Познакомились они первого сентября, когда в первый класс пошли. В одна тыща девятьсот шестьдесят первом году. Школа в центре центровом Москвы. Не просто школа, а для кого надо школа. Были такие школы в начале шестидесятых. Они и сейчас есть, только сейчас еще много чего есть, и никого не удивить. А тогда такая школа, может, на целый район одна была — с улицы не зайти. Ну, конечно, зайти можно, иначе как в нее пешком-то? — но точно с улицы не зайти, ну, вы меня поняли.
Все трое были инвалидами по пятому пункту. Умный — тот явный, Надежный — тот скрытый, Гений — тот на фейс точно, а по документам ну если не якут, то близко. Но это уже потом все стало понятно, лет через десять. Кстати, забегая вперед, никто из них не уехал. Даже не помышлял. Несмотря на инвалидность.
Строго говоря, их в тусе четверо было. Но с четвертым я не знаком, поэтому мы с вами сделаем вид, что его нет, никогда не было, и я вам ничего не говорил. А этих троих — так получилось — узнал я как облупленных.
Ребята они были драйвовые, не ленивые, позитивные. Короче, классные ребята, что надо. Школу закончили без труда, рассосались по институтам — все трое, кстати, с первой попытки. Умный — в доктора, Надежный и Гений — в инженера. Как по восемнадцать стукнуло, переженились. Акселерация же, туды ее в качель.
У Умного жена выдалась занудная, но добрая. У Надежного — умная, легкая и красивая. А Гения — вот хрен пойми, как его угораздило; «Небесные ласточки», да и только. Даже расшифровывать не хочу.
Дети, кстати, у них у всех получились — высший класс. Тем детям сегодня за сорок, так что говорю, зная о результатах.
Умный на эту работу устроился, быстро оказался на хорошем счету — там реально было за что. Через год привел Надежного, тот тоже сразу прижился: не умный, но надежный. А если есть один умный и еще один надежный, это большое дело.
Через полгода они Гения просто так в гости затащили. А он же Гений. Как слово-другое скажет, так понимающий народ штабелями ложится. Это я без иронии. Опять вперед забегая, когда Стив Возняк первый раз в Москву приезжал, Гений к нему случайно подошел, несколькими словами обмолвился — тут Стив заторчал, потеряв ориентацию во времени и пространстве. Вот такой он был, Гений. Я ему потом — да ты чё, это же Стив Возняк! — а он: Мишаня, не сотвори себе кумира. И ржет в свою сигарету, к нижней губе прилепленную. Вот такой Гений. Настоящий.
Так вот. Гений зашел последним, после Умного и Надежного. Ну и, конечно, остался — начальство тоже умное было, моментально просекло, кто такой, ну и приложили все усилия.
И это было началом конца.
Бритва там много лет работала. Язык, как бритва. Мордашка с ироничной ухмылкой. Голос грудной, низкий, русалочий. Так посмотреть, вроде ничего особенного. Но как она держала сигарету! Да и вообще — как она держала этот мир! Есть такие женщины. Женщины-явления. Лиля Брик, например. Тоже обойдемся без расшифровки.
Умный был реально умный. Он с Бритвой только бухал изредка, когда был еще один в коллективе, без Надежного и Гения. И никаких глупостей. Это его и спасло.
Надежный на Бритву запал. Но у Надежного была жена. Как мы помним, умная, легкая и красивая. Она Бритву хорошо знала, и как-то так построила все, что Бритва лезвиями своими полязгала, и от Надежного отвалила. Обошлось — на время — без потерь.
И тут — Гений. Наверное, она его и взаправду любила. Но она же — Бритва, а бритвы не могут без дела. И Гений пошел на слайсы. Сначала медленно, вроде как в шутку. А потом она набрала обороты. И не было такой силы в природе, чтобы ее остановить.
Жена Гения, понятно, быстро пошла лесом. И вспоминать не будем. Гений же с Бритвой строили рай в шалаше. Шалаш с виду был вполне приличный, и все бы ничего, но держался он на крови Гения, склеивавшей все это непотребство.
Бритва вошла во вкус. Там, где можно — и нужно было — не двигать лезвием, все равно делала пару-тройку надрезов. Ну, а уж в остальных случаях начиналась полная шинковка и месилово. Гений истекал кровью, но он был гением, а еще он любил ее. Поэтому ему не было больно.
Тут пришли девяностые. Страна сказала «кирдык, бля!», и стала резко трансформироваться. Что ей было до всяких там букашек, людишек и гениев — одни сдохнут, следом новых нарожают, делов-то… Правда, Рыжий?
После очередного взмаха лезвия Бритвы — Гений в первый раз ей возразил. Лучше бы он этого не делал. Впрочем — что лучше, что хуже: результат один и тот же. Бритва в ответ резанула еще. И еще. И стократ еще.
А у Гения земля уходила из-под ног. У него все рушилось с какой-то жуткой скоростью. Но кого это волновало? Бритва раскрошила шалаш и вышла вон. У нее на очереди был Надежный. По Надежному она прошлась быстрее, чем по Гению. Так же мощно-кроваво. Но у Надежного была жена. Умная, легкая и красивая. И когда Надежный упал фаршем на заплеванный пол, она сбегала за мертвой и живой водой, и по кусочкам его собрала. И у Надежного в итоге осталось все, что было. Себя, правда, потерял. Но кого это в наши времена волнует, не смешите, ёпт.
А Гения собирать было некому. Гений заболел. Тяжко. Безысходно. Он лишился всего. Только себя не потерял. Потому что был Гением, а гений и злодейство… Гении не могут терять себя, иначе они не гении.
Я любил его. Его улыбку. Его эмвэтэушный юмор. Любил, когда он злился. Любил, когда он в мой адрес ругался матом. Он надувал щеки, хмурил брови — а выходило-то совсем беззлобно. Ему было, за что ругать меня: я напросился к нему в ученики. Я правда старался, и ругани становилось все меньше и меньше. Два раза он меня похвалил, и я был на двадцать седьмом небе. А потом у меня началась совсем другая жизнь, и я потерял их из виду — Умного, Надежного, и моего Гения.
Двадцать пять лет спустя я нашел его. Ужаснулся тому, что случилось вокруг него. «Мы обязательно встретимся, Гений! Вот как плюхнусь в Шереметьево, так на следующий день, да-да, точно!..» — я не успел.
Я поставил портрет Гения на скринсейвер. Я улыбаюсь ему. Как будто и не было тридцати с лишним лет. Как будто и не было никаких бритв. Он улыбается мне:
— Мишаня, не сотвори себе кумира!
Прости, Гений. За всё и за всех. Прости. Ты сможешь. Ты Гений.
***
Памяти Гения (3 апреля 1954 — 29 августа 2017).
***
02.11.2018