Из дневника 15-летнего Володи Бахмутова

Владимир Бахмутов Красноярский
               
               
     8 июля 1955 года

     Сегодня с отцом и дедом ходили в село Бороздино. В этом селе, как говорится "изпокон веков" жил наш род. Там же родились мой отец и дед.
Вышли в 12-ом часу. Погода была ветреная, но ясная. На автобусе доехали до завода 4.9.2. Дальше пошли пешком. К часу дня были в деревне Княгинино, которая находилась на самом берегу Шата. Узкой тропкой шли вдоль луга к парому. Ветер с шумом гнал к берегу волны и зловеще гудел в проводах. Паром шел медленно, сильно раскачиваясь от ударов волн.
    
     Седой однорукий паромщик, оказавшийся старым знакомцем деда, разговорился с ним. Я с отцом тем временем, тянул трос. Минут за десять мы уже были на берегу. Здесь раскинулась еще одна деревня – Нюховка. Ветер начал стихать, а солнце палило с высоты, стесняя дыхание. У крайней избы остановились напиться. Дед опять разговорился с хозяйкой, узнав в ней старую знакомую.

     Скоро Нюховка осталась позади. Шли по пыльной дороге между высокими хлебами. Рожь уже отцвела и теперь набирала колос. Её стебли были в рост человека. Становилось все жарче. Ветер дул только редкими порывами, волнуя рожь и поднимая придорожную пыль. Стояла какая-то непривычная тишина. Городской шум и шум завода остались позади. Тишину нарушал только жаворонок, кувыркавшийся над полями, заливаясь своей песней.

     Кончились хлебные поля, начались посевы кукурузы. Этой культурой засеяли здесь 300 гектаров, но росла она плохо. Стебли поднялись из земли не больше, чем на 10-15 см. Дорога начала спускаться в лощину. В стороне снова засверкал под лучами солнца Шат, над которым лениво кружились несколько коршунов. Раскрыв изогнутые клювы, они плавно носились над водой, выслеживая рыбу. Но здесь добычи не было. Я видел, как один из коршунов, сложив крылья, вдруг ринулся вниз, но над самой водой, не коснувшись ее, снова взмыл вверх. Видимо, ушла добыча.

     Хищники сделали  еще несколько кругов над рекой, потом два из них свернули к полям, очевидно, надеясь схватить полевую мышь. Когда они пролетали над нами, я смог рассмотреть их как следует. Раскинув узкие длинные крылья и прижав к телу когтистые лапы, хищники пролетели почти над самой моей головой. Голод, видимо, заставил их забыть и о том, что люди опасны для них. Птицы прекрасно использовали малейшее движение воздуха. За все время, пока я за ними наблюдал, они не сделали крыльями почти ни одного взмаха. Управляя чуть раздвоенными хвостами, они, используя воздушные потоки, могут подниматься на огромную высоту. Но и там коршуна легко отличить от любой другой птицы по его черной с серыми полосами фигуре крестовидной формы, маленькой голове с кривым коротким клювом и раздвоенному хвосту, манере его поведения.

     Пока я рассматривал птиц, мы подошли к другой деревне, - Урал. Маленькие домики, приютившиеся на холме, расставлены далеко друг от друга. Войдя в деревню, остановились у колодца напиться.
     К двум часам спустились в лощину, по обе стороны которой лежали луга. Когда лощина осталась позади, и мы взошли еще на один холм, вдалеке показалась родная деревня. Пока что видны были только островерхие купола и крест церкви, да высокие вётлы. Минут через пятнадцать вошли в село. По обеим сторонам узкой улицы стояли вросшие в землю избушки, вокруг которых высились огромные вётлы. Некоторые из домиков вросли в землю по самые оконца и большие соломенные крыши из потемневшей от времени соломы, тоже покосились, напоминая съехавшую на бок шляпку гриба. Все избы деревянные, кроме школы и библиотеки, которые, будучи сделанными из кирпича, выглядели браво среди уткнувшихся в землю избушек.

     Один конец деревни уходил в поля, другой – подступал к самой реке. В центре села, окруженная многолетними деревьями, стояла церковь. В нижней ее части поместился клуб, верхняя часть была заброшена, и среди позеленевших от времени каменных арок с шумом носились вороны. Один из двух куполов, некогда, видимо, покрытый железом, стоял обнажённым, показывая проходившим мимо путникам свой деревянный скелет. Шпиль его обломился и теперь над скелетом купола торчал только обломок шпиля. Другой купол выглядел довольно хорошо, - был покрыт заржавевшими листами железа, а над куполом возвышался почерневший от времени крест.

     Тем временем вошли в избу и пока шел разговор, который бывает обычно при встречах: "Как живете? Все ли здоровы?" и т. д., я успел осмотреть избу. Наверное, треть ее площади занимала огромная русская печь. Изба разделена перегородкой с таким расчетом, что делит печь по-полам, - в одной половине избы находится хозяйственная часть печи. Это – кухня. Другая часть печи, - "лежанка" находится во второй половине избы. "Лежанка" служит зимой постелью.
Дверные проемы в избе низкие настолько, что приходится пригибаться, когда входишь в избу. Потолок в избе можно легко достать локтем. В переднем верхнем углу стоят образа, украшенные вышитым полотенцем. Под образами – большой некрашеный стол, покрытый клеенкой. Справа от двери – массивный старинный сундук с замысловатым висячим замком, своими размерами позволяющий устроить на нем лежанку. По другую сторону – железная кровать с никелированными спинками, покрытая простым одеялом. Стены избы оклеены старыми газетами, а на передней стене – множество разномастных рамок, заполненных фотографиями.

     Времени  - пятый час. Пообедали. Теперь – все к реке. Искупались, позагорали. Солнце уже садится. Закат хороший – завтра должна быть хорошая погода. Возвращаясь с реки обратил внимание на афишу, если только это можно назвать афишей. На большом листе бумаги  неровными чернильными буквами было написано: "Байджу Бавра,  9-30". Сходить что ли? Посмотрю клуб.

     В кино пошел со своим троюродным братом Виталькой. Началось кино в 11 часов. В маленьком помещении, в которое мы зашли, было все заставлено скамейками и стульями, стояли и сидели на полу, лежали перед экраном. Воздух, смешанный с дымом, затруднял дыхание. Кругом кашляли, плевались, шумели, щелкали семечки. Кино началось. Лента то и дело рвалась и тогда зал взрывался ревом: "Сапо-о-о-жники!"
     Когда, наконец, кино закончилось и мы вышли на улицу, я облегченно вздохнул. Медленно и молча шли домой. Где-то у крайней избы старательно пиликал на гармошке гармонист, пели девчата. Через все село неслось:

                "Ой, ребята, грех вам будет,
                кто своих девчат забудет".

     Луна отражалась в Шате,  его поверхность иногда вздрагивала под порывами ветра.