Надсмотрщик

Алексей Шутёмов
  Мерно шумят вентиляторы компьютера. Белёсый свет экономичной лампы, к которому я никак не могу привыкнуть. Двое из смены выдрали лист из тетради для докладов, расчертили шариковой ручкой, выложили монеты из кошельков, играют в шахматы. И только один сидит у экрана, в наушниках, — только один! Так старательно исполняются обязанности...

  Выхожу на улицу. Тихий шум дождя. Но луна светит ярко, ни облачка. Ни ветра. Это же листья! Их не видно, но тихий шум… Фантастика. Увы, счастливые моменты в этой жизни очень кратки. Захожу обратно.

  Сменщики теперь играют в шашки. А тот, в наушниках… Спит ли он? Видят ли картинку открытые глаза? Читают ли текст?.. У одних — очень чуткий сон, и от малейшего шороха они уже в боевом состоянии. Мгновенно. А у других — бодрствование, при котором им можно на голову чайник поставить, и ноль реакции. Вот если облить, так может ещё и поморщится досадливо — откуда льёт? Неприятно...

  Да, мы существуем. Отсматриваем содержимое чужих компьютеров, сообщения, письма, звонки. Я знаю такие страшные тайны, что ни одному фантасту не приходили в голову. Разве что реалисту… Нет, наше начальство не работает по подобным обращениям. Даже наоборот, всё хорошо. Слишком. Вопиющая мелочность. Заставляющая утрачивать веру в человечество. Иногда я думаю о Холмсе, который схватился с гением преступников Мориарти, и погиб, поскольку не было для него больше достойного соперника. Но потом ожил, ибо легенде добра негоже умирать. Но что это за жизнь?! Жаловаться Ватсону на то, что измельчал преступный мир, и находить утешение в наркотиках...

  Шашки закончились, теперь пошла игра в нарды. Я никак не пойму — что там используют вместо кубиков? Как же непривычен свет экономичной лампы… Ничего. Никаких революций и бунтов. Грандиозных преступных замыслов. Да, мы знаем тёмные делишки многих людей. Тайны. Скелеты в шкафах. Но и они мелочны до безобразия. И абсолютно неинтересны в силу своей безобидности. Перочинным ножом танк не подбить. Кухонные бунты, ограбления на три рубля пятьдесят четыре копейки. Мошенничества на ту же сумму… ну, может, копеек на десять больше. А мы? В кого превращаемся мы? Не те же ли мы люди? Не сидим ли в тех же компьютерах? Санитары… За нами следит управление внутренней безопасности. А что оно увидит? Не то же ли… Мелочность. Тревога по поводу страшного кухонного бунта. Или грабежа на рубль тридцать. Домогательство в виде непристойного письма на электронную почту. Хотя — два сапога пара. Я уйду домой, извлеку с полки книгу. Творцы прошлого будут со мной, они тоже были над этим мелочным мещанством. Но и им не под силу что-то исправить. Врач ничего не может поделать, если больной не хочет лечиться. Болезнь иногда приятна. А иногда и просто привычна… Я не могу привыкнуть к электронным книгам. И к аудиокнигам. По компьютеру смотрю только старые фильмы. Иногда. А слушаю только музыку. Компьютер отучил меня от телевидения вообще, и от фильмов в частности. Он вернул мне книги. Текст на экране, свежие публикации в электронных версиях газет. Чтение.

   Сменщики расчертили на листе бильярдный стол, монетки теперь вместо шаров, вместо кия — шариковые ручки. А чем раньше занимались? Прослушивали телефоны. Вскрывали письма. А самое надёжное — так это суровое средневековье. Писать могли единицы, и всё передавалось из уст в уста. Только болтай да слушай. Техника определённо помогает скрывать личные тайны. Но помилуйте, что скрывать?! Пустоту? Её не скроешь. А главное — зачем? За плакатом грозной демонстрации ровно то же, что и на кухне. У властителей мира на кухне то же, что и у офисного планктона. А мыслители… Есть ли хоть кому дело до них?

  Бывало и хуже. Когда карали за похищенный рубль, и за кухонный бунт. Когда власть оказывалась ещё более никчёмной, чем бунтари. Много чего бывало. Но это так — эпизоды, эффектно подчёркивающие общую картину.