СЕСТРЁНКА
Когда человек проживает три четверти своей жизни, как я, он всё чаще обращается к своему прошлому. Зачем? Я тоже задавал себе этот вопрос. Всякое я передумал, многое в моем мозгу застряло, но многое я гнал из него прочь. Понял только одно – прошлым жить нельзя. Надо жить настоящим и будущим. А своё прошлое надо всегда только помнить.
Не ругать его, не жалеть о нём и ни о чём. Не надо им хвалиться, тем более любоваться –
это грех. Своё прошлое надо просто помнить, размышлять над ним, осмысливать его. Ведь без него наше настоящее и будущее – ничто!
И вот я тоже начинаю вспоминать свою прошлую жизнь, пытаясь понять её, что было в ней хорошего, что плохого, когда мне было хорошо и радостно, когда грустно и даже плохо. Так наверное у каждого человека, только он не говорит об этом никому. Зачем?
Ведь прошлое человека принадлежит только ему самому и больше никому.
То, что было у человека, самое дорогое, самое радостное и светлое, кажется, что оно где то позади тебя, за твоей спиной, за плечами. И стоит только обернуться, и кажется,
что всё это можно обхватить руками и никогда не выпускать всё это из рук. Но ты не оборачиваешься, тем более не пытаешься обхватить всё это руками, потому что знаешь,
что всё это только в воспоминаниях, всё это где-то далеко.
Себя тоже я поймал на мысли, что пытаюсь вспомнить что-то очень далёкое, из детства. Так оно и получается. Ведь там было много хорошего и доброго.
Пошло моё детство в небольшом городе. Это 60-е годы, начало 70-ых годов 20-го века. Я не буду называть этот город, таких много по всей России. Ещё до войны в тех местах нашли нефть. Но добывать её стали только после войны. Съезжались туда
люди в основном из областей, которые пережили немецкую оккупацию в годы войны.
Так туда приехал мой отец со своими сёстрами (моими тётками) и моя мать со своими
земляками.
Дома в нашем городе вначале строились 2-х этажные и даже усадебного типа.
Это было свойственно как раз тому времени. Но люди продолжали прибывать, и капитальных домов стало не хватать. Вот тогда-то и было принято решение строить бараки, пусть и временно. Надо же было куда-то селить вновь прибывающих.
При чём строились они не в самом городе, а рядом, как бы примыкая к самому городу.
Так было построено три района из этих бараков, рассчитаны они были на двадцать лет.
Но самое удивительное это то, какие названия дали этим районам. Один назывался
102-й километр, другой – 105км, третий – 106км. Но самое поразительное это то, что тогда никто не знал даже, откуда считать эти самые километры.
Наша семья жила на 106-ом километре, а в школу я ходил, которая находилась на 105-ом километре. Но это было рядом, порядка 10-ти минут пешком. Ведь районы были у нас
небольшие. Капитальные дома тоже были в нашем районе, но не более двух десятков.
Как правило это были 2-х этажные, 2-х подъездные дома.
А жили мы на центральной улице. Почему на центральной? Да потому что она называ-
лась как и сам город. Если бы современный человек увидел бы нашу улицу, это вызвало
бы у него и смех, и разочарование, и недоумение, по меньшей мере улыбку.
Представьте себе: с одной стороны ряд бараков, с другой стороны ряд бараков. Между ними гряда сараев длиной метров сорок. При чем, пристраивались эти сараи уже к большому, каменному. Такие строила местная власть для жителей, а уж потом кто во что горазд. Асфальтированной дороги не было, не положено. Небольшой асфальтированный
тротуар был положен только вдоль четной стороны бараков, мы же жили на нечетной стороне.
Для нас, для мальчишек, главной достопримечательностью были конечно эти самые
сараи. Зимой, когда наметёт побольше снега и возле сараев образовывались большие сугробы, сколько же радости было для нас прыгать с крыш этих самых сараев в эти сугробы.
А летом другая страсть. Мы, мальчишки, залазили в эти самые сараи и тащили оттуда
всё что попадалось под руку. Ведь для нас что было главным: залезть в этот самый сарай, вытащить оттуда что-нибудь, оттащить подальше и бросить. Всё!!!
Хозяева конечно жаловались на нас. Участковый приходил. Поначалу вроде бы даже
протоколы на нас писал. Но потом бросил это дело, а только краснел и потел из-за нас.
Ведь все взрослые понимали, что летом дети предоставлены сами себе. Вот и вытворяют
такое, растут-то без догляда.
Но шло время и озорство как-то само собой уходило. Стал всё больше матери по хо-
зяйству помогать. То одно, то другое, то огород копать и картошку сажать и т.д.
