Чтобы дойти до наших журналистов, нужно сначала миновать кухоньку, расположенную в отдельной, довольно уютной, нише, свернуть направо, пройти через галерею, в которой я вчера так удачно приложилась головой, и выйти в ещё один блок, в котором располагаются комнаты наших верстальщиков и журналистов. Что касается Марии Семёновны, то она обитает на первом этаже, рядом с кабинетом шефа. Я на минуту задумалась. То ли сразу к Ксеньке бежать, то ли спуститься к главному редактору? Пересилила моя врождённая ответственность и уважение к начальству.
Первой, кто встретился мне на первом этаже, оказалась Настюха. Она с задумчивым видом сидела на диванчике в холле, прихлёбывала что-то горячее из своей огромной жёлтой кружки и болтала ногой.
– Привет, Насть! – улыбнулась я секретарше. – А ты чего это тут сидишь?
– У шефа важный разговор! – прошептала Настя, кивая на закрытую дверь директорского кабинета.
– А-а-а... – заинтригованно протянула я.
Мне стало жутко любопытно. Зимин вообще был загадочной фигурой для меня. Вот уже год, как я работаю в издательстве, а ещё не поняла, что он за человек. Мне кажется, и никто из наших не мог похвалиться большей осведомлённостью. Даже Настька и Мария Семёновна. Хотя наша редакторша, как правая рука великого и грозного, должна была хоть что-то знать про шефа, но, по-моему, и она пребывает в неведении.
– А кто у него там?
– Вольский!
– Сам? – ещё больше заинтересовалась я. – Как это он снизошёл до нас?
– Сама удивляюсь!
– И давно они заседают?
– Уже час точно, – взглянула на наручные часики Настасья.
– Час? – удивилась я.
Значит, когда шеф просил меня поработать с книгой Вольского, тот уже сидел в его кабинете? Странно, очень странно. Почему меня это удивило, я и сама не могла понять, но было что-то в этом обстоятельстве необычное. Я подошла ближе к двери и прислушалась. Увы, с той стороны не раздавалось ни одного звука.
– Ты чего, Саш? – озадаченно посмотрела на меня Настя.
– Да так, – неопределённо ответила я. – Насть, ты не знаешь, Мария Семёновна у себя?
– Вроде да, – Настя отхлебнула из кружки. – Слушай, Саш, ты же у Серебрякова была, я совсем забыла! Натаха рассказывала, он жуткий красавчик и бабник, она тут вся слюнями изошлась от зависти, что не её на интервью отправили.
– Обычный дядька, что вы так к нему прицепились? – вспылила я.
– А что я такого сказала?
– Да ну тебя! – я дёрнулась дальше по коридору и чуть ли не с размаху вломилась к главному редактору в кабинет. – Марь Семённа, к вам можно?
– Заходи, Александра, – посмотрела она на меня поверх очков. – Прибыла?
– Ага, – я рухнула на стул для посетителей с видом уставшего, но довольного жизнью человека. – Можете меня поздравить, Марь Семённа, я взяла первое в своей жизни интервью!
– Мои поздравления, Саша, – улыбнулась она. – Вид у тебя счастливый, значит, всё прошло хорошо. Как тебе Серебряков?
– Очень интересный человек, – не стала лукавить я. – Я постараюсь к завтрашнему дню расшифровать запись, и вы сами в этом убедитесь.
– Буду ждать, – усмехнулась редакторша. – Ксения сказала, что художник хотел видеть именно тебя. А ты что же, знакома с ним была раньше?
– Нет, – помотала я головой. – Я, честно говоря, сама удивилась его странному заявлению. Возможно, он просто не любит журналистов? Но это же неважно теперь, правда, Марь Семённа? Главное, что интервью теперь у нас в кармане!
– Совершенно с тобой согласна, – Мария Семёновна помолчала.
Её серые глаза внимательно смотрели на меня.
«Ну вот, кажется, сейчас начнётся!» – с тоской подумала я.
– Саша, мне нужно обсудить с тобой один очень важный вопрос.
