Только в коляске - 3
Когда уже казалось, что смерть, Бог неожиданно послал мне Веронику.
Вот именно послал: она шла по Гавелаку своей летящей походкой прямо на меня, меня не замечая. Тогда я сказала "Вероника, постой. Я хочу вернуться к оригиналам. Мне нужно масло на холсте, Прагу". Она спокойно ответила "Я начала новую коллекцию. "Золотая Прага" называется. Там, конечно, масло на холсте, но есть еще и золото, и кое-где серебро. Сделала первых четыре работы. Принести?" Я пропищала "Принеси, конечно. И еще четыре сделай. Мне надо для начала хотя бы семь". Она тогда улыбнулась "Все будет, дай срок".
А у меня срока не было. Мне нужно было ложиться в клинику на "бриллиантовый" курс химии - и - радиотерапии, на три недели, там тогда еще каждый койко-день сто крон стоил, а денег не было не то, что на койко-день, но и на станек день через день. Я в первый же день продала два холста из четырех, и через три дня Вероника принесла мне пять. Из семи я продала четыре, и через пять дней она принесла мне их десять. Только-только мы жилу нащупали, уже любимые городские пейзажи определились, хиты коллекции, тут бы работать и работать, а я в клинику легла. Хорошо еще, Дима мое место на мое имя брал, и немножко мне за это приплачивал. Я помню, что чуть ли не на следующий день после клиники на работу выскочила. Кругом мороз, а у меня попа горит, как у павиана, я на ней сидеть не могу. А холсты все продаются и продаются. Мне и сидеть некогда. Вероника своих учеников из своей художественной школы к процессу подключила, я, говорит, уже как Микеланджело, только последних три точки ставлю. Все равно работ не хватает. Мы довели коллекцию до двадцати пейзажей, я потихоньку голову стала поднимать, расплатилась с самыми вопиющими долгами, пополнила коллекции "сопутствующих" авторов, тут бац, не помогла химия и радиотерапия. Надо операцию делать. Только-бы-только начинать жить, а тут смерть. Мне правда казалось, что операция - это смерть. Потому что если не будет попы - откуда ноги будут расти? "Ты нам это брось, - сказала Вероника, накануне операции принеся мне баночку собственного облепихового варенья на станек (я работала до последнего мгновения), - ты нам живая нужна! У меня трое детей, Ира! Они все за тебя молиться будут!".
Даже не буду описывать как все, буквально все, боролись за меня! И врачи, и медсестры, и подруги, коллеги, и Виталик, и даже Али сразу же после реанимации ко мне пришел, уже в общую палату, но главное - дочь, моя косуля, моя ветка золотая, она если работала с первой смены - приходила ко мне после трех, а если работала со второй - приходила с утра. Каждый день, каждый божий день она приходила ко мне и ухаживала за мной. Я даже ей первой разрешила промыть мне открытую рану. Ни медсестре не далась, ни сама бы не смогла. Потом-то, конечно, она меня уговорила, что это не так страшно, и я сама справлюсь, но все равно, вместо обещанной недели я пролежала в клинике три недели ( слава богу, отменили плату за койко-место к тому времени), и еще подписала бумаги, где обязалась соблюдать постельный режим дома в течении месяца. Люся! Люся все это время брала мой станек на мое имя и немножко мне за это приплачивала. Мало того, она взяла работы Вероники на половину одной из своих папок, и ее продавец Валера регулярно продавал их, передавая через Люсю все деньги мне, он даже отказывался от законных десяти процентов. А коллеги, опять же, по инициативе Люси, собрали мне пять тысяч на то, чтоб я на постельном режиме регулярно пила куриные бульончики.
Они все меня выходили. И врачи, и медсестры, и подруги, и коллеги, и даже Али, который целый год еще продолжал со мной встречаться по ближайшим барам, но уже как "друг", из серии, "когда твой друг в крови - будь рядом до конца!", а прошлым летом ввели закон, что в барах и ресторанах курить запрещается, мы еще с месяц помыкались в подворотне каварны "Комедия", где курить разрешалось, но было не в кайф, и Али сказал "дадим себе паузу", и расстался со мной. Когда твой друг в крови, даже если это внутреннее кровотечение, это очень напрягает. А тут еще курить нельзя. Но зато за меня взялись "Прогулки с писателем" Левицкого. Это Сергей Левицкий заставил меня встать на ноги, и отшагав восемнадцать километров, поверить, что ноги могут расти и не из попы.
И когда я окончательно поняла, что из всех - только Али сбежал - я начала молиться на Веронику. А что - ее дети молились за меня, я за нее, у нас работа закипела. Мы даже зиму пережили без особых потерь, а уж как меня порадовал нынешний февраль! Родился Дада. Солнце мое! Свет моих очей!!!
Лето было роскошным. Лето было бы самым лучшим в моей жизни летом, если б не Игорь и мама. Если б не мама!
Здравствуй, мамочка! Вот уже минуло два месяца, как ты умерла. И ты знаешь, я перестала писать. Еще по инерции про Шумаву написала, уж больно люб был мне Дада, словно как утешение за твой уход, эта новая, доверчивая, расцветающая жизнь, но себя не обмануть. Что такое моя писанина в течение последних одиннадцати лет, как не игры резвящегося дитя под неусыпным оком матери?
Тебя не стало, и игры мне теперь не к лицу.