Отец наш вечно где-то пропадал. Но всё равно жили мы бедно, да и остальные люди тоже.
Поэтому младшую сестрёнку мать отвезла к своим родителям, к дедушке и бабушке,
В Белоруссию. Там сестренка и жила до шестилетнего возраста.
Привезли мы её тогда из Белоруссии в начале августа. Наша мать сразу же начала хлопотать насчет места в детском саду. Но с этим было трудно. Детей тогда рождалось много, не успевали детские сады строить. Все эти дни я с сестренкой сидел, присматривал за ней. Но у меня скоро занятия в школе начнутся, я должен был пойти
в четвертый класс. Да! Вот такая нянька была у моей сестры. Но всё равно наша мать
не успевала оформить место в детском саду к 1-му сентября. Поэтому она мне наказала,
что несколько дней сестрёнка будет со мной и чтобы после уроков я быстро шел домой.
Первые дни сентября выдались жаркими, и начались они у меня с неприятностей.
Мать рано уходила на работу. Будила меня перед тем уйти, наказывала мне, чтобы поел сам и накормил сестрёнку Любу. Я так и поступал. Когда уходил в школу, дверь в комнату
запирал на ключ, а сестре велел ждать меня в бараке, либо на переднем крыльце, оно
выходило на улицу, либо на заднем. оно выходило к сараям. Строго настрого наказывал,
чтобы от барака далеко не отходила. Ключ от комнаты мы ей ещё не доверяли, да она
и не умела им пользоваться. В деревне-то их не было.
Учился я в первую смену. Сразу после уроков бежал домой. Но однажды я прибежал со
школы, а сестрёнки Любы не было ни в бараке, ни возле него. Я обежал четыре гряды сараев, которые находились рядом с нашим бараком, сбегал на спортивную площадку,
что была напротив соседнего барака. Но нигде её не было. Я заплакал, стал звать её и
кричать: " Люба! Люба! Где ты? Отзовись!" Сбегал на соседнюю улицу, называлась
она Стахановской, которая перпендикулярно пересекала нашу улицу. По одной стороне
этой улицы шла широкая тенистая аллея. Росли там в основном тополя и ясени. Тремя рядами росли кусты, в некоторых местах весьма густо. Там всё обежал и обыскал.
Всё тщетно. Я плакал и продолжал звать свою сестрёнку Любу. Но она не отзывалась.
Мне было очень плохо. Я вернулся к нашему бараку и стал опять искать её возле него.
Дело в том, что в нашем районе очень много зелени и она могла запросто спрятаться в ней. Чего ей стоит, маленькая, худенькая.
Но я так и не нашёл её ни возле нашего дома. Во дворе её тоже не было.
Тогда я решил ещё раз сбегать на соседнюю улицу, проверить все кусты на этой аллее.
Только побежал я не напрямую, а наискосок, в начало этой самой аллеи. Не добежав метров двадцать, я вижу, идет мне навстречу моя сестренка Люба, как ни в чём ни бывало, что-то держа в руках. Я подбежал к ней.
“Люба! Где ты была? Почему ушла из дома?”- я не ругал её. просто спрашивал -“ Где ты была?”
“ Я там сидела, в кустиках – “сказала она.
“ Давай, показывай.” – сказал я
Она подвела меня к кустам. “ Вот здесь “- сказала она.
Да я возле этого места раза два или три прошёл, а её не заметил. Я стал успокаиваться.
“ Что ты здесь делала?” – спросил я.
“ Играла, с пузыречками.”- сказала она.
И только тут я заметил в её руках два маленьких стеклянных пузырька. Да, у моей сестрёнки не было ещё игрушек. Из деревни-то мы её привезли, а игрушек ещё не купили.
И тут внутри меня стало что-то происходить. Мне стало становиться хорошо, очень
хорошо. Я стал ощущать это всем своим телом, всем своим мозгом. Как же мне было
хорошо в тот момент! Что-то очень нежное и теплое растекалось по всему моему телу.
Да, моя сестрёнка Люба была рядом со мной, и с ней ничего не случилось.
Какое-то теплое и нежное чувство переполняло тогда мою детскую душу.
Я взял её за правое плечо и слегка потряс.
“ Люба, никогда больше не уходи далеко от дома, играй всегда там.”- сказал я ей.
Сказал спокойным голосом, без крика. Затем я взял её за правую руку и мы пошли домой.
Пройдя несколько метров мы остановились. Я прижал её к себе. Несколько секунд я при-
жимал её правой рукой к себе. Лицом она уткнулась мне в живот. Затем я отпустил её,
но продолжал держать её правую руку. Она посмотрела на меня снизу вверх, немного
щурясь от солнца. Такая красивая! Худенькое личико, большие черные глаза, огромные
ресницы. Черные, густые и плотные волосы, короткая стрижка, как у Мирей Матье.
