Рассказ незнакомой женщины
(В маршрутке)
«…Сейчас хорошо: и автобусы, и маршрутки, такси можно заказать, если очень спешно надо. Вот с палкой-то ещё почти два километра пройти – и уже дома… Красота кругом, и тихо-тихо», - говорила пожилая женщина, сидящая рядом со мной в маршрутном такси с табло на лобовом стекле «Дачи».
У соседки не было с собой ни рюкзака, ни корзины – она ехала налегке, не то, что я. «Мне скоро выходить», - заметила я. Женщина доброжелательно подтянула мою многочисленную ношу в сторону выхода и спросила сочувственно: «Вас кто-нибудь встречает?» - «Нет, я одна. Еду из Москвы».
При слове «Москва» попутчица внимательно посмотрела на меня и вдруг спросила, сколько мне лет. Я ответила, мы оказались ровесницами: обе 37-го года рождения. И совсем уже не в тему разговора она сказала: «Только не было б войны!» Столько эмоций было в словах женщины, столько затаённой боли и обиды на судьбу, что я стала её расспрашивать.
Попутчица не торопясь говорила, будто рассказывая сказку: «Семья у нас была большая: четверо детей. Как раз в марте 41-го родился Витюнька. Мамка кормила его грудью, а уходя в поле, бабушка допаивала молоком от соседской коровы…
…Враг шёл прямо на нашу деревню. Кузьминки знаете, остановка на железной дороге в Москву? Эта остановка по нашему селу Кузьминскому названа, что в двух километрах от полотна… Враг пёр прямо на Москву по дороге. Наши очень бились за дорогу, и потому нас сильно бомбили. Папка выкопал под наш дом яму – окоп. По нему мы лазили в свой подвал, там все и жили. Больше прятаться от налётов было негде. А картошку варили на костре подалее. Мамка пошла за чугунком, а фрицы бомбят…Так мамки и не стало – осколками зацепило. Все плачут: как без мамки? Витька маленький, ему грудь нужна. Бабка стоит перед иконой, просит Матерь Божью: «Забери дитя к себе, матушка. Пусть на небе с мамкой соединяются!» Дед ледяной водой из колодца мальца поил вместо молока: думал, помрёт скорее. А Витька упорный оказался, живучий…
Не пропустили немца к Москве, а в декабре и Тверь освободили - Калинин тогда назывался». Папаньку хотели в армию взять. Он у нас хворый был – хромой, по малолетству прицепил зимой санки к трактору, что дорогу от снега очищал. Санки занесло, аккурат трактор зацепил, да полозья у саней чугунные были: частично спасли ногу. Молоденькие косточки срослись, а хромота на всю жизнь осталась…
Папка не хотел нас осиротить совсем: бабка старая – с четверыми не управится. Старшему брату всего 11 лет было, сестрёнке – 8, в школу надо, а мне ещё и пяти не было, да Витюнька – младенец. Раскидали бы всех по детдомам. «Нет, - сказал папка. – Своих детей я сам воспитывать должен». Недалеко от Кузьминского была деревенька. Из неё папка привёл нам мать, у которой своих трое детей имелось. Мать мне не понравилась: она, первым делом, заглянула во все шкафы, сундуки, узлы и стала носить мамкину одежду как свою. Даже маленький Витюнька не спутал её с нашей родной мамкой. А родная, тем временем, лежала в сенном сарае, завёрнутая в холщовую простыню и сотканные бабкой новые половики. Ведь в декабре морозы стояли под сорок, снегА высокие и везти на кладбище не на чем, да и некому: дед совсем квёлый, отец хромой, а бабке – детей смотреть надо было да печь топить, чтоб не замёрзли. Война, ох, война!
Новая мамка пошла однажды на железную дорогу, а навстречу ей сосед из родной деревни: «Что ж ты, такая – сякая, россомаха, перед чужим мужиком подолом машешь и чужих детей обратаешь, а Васька – то твой, весь израненный, в холодной избёнке прозябает?!» Как обухом по голове, эта новость для мамки. Ведь давно получила известие, что Васька пропал без вести еще в начале войны. «Врёшь! – закричала баба. – Врёшь! Грех над горем измываться! Ведь у меня от Васьки трое сирот осталось!» Но всё равно рванула бегом в деревню. Вечером того же дня, собрав пожитки и детей, даже с папкой не попрощавшись, ушла в свою деревню. Вот и хорошо. А то ребята были такие вольные: и игрушки, и еду у нас отбирали. Да их мамка своим-то всегда больше в миску накладывала»…
Тяжело вздохнув, женщина – незнакомка задумалась. Мне было интересно, и я поощрила её своим вниманием: « Ну, а дальше? А потом как жили?» Незнакомка секунду подумала и продолжала рассказывать: «Родная наша мамка так и лежала в сеннике, покрытая ворохом старой соломы. А как начал снег таять, потянуло тяжёлым, гнилым запахом. Отец пошёл в церковь просить батюшку отпеть нашу мамку и похоронить на церковном кладбище. Но поп ни в какую не соглашался – документов никаких: ни врача, ни милиции тогда и рядом не было. Делать нечего: вырыли яму положенного размера во дворе у дровяного сарая, и похоронили нашу мамку в том же одеянии, как в последний день жизни сама оделась...А папка опять через несколько времени новую мамку опять привёл в дом, да и дочка одна-единственная при ней была. Тётка была статная, бойкая, выше нашей родной матушки. Командовала так, что даже папка подчинялся. Поначалу она нам понравилась, но бабка наша ушла в свой дом жить, сказав, что два медведя в одной берлоге не живут.
Умелая была новая мамка да поначалу ласковая. Папка велел почитать и звать матерью. Я уже в школу пошла, всё понимала. Понимала, что без женщины в семье трудно – некому папке помочь, как ни старайся: стирка, стряпня, за детьми догляд. Но «мамкой» никого так после родной матушки я и не назвала... Я видела, как она – новая жена папки – своей дочке пряники серые покупала да одёжку в сельпо выбирала, а нам в школу – обноски старые, что цыгане по деревням собирали и нам продавали»…
Мой путь подходил к концу, и я поторопилась задать последние вопросы: «А могилка матери родной где? Все ли дети в вашей семье выжили? Витюнька как?» Уже подавая мою многочисленную поклажу, женщина поспешно отвечала: «Старший брат по электричеству выучился, сестра швеёй стала. А Витюнька живучим родился: пять лет тому назад умер, после семидесяти умер. Вот к племянникам-то я в гости еду…А мамка, что ж мамка? Так и осталась лежать у родного дома. Вроде как нас от бед охранять. На поставленный во дворе крест все косились, особенно приезжие, не местные. Крест заменили камнем – валуном. Сами видите, в наших полях камней много, даже старые избы углами на валунах стоят… Новые хозяева нашего дома валун с могилки убрали. Могилка со временем затопталась, теперь и не найдешь во дворе, где она. А мы, приезжая на кладбище к родным, молимся и на наш дом»…
Когда я еду на дачу в Твери, я надеюсь на встречу с незнакомкой - попутчицей, и потому всегда сажусь в маршрутку с табло «Дачи».
Свой рассказ я заканчиваю словами незнакомой женщины: «Красота кругом, и тихо-тихо… Только не было б войны!»