– Слушаю вас, Мария Семёновна, – я выпрямила спину.
– Ты работаешь у нас уже год, – издалека начала она, – и за это время могла убедиться в том, что я, в силу своей должности, отвечаю не только за своевременную сдачу наших журналов в печать. На моих плечах также лежит и поддержание здоровой атмосферы среди наших сотрудников. И ты сама понимаешь, что, работая в сугубо женском коллективе, сделать это не всегда просто.
Я неуверенно кивнула. Что-то мне пока непонятно, куда клонит эта женщина.
– У нас работают разные люди с различными, порой очень своеобразными характерами, с каждым из которых приходится считаться. Да...
Мария Семёновна опять замолчала. Видно было, что тема разговора была для неё не очень удобной. Я сидела тихо, как мышка.
– Ладно, не буду ходить вокруг да около. Вчера в нашем коллективе случилось нечто не совсем обычное. Ты догадываешься, что я говорю о твоих странных словах, заставивших удивиться не только экзальтированных особ вроде нашей Софии, но и меня, практичного и рассудительного человека. И сейчас я бы хотела получить от тебя разумное объяснение произошедшему.
– Я понимаю, – вздохнула я.
А я-то как хотела бы получить это объяснение!
– Ты знаешь, Александра, что ни в какие мистические штуки и глупое ясновидение я не верю, так что прошу тебя найти такие слова, которые в полной мере смогут меня убедить.
Мда, задачка... Я удручающе посмотрела в окно. Ну, расскажу я сейчас правду, и что это изменит? Только добавит ещё больше недоверия и путаницы. Эх, Шурка, и почему ты раньше не продумала свою тактику вместо того, чтобы предаваться дурацким мечтам о красавчике художнике?
– Мария Семёновна, – я перевела взгляд в стальные глаза главного редактора. – Всё дело в том, что... что...
Всё-таки даже таких непутёвых девах, как я, оберегают ангелы! В ту же секунду, когда с моих губ приготовились слететь неосторожные слова, в дверь кабинета кто-то постучался.
– Входите! – громко произнесла Мария Семёновна.
Дверь размашисто распахнулась. На пороге появился мужчина лет тридцати-тридцати пяти, с уверенной улыбкой мачо, яркой красной кепкой, сдвинутой на лоб и закрывающей пол-лица, в потёртых джинсах с большущей дырой на левой коленке и с жёлтым клетчатым рюкзаком на плече.
– Добрый день! Мария Семёновна? – полувопросительно спросил он, не переставая улыбаться.
– Здравствуйте. Да, я Мария Семёновна, – ответила редакторша. – А вы, наверное, Дмитрий?
– Так точно! – оглушительно отрапортовал незнакомец. – Дмитрий Бабочкин, к вашим услугам!
– Очень приятно, – улыбнулась в ответ Мария Семёновна. – Прошу вас, присаживайтесь.
– Спасибо! – скинув с плеча рюкзак и повесив его на спинку стула, парень пружинисто сел.
Мария Семёновна посмотрела на меня.
– Саша, обсудим наши дела попозже, хорошо?
– Конечно, Марь Семённа! – вздохнула я с облегчением и вскочила.
Парень с забавной фамилией поднялся тоже и, сделав шаг ко мне, замер. Лицо у него при этом стало таким глупо-счастливым, что мне стало смешно. Я попыталась обойти этого типа слева, но почувствовала на своей руке железную хватку и в недоумении остановилась. Что это ещё за номер?
– Санька, ты что, не узнала меня? – округлил наглый посетитель глаза.
– Не-е-ет, – попыталась освободить свою руку я. – Мы разве знакомы?
– Ещё как! Это же я, Митя! – он ещё сильнее сжал моё запястье. – Ты что, забыла?!
– Ми-и-итя? – протянула я. – Какой Митя?
– Митя Шапкин! – странный незнакомец рывком стянул с себя кепку. – Ну?
– Шапкин? – в моей голове, наконец, стало проясняться. – Из нашей школы?
