Научный семинар, проводимый в Ашдоде каждую среду, стал глотком свежего воздуха, настоящим генератором Надежды. Зачастую, единственным.
Руководил им профессор Константин Бравый - бывший командир девятнадцати советских зенитно-ракетных дивизионов.
Свою оптимистичную фамилию отважный полковник оправдывал полностью.
Обязанности ученого секретаря в научном семинаре исполнял Электрон. Представьте себе москвича, которого в детском садике, средней школе, универе и научно-исследовательском институте - то есть всегда, называли именем важной элементарной частицы.
Интеллигентный до мозга и костей, обладавший бездной тонкого юмора и великолепного знания русского языка, он , как мог, оправдывал, иногда завышенные, ожидания множества спутников жизни, знакомых и коллег.
Да. От обладателя такого удивительного имени требовалось нечто совершенно неземное и фантастическое.
Даже обычная телефонная беседа с Электроном всегда вызывала в памяти восторженные ассоциации. И от самой манеры его разговора, и от уважительных речевых оборотов, подходивших, разве что, для профессорской комнаты старинных университетов.
Губы Электрона слегка причмокивали при разговоре, будто пробуя слова на вкус. От непреходящей радости общения, его интонации всегда возбужденно вибрировали.
Обсуждая любую тему, Электрон будто смаковал из маленькой блестящей ложечки какое-то особенно-вкусное варенье. Радуясь каждому из ловко выстроенных предложений, улыбаясь как ребенок, он сладко прищуривался от удовольствия.
Для достойного завершения картины не хватало только представить как Профессор неспешно и смачно прихлебывает чай из стакана в старинном серебряном подстаканнике.
Чай крепкий, кирпичного цвета , который, в добрые старые времена, подавали только в фирменных вагонах поездов дальнего следования.
Напиток этот не пили. Его вкушали. Обязательно, в прикуску с колотым сахаром.
Процедура моего научного доклада, содержавшего критический анализ выполнения некоторых инновационных проектов в Израиле, полностью соответствовала высокому уровню прежней Академии Наук.
Там были, и каверзные вопросы аудитории из нескольких десятков тертых профессоров, доцентов, инженеров, и конструктивные прения, и азартные выступления отдельных оппонентов.
Распаренный и взмокший в бане ожесточенных дискуссий, я , как мог, кланялся и благодарил всех новых знакомых.
Исчезли, испарились, делись куда-то целые годы и десятилетия, щедро наполненные суетой и приземлёнными реалиями. В те минуты, в глазах и на лицах собеседников снова разгорался неистовый огонь новых творческих перспектив.
По небольшому залу Бэйт (Дом, иврит) Канада Ашдода, где долгие годы собирался тот славный научный семинар, как будто, прошла Муза, задевшая всех своими блестящими искрящимися одеждами.
- Ну-с..! Будем ли мучить нашего дорогого Эмануила, мучить далее?,- счастливо улыбаясь, Электрон медленно обвёл взглядом аудиторию,- Или, может, по чайку с печеньицем ?
Радостно шумнув отодвигаемыми стульями, аудитория быстро избавилась от толпы ученых, кинувшихся к стоящим в коридоре столикам с традиционным семинарским угощением.
- А Вас , Эмануил, - торжественно заявил Электрон, - , милости прошу посетить наше скромное жилище. Всенепременно со своей дражайшей половиной
Через несколько дней, я уже в полной мере наслаждался общением с семьей Электрона в его домашних условиях.
Внешне он выглядел чистым теоретиком. Неважно в какой академической дисциплине. С равным успехом его можно было причислить, и к математикам, и физикам, и к лирикам...
Однако привычный стереотип рассеянного странноватого ученого, по отношению к нему, совершенно не срабатывал. Не годился, ни в коей мере.
Электрон оказался ловким, сообразительным и рукастым. Он умудрился обставить квартиру с примыкающим земельным участком множественными произведениями своего незаурядного креативного плотницкого таланта.
Чай был, также, отменным. Общение, просто, - с Большой Буквы. Стоит ли добавлять, что я, конечно же, стал постоянным участником знаменитого ашдодского научного семинара ?
Там могли выступать не только ученые, не только Цви Цилькер - легендарный мэр Ашдода, не только политики, типа Щаранского и Либермана, простые Премьер Министры и Президенты страны , но и обычные изобретатели, поэты и гитаристы.
Все выступления подвергались настоящему пристрастному академическому разбору. Прения сторон затягивались, порой, на долгие часы.
Обстановка в Израиле, в том числе военная, периодически накалялась, неопределенность жизни государства, города, отдельного человека, зашкаливали.
Точно все знали только одно - ровно через неделю, в семь часов вечера среды, научный семинар обязательно состоится. Он будет, произойдет, случится всенепременно , чтобы не происходило.
Это вселяло Надежду, это вдохновляло всех. Это позволяло людям, от которых, зачастую, многие давно и пренебрежительно отмахивались на работе и дома, не только высказаться на любую тему, но и быть уважительно, внимательно и доброжелательно услышанным. И это независимо от сложившихся тяжёлых экономических, психологических, личных и общественных обстоятельств.
Это было грандиозно и незабываемо...