Славится Заречье гуляньями шумными да свадьбами пышными. Всей деревнею ведут молодых к церкви, воспевают их жизнь новую, семейную. Никакое другое празднество не может сравниться со свадьбой по широте разгульной души и долготе столов, уставленных всевозможными яствами…
Крайний терем, дом жениха, полнился шумными голосами гостей и весёлой музыкой. Во главе стола, как гордый орёл, восседает молодой юноша. Смоляные волосы гладко, на пробор зачёсаны, серые глаза полнятся счастьем. Рядом — невеста, облачённая в подвенечное платье, словно дикая вишня, окутанная белым туманом фаты. Наречённая опускает длинные чёрные ресницы, стыдливо пряча взор. Гости кричат «горько!», и щёчки новобрачной вспыхивают румянцем смущения.
Вспомнил Радомир, как повстречал он незнакомку на лесной опушке, когда на зайца охотился. Увидел глаза её, цвета мёда гречишного и забыть их уже не смог. Назвалась дивчина Марьяной, сказалась сиротой из соседней деревни. Полюбил её юноша, в жёны позвал. Согласилась Марьяна.
К ночи, когда на небе вспыхнули звёзды, и ярким светом засияла луна, остались Радомир да Марьяна одни.
Сидит невеста на ложе, ни жива, ни мертва. «И не в первый ведь раз вот так мужа поджидаю, а дрожу точно лист осиновый». Вошёл супруг в опочивальню, смотрит — примостилась его любимая на краешке постели, а лицо её белое, точно мел.
— Здорова ли ты, ненаглядная? — подошёл ближе, заглянул в глаза медовые.
— Душно мне в тереме, выйдем на улицу?
— Так ведь ночь уже… Али меня испугалась, горлица? — улыбнулся широко и рукой по шелковистым каштановым волосам провёл.
— Не боюсь я тебя. И ночи брачной не страшусь! — вскинулась гордо и вдруг поглядела умоляюще, — Выйдем на улицу? — едва-едва слёзы из глаз не катятся.
Только лишь ступив за порог, молодая жена его ожила. Вдохнула ночной воздух, улыбнулась игриво.
— Пойдём к реке, — загорелись очи огнём таинственным, руки мужнину шею обвили.
Не в силах Радомир чарам противиться. Склонился жену поцеловать, а её уж и нет в его объятьях. Стоит Марьяна у калитки, руками манит.
— Идём, милый, искупаемся, — сотней колокольчиков рассыпается смех жены ненаглядной. Обернётся плутовка, посмотрит из-под ресниц игриво, но кротко. Позовёт нежно по имени.
Идёт Радомир вслед за павой своей, глаз отвести не может от гибкого стана, да вишнёвых губ.
— Погоди, — ухватил он её за руку, к себе прижал, — Дай налюбоваться на тебя. В губы сладкие поцеловать.
Луна не стыдится, смотрит жёлтым глазом, как милуются влюблённые. Ветер треплет одежды, будто поторапливает куда. Помутилось сознание у Радомира от поцелуя сахарного, да от девичьего тела податливого. Только Марьяна, словно лисица, изогнулась, из объятий вырвавшись, и прочь побежала. А смех её до самых небес разлился. Держит путь Радомир, сам не зная куда. Кажется ему, что к реке, а жена коварная к болоту его ведёт, на верную погибель.
Ради молодости и красоты своей неувядаемой отдала Марьяна свою душу в услужение тёмным силам. Но разве можно верить нечистому? За то, что Марьяна навеки молодой останется, потребовал бес губить души чистые, любовью окрылённые.
Ведёт Марьяна мужа новоиспечённого к топи непролазной. Сама легко по трясине ступает, и благоверного околдовала так, что чудится ему, будто к берегу реки они подходят. У кромки воды лодочка качается. Садится в неё милая его, ненаглядная, руки к мужу тянет. Зовёт. Запрыгнул Радомир в лодку, да жену в охапку сгрёб — нет больше мочи с желанием бороться.
…Пропал Радомир, будто его и не было никогда на свете. Исчезла и Марьяна. И никто их с тех пор в деревне не видел. Только лишь иногда девичий призрачный силуэт в подвенечном платье можно было увидеть в полнолуние неподалёку от непроходимых болот… «Ох, судьбинушка моя горькая, — закручинится голубка, заплачет, запричитает , — Был у меня суженый, любимый, единственный. Знала ведь, что и он меня любит да любую примет, а всё ж не хотела, чтобы видел он, как старость меня своею рукою дряблой касается… Не послушалась мамки, подружкам завистливым доверилась… Пошла к болоту, просить помощи у нечистого, чтоб навсегда для любимого молодой да красивой оставаться… Только не знала я тогда цены своей просьбе! Обманул, проклятый! Душу мою забрал, с милым разлучил да повеления свои исполнять заставил!» Рыдания над топью разносятся, в пустоте растворяются. Некому помочь, некому душу девичью спасти. Видно навеки придётся ей ведьмой остаться…
А следующим летом в деревне снова свадьбу играли. Огненно-рыжий, с россыпью веснушек на лице, сидит Василёк на месте жениха, да озорно суженой своей подмигивает. А невеста, точно яблонька в цвету, прячет медовый взгляд под фатою…..