Сентиментальный фраер. Лагерные хроники

 

                (Из записей Марка Неснова)

Витя Кочкин был говорун и романтик, каких я не встречал ни до него, ни после.
Клички у него никакой не было.
Так и говорили:
- Витя Кочкин.

Он постоянно рассказывал какие-то истории, в которых обязательно было место подвигу.
Его подвигу.
В любом рассказе он всегда был главным героем, совершающим что-нибудь выдающееся, а то и героическое.

Рот  у него никогда не закрывался и говорил он с серьёзным видом всякие фантазии и глупости.
Каждая его история обязательно заканчивалась какой-либо сентенцией или моралью.

Особенно много он рассказывал о своей любимой девушке Жанне, которая, по его словам, была в него влюблена до умопомрачения.
Любой случай, рассказанный им о Жанне, заканчивался словами:
-Но она меня любила страшно!

Разобрать, где Витя врет, а где говорит правду, было невозможно, а потому слушали его всегда в пол-уха, не прерывая и не смеясь над ним, потому что парень он был из «путёвых» и высмеивать себя, за просто так, не позволил бы никому.
Да и вреда от его рассказов никому не было.

Хотя многие между собой называли его «сентиментальный фраер».

Это много позже я  понял, что такая болтовня помогает многим людям снимать психологический стресс или душевную травму.
А тогда я вынужден был просто терпеть Витины истории, потому что жили мы в одной секции и работали в одной бригаде.

Существовала на свете такая Жанна или Витя придумал её, чтобы иметь для своей души хоть какую-то опору, с которой ему легче будет отбывать свою пятнашку, мне неизвестно до сих пор.

Сидел он, по-моему, за убийство, но точно не помню, потому что в лагере причина посадки дело десятое.

Главное – это то, что ты есть сейчас.
По лагерным понятиям, Витя Кочкин был мужик правильный.

А быть болтуном в лагере никому не запрещено, если твоя болтовня никого не трогает.
У каждого свои заморочки.

Со временем, мифическая девушка Жанна стала для нас символом женской верности и любви, правда, с некоторым налётом незлой иронии.

Кто-нибудь из жуликов мечтательно закатывал глаза и, растягивая слова, говорил:
-Вот освобожусь, найду себе доярку по имени Жанна и буду на завалинке молочко попивать, да Жанну поглаживать.
Пить я, конечно, брошу.
Это я запросто –  ты же меня знаешь, Вася!»

И хотя мало кто из жуликов всерьёз верил в такое своё светлое будущее, но мечтать, как говорится, никому не вредно и не запрещено.


…В вагонзаке, по дороге на Север, мы оказались с Витей в одном купе.
В соседнем купе находились женщины, и Витя стал крутить любовь с одной молодой и симпатичной девицей по имени Эльвира, что для подобных ситуаций было делом обычным.
Витя уверял, что она похожа на его Жанну, как две капли воды.

Когда Эльвиру выводили в туалет, она подходила к нашей решётке и страстно целовалась с Витей через ячейку.
Они обещали друг другу писать, ждать и многие другие обычные для такого случая глупости, которые, обычно, сразу же забываются при расставании, без осуждений и обид.

Но видимо, все Витины фантазии про любовь настолько много места занимали в его сознании, что вспыхнувшее вдруг чувство наполнило его жизнь отсутствующими доселе смыслом и надеждой.

В общем, Витя влюбился самым отчаянным и дурацким образом.

По Эльвире тоже было видно, что к Вите она неравнодушна, но кто в лагере серьёзно относится к словам и обещаниям женщин, отбывающих срок.
Разве только неисправимые романтики или  наивные идиоты.

Прошло дня два или три их всё возрастающей любви, когда однажды вечером Эльвиру конвой увёл в своё купе «помыть полы».

Витя не находил себе места.

Возвратилась она часа через два прилично выпившая и потрёпанная, но довольная и весёлая.
Как ни в чём ни бывало, она продолжила с Витей разговор про их любовь.
А когда он прямо заявил ей, что она там кувыркалась с солдатами, она спокойно и серьёзно ответила:
-А ты что думаешь, что я мужиков раньше не видела?
Да я их перевидала столько, что тебе и не снилось.
У меня даже статья молодёжная.
Только это всё к любви не имеет никакого отношения.
Я их и не помню. Я их и за людей не считаю.
А когда выйду замуж, то вообще ни на кого, кроме мужа, смотреть не буду.

Но Витю это не убеждало.
Он замолчал, замкнулся в себе и перестал разговаривать с Эльвирой, которая не прекращала развивать ему свой философский подход к любви и браку.

Не разговаривал Витя и с нами.

По-моему, всю ночь он не спал.

А наутро, когда нас по одному стали выводить в вагонный туалет, он набросился на сержанта, сбил его с ног и попытался вырваться из вагона.

Как это всё происходило, мы не видели, но слышали крики и возню, а потом долгое избиение Вити конвоем.

В купе он не вернулся.
Солдаты сказали, что его увезли в местную тюремную больницу.

Больше я никогда о Вите не слышал.

Но всю свою  жизнь, услышав чьи–либо откровения о страстной, верной и вечной любви, я всегда вспоминаю наивного и мечтательного Витю Кочкина и его знаменитую фразу: о том, что «Она его любила страшно».