– Ну конечно же! – парень изо всех сил потряс мою руку. – Узнала наконец! Я тебя тоже не сразу признал, только когда голос услышал, в голове что-то щёлкнуло, и до меня дошло, что это же Санька Ковалёва!
– Слушай, Мить, давай потом пообщаемся, ладно? – я оглянулась на Марию Семёновну. – У меня работы много.
– Так мы теперь вместе работать будем! – радостно ухнул Митька. – Я же к вам устраиваюсь!
– Кем? – удивилась я.
– Фотографом!
– А-а-а! Хорошие фотографы нам нужны, – кивнула бодро я, ещё раз оглянувшись на нашего редактора.
Глаза её почему-то улыбались.
– Тогда вам повезло, потому что я и есть хороший! – уверенным тоном заявил посетитель.
– Подожди-ка, – ещё одно воспоминание вспыхнуло у меня в голове, – Бабочкин... Бабочкин... Ты, случайно, не тот самый Бабочкин, выставка которого проходила у нас летом? В галерее искусств?
– Случайно тот! – гордо произнёс мой бывший однокашник.
– Вау! – открыла рот я. – Вот это да! Так ты же талант! Марь Семённа, помните, я рассказывала про удивительную фотовыставку? Помните? Так это, оказывается, Митькины работы! А я и не знала...
– Совершенно верно, Саша, – подтвердила Мария Семёновна. – Я ещё тогда, после твоих восторженных отзывов, связалась с автором этих работ, и вот он перед нами!
– Класс! – я даже подпрыгнула от захвативших меня чувств. – Какая вы молодец, Марь Семённа! И ты, Митька, тоже! Я так рада! Пойду девчонкам расскажу! Увидимся, Мить!
И я быстрее ветра выскочила из кабинета под весёлый смешок своей начальницы. Дверь захлопнулась с оглушительным залпом пробки от шампанского. Я бросилась к лестнице.
Ну надо же, Митька Шапкин! И как я могла его не узнать? Я ведь была влюблена в этого симпатягу ещё в восьмом классе! У нас тогда в школе открылась студия фотографии, куда я, как большая любительница куда-нибудь встрять, сразу же записалась. Таких любителей собралось, помню, человек двадцать, и Митька был в их числе. Долго я посещать эти занятия не смогла в силу своей занятости в музыкальной школе, но симпатичного жизнерадостного старшеклассника запомнила. Какое-то время я бегала за ним незаметным хвостиком, и даже, помню, кругами ходила около его дома, делая вид, что оказалась тут совершенно случайно. А через год Митька окончил школу и уехал поступать то ли в Москву, то ли в Питер. Переживала я тогда страшно. Ксенька, с которой мы в ту пору жили на одной лестничной площадке, знала про тайную мою любовь и утешала, как могла. Впрочем, моих страданий хватило ненадолго. Вскоре я попала в больницу с воспалением лёгких, а когда выписалась оттуда, ни про какого Дмитрия Шапкина уже не помнила, как будто его и не было в моей жизни. Больница вылечила не только моё простуженное тело, но ещё и душу, чему я была очень рада. Правда, я подозреваю, что не только смена обстановки повлияла на моё исцеление, но ещё и синие глаза мальчика, который лежал в соседней палате и с которым мы встречались по вечерам перед телевизором в больничном холле, но факт остаётся фактом – мысли о Шапкине полностью выскочили из моей головы.
А Митька, значит, всё-таки стал фотографом! Надо же... Вот Ксенька удивится, когда узнает о нашем новом сотруднике!
Бегом поднявшись по лестнице, я, не останавливаясь, пролетела мимо менеджерской, миновала кухню, свернула за угол и помчалась вперёд, к комнате журналистов. Навстречу мне приближалась темнота нашей галереи. Я сбавила бег, потом перешла на шаг, а перед самой границей света и тени вовсе остановилась. Я ведь не была здесь со вчерашнего дня, с тех самых пор, когда мы с Зинаидой, успешно сдав номер и ночной пост, покинули кабинет верстальщиков. Зинка-то потом, конечно, вернулась к себе, а меня мотало по дому в суете наступившего дня, но ни разу больше не заносило в эпицентр ночных событий.
