и держат в пределе своей интеллектуальной болтовни. Друзья стремятся оказаться за границами привычной реальности, и все это с помощью только одного языка.
Постепенно читатель осознает, что главным героем романа является язык. Процесс говорения выполняет основную функцию – он первичен и гораздо существенней, чем предмет разговора. Вот и в заглавие вынесена часть испанской скороговорки, которая не несет в себе смысловой или метафоричной нагрузки. Заглавие привлекает не семантикой, а фонетикой, неповторимой звуковой игрой, настраивающей читателей на дальнейшие словесные эксперименты. Именно словоизъяснение является основной сюжетообразующей полифонией, которую нам предлагается расслышать. Как поясняет автор в примечании к роману, произведение написано по-кубински. Язык повествования соткан из диалектов испанского, из англицизмов, жаргонизмов, просторечий и ошарашивающих языковых экспериментов. Без сожалений и даже со смаком попираются все лексические нормы, смешивается несмешиваемое, середина словесных конструкций цепляется за концовку и паровозиком катится от привычного начала в бездну непонятого. Порой предложения персонажей растягиваются на полстраницы, на страницу, на несколько страниц, игнорируются знаки препинания, чтобы последние не создавали лишних препятствий для бурного течения слов. Слово запятая в испанском языке звучит как «coma» (кома), а кома – это безмолвие, тишина, молчание. А этого наши герои допустить не могут, ибо их язык – их воздух… Вот и отсутствие запятых – своего рода попытка не мешать дышать.
«Три грустных тигра» – это роман-лабиринт, повествование вверх тормашками, где создан свой мир внутри и вокруг себя, где единое становится многим, черное – белым, низ – верхом, где на смену старому образу приходит причудливый новый. И в этой новой реальности есть Вальтер Эго и Арист-Отель, Старик и горе, Джордано Брюле, есть Скотч Физджеральд и Карлик Великий, есть Вильям Shapescare, и даже Вильям Chasepear, имеется даже Алиса в Степи небес, Алиса в Стане повес, Актриса в Стоне словес и многое, и разное… В романе остро чувствуется всеотражаемость слов. Порой складывается ощущение, что читатель находится среди зеркал и очень часто среди кривых. Там все отражаются во всех, и все отражается во всем. Не случайно в качестве эпиграфа автор взял строчку из Льюиса Кэрролла: «И она постаралась представить себе, как выглядит пламя свечи после того, как свеча потухнет». Автора волнует не литературный выверенный язык, с сюжетами, интерьерами и пейзажами, не логическая последовательность, а отражения, тени языка, формирующие новые смыслы.
Это сложное произведение важно не просто читать, а слышать, вернее, расслышать неповторимую полифонию Гаваны. Если этого не удастся сделать, читатель рискует бросить чтение книги уже на 20-й странице. Любой город неповторим и не похож на другой. Гавана наряду с языком и троицей друзей является полноценным персонажем романа. Именно дореволюционная Гавана – с ее бесконечными громкими разговорами, с постоянно стучащими музыкальными инструментами, с шумом ласкового и манящего моря, с песнями, танцами, пестрой карнавальной кутерьмой и еще бог знает с чем – олицетворяет момент, предшествующий необратимым переменам. Основную задачу автора я вижу в следующем – с помощью голосов героев и их уникальных тональностей, с помощью мастерски сотканной болтовни суметь запечатлеть мельтешащий круговорот гаванской ночи, показать настоящую, не приукрашенную жизнь Кубы, где с легкостью заводятся знакомства, обсуждается политика, а на улице можно встретить полноголосую и пышнотелую звезду болеро… Ее голос принадлежит не только ей, но и самой Кубе, она наивна, порой неуклюжа, лишена вычурности и с удовольствием красуется на джазово-коллажной обложке книги почти в 500 страниц.
Гильермо Кабрера Инфанте с восторгом встретил революцию, но через несколько лет поссорился с режимом Кастро, эмигрировал в Европу и опубликовал свой роман, который уже давно стал классикой латиноамериканского литературного модернизма. Литературной моделью для автора послужил «Улисс» Джеймса Джойса. Можно вообразить, как трудно это было писать, еще трудней переводить… Если все эти «трудно» отождествить с тремя грустными тиграми, то сюда следует добавить – трудно читать, трудно воспринимать, трудно реагировать. Получается, что этих самых тигров может быть намного больше. «Три грустных тигра» – это метареальность, в которой идет погоня за словом, образом и мыслью. Здесь слово значит нечто иное, чем мы привыкли знать и помнить, и Вселенная всегда больше, чем мы привыкли думать.
Уподобимся автору и исключим запятые как помеху. Зададим себе вопрос – что же такое Куба? И сами на него ответим – это танцы песни терпкие ночи секс пляжи первобытность наивность болеро море кабаре голос ритмы мохито пальмы скорость небо набережная солнце кофе румба радио телевидение любовь женщины жизнь… Здесь легко потерять и сложно отыскать. А персонажам скороговорки про тигров и впрямь грустно, особенно если знать вторую ее часть: «три грустных тигра поедают три корзины с пшеницей и давятся»… В романе нельзя подавиться словом. Им можно лишь дышать.