Мы ничего не сказали друг другу и пошли домой. Мне было очень и очень хорошо.
Я иду рядом со своей сестрёнкой Любой….. С ней ничего не случилось…….
Всё наладится….Она просто не привыкла, что у неё есть старший брат… Ничего, привыкнет. Ведь всё это время она росла у дедушки с бабушкой, в деревне.
Всё будет хорошо!
Ещё один случай врезался в мою память, связанный с моей сестрой.
Это сучилось после окончания мной 6-ти классов. Сестренка закончила уже два класса.
Первый месяц каникул я провёл в трудовом лагере от школы. Остальные два месяца дома. Сестра провела две смены в пионерском лагере. Приехала она оттуда только в конце июля. Так что до 1-го сентября мы были вместе дома.
Время проводили либо на речке Татьянке, либо на Орлово-озере.
Это произошло в последних числах июля. Мы были на Орлово-озере.
Купался в основном я. Сестренка боялась воды и не умела плавать. Особенно я любил нырять. Нырял не далеко от берега, стараясь как можно дольше оставаться под водой.
Однажды нырнув вот так, я напоролся право рукой на что-то, было ведь мелко.
Когда вынырнул, то увидел, что правая рука в крови. Две раны, чуть ниже локтя.
Я вышел на берег, вытер кровь футболкой, затем этой же футболкой перетянул
рану как смог. Стали мы с сестрой быстро собираться обратно в город, в больницу.
Добирались около одного часа.
Мы пришли в приёмный покой хирургического отделения обычной больницы для взрослых. Там меня осмотрел врач, мужчина средних лет. Он успокоил меня,
сказал. что ничего страшного, обработают рану, потом уколы от столбняка.
Там же, в приемном покое, сидел мужчина, лет 45-ти – 50-ти, в черных брюках и майке.
Худощавый, темные короткие волосы. Врач ушел, но затем быстро вернулся уже с другим врачом. Они подошли к этому мужчине. Один из них спросил: “Что с вами? Что случилось? “
Мужчина стал рассказывать, что в годы войны его тяжело ранило. Немецкая мина
разорвалась рядом. Всё правое плечо и рука были буквально изрешечены осколками.
Но остался жив. В госпитале осколки извлекли, только он не знает все или нет.
Вначале было ничего, только ныло при сырой и холодной погоде. Но последние месяцы болит очень сильно.
“ Ладно, хорошо” – сказал врач: -“Сейчас вот только мальчику рану обработаем и займемся вами основательно”
Врач обработал мне рану, перебинтовал, сказал, что надо сделать три укола от столбняка, через двадцать минут каждый. Мне сделали первый укол.
Всё это время моя сестрёнка Люба находилась здесь же, в приемном покое и всё это видела.
“ Ну что, идем” – сказал мне врач. Второй врач продолжал разговаривать с этим мужчиной. Мы вышли. Возле выхода из приемного покоя стояла беседка. Мы сели, врач
закурил. Ко мне подошла сестренка Люба. Она как-то нежно и осторожно коснулась своей маленькой ладонью бинтов, Я почувствовал, как по ране, по руке пошло какое-то тепло, что-то приятное пошло.
“Тебе больно?”- тихо спросила она.
“ Нет,” – ответил я: “ Только немного щиплет.”
Мы дождались, когда мне сделают все три укола и после этого пошли домой.
Прошло время.
Примерно в начале октября на уроке труда я сильно порезал левую ладонь.
Наш учитель по труду Евгений Васильевич залил рану йодом, замотал бинтом как смог,
и сказал. чтобы я как можно быстрее бежал в больницу. Я оделся и не спеша пошел.
Пришел я в тот же самый приемный покой, того же самого хирургического отделения.
Стал ждать врача.
На кушетке сидел какой-то мужчина. Возле него суетилась женщина.
Мне показалось, что я где-то уже видел этого мужчину, знакомые черты лица,
темные короткие волосы. Он сидел в брюках, в ботинках и в майке. Я вспомнил!
Да это же тот самый мужчина, которого я видел здесь летом, когда с пораненной рукой
пришел с Орлово-озера
Да, да! Он самый!
Только вот правой руки у него уже не было, по самое плечо.
Правое плечо было заклеено марлей.
Я всё понял. Мне стало как-то не по себе, плохо мне стало.
Так я впервые столкнулся с войной. Потом было еще.
Шёл октябрь 1970 года
Пучков Н.В. 02 ноября 2018 года