Ликует звезд ночное братство...
Для Бируте.
Заканчивался Рождественский пост. Снега навалило столько, что пришлось буквально разгребать храмовую территорию от снежных сугробов. Мы с Федькой очистили наш дворик, а расчищенный снег образовал гигантские кучи, с которых можно было кататься на санках. Тихон, увидя это, тайком вырыл в одной из снежных куч себе берлогу, устроив в ней своеобразную пещерку, куда тайком залазил и подолгу читал псалтырь. Подвижник. В конце концов все его подвиги закончились простудой и воспалением лёгких.
Соседские ребята с Ауксе вылепили огромного снеговика, надели на его голову деревянную бочку, к рукам приделали старые, ржавые грабли, а на шею повесили табличку «Федя». Федька сделал вид, что ваяние ему понравилось, добродушно пошутил, но ночью снеговика развалил. Когда у него спросили, что произошло со снежным шедевром, парень уверил всех, мол, не имеет к его разрушению ни малейшего отношения.
Как-то утром, идя в храм, я мельком увидел Ауксе. Девушка шла, потупив взгляд, задумчивая, абсолютно отрешённая. Её старая телогрейка была нараспашку, волосы клоками торчали из-под наспех надетого старушечьего платка. Завидев меня, она отвернулась, скрывая заплаканное лицо. Не пришла она к утреннему чаю, а в обед, встретившись с ней на заднем дворике церковной территории, я не смог удержаться от вопроса:
— Что-то случилось? Ты плохо выглядишь.
— Неужели тебя это так волнует? — сухо и нехотя отрезала Ауксе.
Я сдвинул плечами, буркнув:
— Не хочешь, не рассказывай.
В принципе, зачем я лезу человеку в душу, мало ли что произошло. Может, такое не обсуждается? Резко обернувшись в противоположную сторону, хотел уйти, но Ауксе неожиданно окликнула меня:
— Постой!
Оклик заставил оглянуться.
— Поговори со мной, — каким-то умоляющим тоном попросила девушка. — Пожалуйста… Мне сейчас очень плохо.
Ауксе присела на старенькой скамейке, наспех сделанной местным умельцем, под самой стенкой хозяйственного шалаша. Я присел рядом. Мы сидели и просто молчали. Пауза затянулась, сырая промозглая погода приводила тело в дрожь, медленно околевали ноги. Казалось, девушка никак не соберётся с мыслью, не зная с чего начать разговор. После нескольких минут молчания стали приходить в голову мысли, может, разговор не такой уж и нужный, и всё это не больше чем очередное искушение.
— Вот и Рождество скоро, — тихим, равнодушным голосом произнесла Ауксе.
— Через три дня, — сказал я, стараясь поддержать беседу.
— Моё второе Рождество в Привольцах… Такое впечатление, что я здесь целую вечность, — задумчиво произнесла Ауксе.
— Да у тебя не иначе как хандра.
— Можно и так сказать… Устала чего-то. Нет сил. Нет сил, и надежды...
— Надежды на что?
Она сдвинула плечами, сгребла горсть снега, потёрла его пальцами, из которых упали несколько капелек воды.
— Жизнь проходит быстро, незаметно, — говорила Ауксе, опустив потухший взгляд. — А мне так хочется влюбиться, хочется семью, деток. Странно, только здесь, в Привольцах, стала понимать, а кому я такая нужна? Ни один нормальный мужик не захочет связать со мной свою судьбу.
— Да ну что ты?! Это ты брось! Ты очень красивая, интересная девушка. У меня вообще не возникает сомнения в том, что однажды придёт тот самый человек, который будет любить тебя, подарит самые искренние, добрые чувства, захочет взять в жёны. То, что сейчас происходит с тобой, обычная хандра. Она пройдёт. Вот пост закончится, и уныние пройдёт. Такой чудесный праздник надвигается. Две тысячи лет назад произошло одно из величайших событий этого мира — родился Искупитель Мира, Христос Спаситель. Господь обрадует Тебя в этот день. Вот увидишь.
Ауксе скупо улыбнулась, наспех смахивая набежавшие слёзы:
— Зачем ты такое обещаешь? Я ведь поверю. Буду ждать и надеяться. А если ничего не произойдёт? Станет обидно. Больно и обидно.
В тот момент я вдруг подумал, а что, если вправду мои слова окажутся пустыми утешительными фразами, годными лишь для того, чтобы успокоить обиженного ребёнка. Хотя разве для Христа составит трудность подарить маленькую радость этой несчастной, одинокой девушке в Рождественский праздник? Но кто я такой, чтобы об этом говорить? Я совсем немного знаю о Боге, посему неспособен понимать, отчего страдают невинные люди, зачем болеют дети, гибнут и уходят любимые, оставляя после себя послевкусия горя, страданий и одиночества.
— Надейся. Надейся и верь. Так легче. Даже если это не оправдает твоих ожиданий. Когда в человеке умирает вера, с ней погибает надежда вместе с любовью. Такое состояние приводит к отчаянию. В душе водворяется пустота. Абсолютная пустота, которая буквально испепеляет человека, приводит его к гибели во всех смыслах этого слова.