Я глубоко вздохнула. В голове возникла трусливая мысль: может быть, подождать кого-нибудь здесь, так, на всякий случай? Я сделала несколько шагов туда-сюда, задумчиво посматривая на живую темноту. Нет, так не пойдёт. Мне тут ещё работать, не буду же я каждый раз ходить с сопровождением, как маленькая девочка! Я прикоснулась ладошкой к стене. Почувствовав под пальцами живую теплоту Дома, я приободрилась и храбро шагнула вперёд, не отрывая руку от стенки. Галерея приняла меня в себя, окружив странной густой тишиной. Я глубоко вздохнула. Эта тишина, казалось, проникала в меня, впитывалась в кожу, заползала в уши и нос, и через несколько осторожных шагов мне показалось, что я пропала. Я, Шурка Ковалёва, со смешным вздёрнутым кверху носом и очками со сломанной дужкой, вдруг исчезла. Совсем. Это было необъяснимое ощущение, очень тонкое и немного жуткое. Как будто какое-то чужое пространство незаметно зашло в меня и стало мной.
– Я – это я или не я? – незнакомым голосом спросила я. – Если не я, то где я? А если я, то что со мной происходит?
Одно я понимала точно – мне нисколечки не страшно. Совсем. Ни капельки. И то внутри меня, которое я сначала приняла за чужое, вдруг сделалось таким родным и своим, что мне стало смешно, как я могла раньше этого бояться? Я накрыла левой ладошкой золотого зверя на своей груди. Мне показалось или он на самом деле потёрся об меня горячей щекой?
– Хороший котик, – вслух сказала я и тоже погладила фигурку в ответ. Протяжный вздох, который раздался вслед за моим прикосновением, прозвучал очень отчётливо. Я улыбнулась. И в ту же секунду впереди открылась дверь, впустив в пространство галереи – а значит, и в меня – поток света.
– Шурка, это ты, что ли? – в проёме обрисовался женский силуэт.
Мне понадобилось несколько долгих секунд, чтобы сообразить, кто передо мной. Настолько долгих, что пространство, которое было во мне, сгустилось и вновь стало прежней Шуркой Ковалёвой всё тех же тридцати лет отроду.
– Я, кто же ещё? – сказала я своим обычным голосом и переступила границу двух миров. Дверь за мной с силой захлопнулась, обдав по спине прохладным ветерком. – Привет, Ксень! Здрасте, Антонина Юрьевна!
– О, в нашем журналистском полку прибыло! – бодро откликнулась на моё приветствие Антонина Баруздинская, наша старейшая сотрудница, ближайшая подруга Марии Семёновны, классный журналист и добрейшей души женщина с неистощимым чувством юмора.
Если я когда и хотела быть на кого-то похожей, то именно на неё, нашу Тонкую Тоню, как называли её в нашем коллективе.
– Вам уже поведали о моих похождениях по подмосткам, Антонина Юрьевна? – спросила я, забравшись с ногами на своё любимое место в этой комнате – на подоконник.
– Только о первых ваших шагах, Саша, – усмехнулась Тоня. – А если быть точнее, о первых звонках, после которых, собственно, и начинается самое главное представление. И как постановка, удалась?
– Вполне, – заверила я. – Все роли разыграны, как по нотам, чему есть свидетельство в виде красивого баритона и цветных фотоснимков. Как заказывали, Антонина Юрьевна.
– Тебе помочь с расшифровкой, Шурка? – деловито встряла Ксенька.
– Я сама попробую, Сень, ладно?
– Смотри, а то у меня сейчас есть время.
– Я думаю, Александра вполне справится и без нашей помощи, – улыбнулась Антонина. – С её-то слухом перевести голос в буквы – раз плюнуть.