— Иногда кажется, что я попала в какой-то замкнутый лабиринт. Меня там закрыли, завалив все выходы. Блуждая во тьме, я на миг замечаю слабые огонёчки вдали. Они то вспыхивают, то снова гаснут, маня, увлекая. Я бегу по коридорам, карабкаюсь по отвислым стенам, лезу в тесные проёмы. Но оказывается, что это лишь иллюзия, так что я снова двигаюсь в никуда.
— Мне очень хотелось бы тебе помочь, только не знаю как. Раз Господь попустил такие трудности, значит, на то есть причина. Может, это единственная возможность сделать тебя лучше, крепче, помочь тебе обратить внимание на недостатки, страсти, грехи. Надо терпеть. Претерпевший до конца спасется. Я в последнее время только и думал, как мне плохо, какой я несчастный. Но здесь увидел людей, которым в разы, может быть, хуже чем мне. Сравнивать свои проблемы с чужими — всегда глупо. Каждый человек по-разному переживает определённые житейские обстоятельства. Нельзя зацикливаться на себе самом, нужно дарить себя людям, и тогда их искреннее отношение, доброе слово, обязательно утешат уставшее сердце, согреют душу.
— Да, наверное... Ты когда говоришь, становиться так спокойно на душе, хочется вот так сидеть-сидеть, и чтобы это продолжалось вечно.
Слегка улыбнувшись, я ответил:
— У тебя светлая, немного наивная, я бы сказал, детская душа...
Ауксе посмотрела каким-то странным, немного холодным взглядом, от которого стало немного не по себе.
— Наивная? — сказала она, не отводя от меня взгляда. — Так интересно говоришь. Благо, ты совсем меня не знаешь. А узнал бы получше, бежал бы без оглядки и никогда бы не захотел даже мимо пройти...
— Да, не знаю. Ты же ничего о себе не рассказываешь. Может, не всё так страшно, как ты говоришь.
— Ладно. Неважно, забудь! Спасибо за добрые слова, — Ауксе слегка коснулась рукава моей куртки. — Слова давно не греют, но всё равно очень приятно.
Она немного помолчала, после чего добавила:
— Не пойду больше на эти вычитки к отцу Александру. Толку от них никакого, а мне потом весь день так плохо, передать сложно.
— Что делать будешь?
— Вот если бы служба у нас каждый день шла... После службы всегда такое состояние, будто ангелы в душе поют. Особенно после литургии. Да и на вечерне тоже. Раньше я вечерен терпеть не могла. Долго, тяжело, ничего непонятно. А нынче стану в тёмном уголке, возле печки. Хорошо так, спокойно, лишь лампадочки да свечи мерцают. Молитва сама из уст льётся. Но такое невозможно. Отец Александр постоянно занят, ему не до того. А ты… ты вряд ли захочешь. Зачем тебе лишние хлопоты?
— Хм... Каждый день служба, говоришь, — я задумался.
Вспомнилось, как мы у Айнары служили чин вечернего богослужения. Сделалось тепло, немножко грустно о том, чего невозможно вернуть, что навеки утеряно.
— Послушай, давай я поговорю с отцом Александром. Если он благословит, можно попробовать каждодневные службы.
Ауксе удивлённо, с каким-то восторгом, посмотрела на меня.
— Правда, тут же возникает несколько проблем. Для совершения литургии нужны пять просфор, и это на каждый день. А ещё певчие, — продолжил я.
— Насчёт просфор я поговорю с тётей Дусей. Постараюсь её уболтать. А вот певчие… Ты же видел, какой у нас хор. Разве только с Федей договориться, — более бодрым голосом сказала Ауксе.
— М-да. Без Фёдора никак не обойтись. Особенно на вечерни. Устав лишь он знает.
Глаза Ауксе загорелись огоньками азарта. Она буквально преобразилась, изменилась в лице. Капельки грусти куда-то улетучились, и теперь девушка запылала необъяснимым жизненным вдохновением.
Тётю Дусю уговаривать долго не пришлось. Она сразу согласилась печь служебные просфоры на каждый день с условием, что Ауксе поможет ей в этом. Отец Александр выслушал моё предложение с некой настороженностью, немного подумал, наконец, сказал:
— А что, идея хорошая, мне нравиться. Каждодневная служба на нашем приходе — дело нужное. Сколько людей приезжает, глядишь, кто зайдёт помолиться, свечу поставит. Заодно храм намолишь. И Аське, может, вправду легче станет, потому как замаялся я с ней уже. Да тебе самому это будет на пользу, меньше в голову грустные мысли лезть станут. Даст Бог, духом воспрянешь! Вот только с Федькой сам договаривайся. Скажи, что отец Александр одобрил, благословил, он послушает.
Федька, конечно, согласился, хотя, особого восторга не выразил. Он с минуту подумал, покривил бровями, повздыхал, наконец, ответил:
— Ладно, попробуем, только не знаю, получиться ли каждый день. На мне все хозяйственные проблемы церкви, а это, знаете ли, требует постоянного участия.
дальше будет....