– Не буду спорить, – хмыкнула я. – Сень, я чего пришла-то. Наташка сказала, ты мои наушники утащила.
– Да-да, они у меня, – Ксюша отодвинула верхний ящик своего стола и выудила оттуда чёрные проводки. – Забирай, подруга.
– Спасибо, – я запихнула наушники в карман юбки и спрыгнула с подоконника. – Тогда я пойду. Работы до фига и больше, а ещё меня шеф попросил помочь с текстом и фотками для Вольского.
– С фотками? – Тоня с Ксюшей удивлённо переглянулись. – А почему именно тебя? Разве ты разбираешься в фотоделе?
– Кстати, о фотоделе! – ударила я себя по лбу и вновь залезла на подоконник. – Ты знаешь, Ксенька, кто у нас теперь будет работать?
– Кто?
– Ну, подумай, подумай сама. Человек, который очень хорошо разбирается в этом самом фотоделе.
– Да откуда я знаю, Шурка?
– Вспомни, подруга, как я вам всем уши прожужжала про одного фотографа с выставки.
– А, тот самый? Как же его... Птичкин?
– Бабочкин! – я очень изящно помахала руками в воздухе. – Но это ещё не все сюрпризы! Ты знаешь, кто скрывается под этой оперившейся личинкой?
– Да говори уже, Шурка, не тяни!
– Митька Шапкин, собственной персоной! – громовым голосом закончила я.
– Да ладно! – опешила моя подруга. – Ты уверена?
– Ещё как! Я видела его десять минут назад, как вижу тебя сейчас, и он пришёл как раз устраиваться к нам на работу. Фотографом. Вот.
– Ну и дела-а-а, – протянула Ксенька. – А он тебя узнал?
– По голосу, – хмыкнула я.
– А ты его?
– А я его совсем не узнала. Прикинь, ни одного подозрения не возникло.
– Да-а-а... Ну и новость!
– А кто такой этот Шапкин-Бабочкин, барышни? – заинтересовалась Антонина.
– Вы как раз тогда в отпуске были, Антонина Юрьевна, – вспомнила Ксенька, – когда наша Шурочка ходила на фотовыставку, откуда прибежала с совершенно безумными глазами. Я, сказала она, таких пронзительных фотографий ещё никогда не видывала.
– Чем же они вас пронзили, Саша?
– Словами это трудно передать, Антонина Юрьевна. Они все были чёрно-белые и такие острые, что этим своим остриём вонзались в самую душу. Нет, не могу объяснить. Но думаю, теперь мы все сможем их оценить, раз Митька будет работать тут, в «Симфонии».
– Что ж, интересно, интересно, – улыбнулась Антонина. – Люблю, знаете ли, качественное искусство.
– Знаем! – в один голос воскликнули мы с Ксенькой.
Наша Антонина Юрьевна, помимо своей непосредственной профессии журналиста, обладала ещё и тонким чувством стиля и вкуса, что отражалось не только в её постоянных посещениях театров, выставок и концертов, но и в умении надевать на себя такие штуки, которые на других смотрелись бы слишком эксцентрично, но на нашей Тонкой Тоне – изящно и оригинально. К слову сказать, Антонина Юрьевна, к своим пятидесяти с хвостиком, обладала великолепной фигуркой гимназистки, и это при том, что у неё было трое взрослых детей! Хотела бы я иметь такие данные, уж тогда никакой, даже самый гениальный, художник не прошёл бы мимо моей красоты!
– Ладно, девушки, я пойду, – я опять спрыгнула с подоконника. – Шеф велел к завтрашнему дню управиться с текстом, а я ещё даже не приступала.
– Подождите, Саша, я с вами, мне к Маше нужно спуститься, – остановила меня Антонина. – Момент, только сигареты захвачу.
– Жду, – коротко ответила я, немного огорчившись такой просьбе.
Мне хотелось ещё раз пройти через необычные ощущения, которые я испытала несколько минут назад, но ничего не поделаешь. Ладно, успею ещё, мысленно махнула я рукой.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/11/01/933