Этот город, порой он кажется мне добрым и ласковым, иногда чужим, пустым, желающим раздавить.
А как иначе думать, если ты осталась с ним, с городом, сделав выбор, закончив игры.
Сижу на подоконнике, курю, разглядывая утро. Сонные автомобили в пробках, нависшее свинцовыми тучами небо, люди спешащие, а, может, и нет, куда-то.
Осень. Она снова вызывает депрессию, вместе с дождями и пронизывающим ветром. Любила ли ты, любил ли я?
Кого я спрашиваю, себя? Или нет, осведомляюсь у пустоты в сердце. Хочется распахнуть окно и крикнуть, узнав ответ от мрачных домов этого большого города.
Ты растворилась в нём, ушла, хотя никто не связывал нас обещаниями, ответственностью. Я никогда не просил тебя остаться, никогда не умолял. А может, все было написано в моих глазах? Как глупо, нам не хватало той искренности, которая делает мужчину и женщину ближе друг другу.
Ложь. Сначала я считал, что у тебя есть кто-то другой, что ты спешишь к нему, уходя каждое утро, спеша, как будто торопишься вернуться к мужу от любовника, после страстной ночи. Ты ж не замужем. Всё еще не замужем...
Не помню, как мы познакомились — всё это кажется сейчас странным.
Помню, шел дождь. Тогда тоже осень плакала вместе с тобой в парке…
Начинаю вспоминать, и из-за чего первая встреча вылетела из головы?
Тушь растекалась по щекам, делая тебя похожей на актрису из старого кинофильма. Мокрые волосы прилипли ко лбу, щекам. В довершение всего у тебя не оказалось зонта. Помню, как предложил тебе не мокнуть под дождём, а отправиться под моим зонтом куда-нибудь…
— Может, стоит прогуляться?- спросил я улыбаясь. Тогда улыбка была моим кредо, я любил жизнь и тебя полюбил, наверное, с первого взгляда.
На удивление, ты согласилась. Возможно, слишком замерзла, и израненное сердце хотело тепла? В тот момент я так и думал.
Теперь понимаю, все дело в нём, в городе. Когда его освещали лучи весеннего солнца, ты расцветала вместе с первыми цветами. Середина лета делала тебя жаркой, кашляющей от пыли, если долго не шли дожди. Зимой ты мерзла, как все мы, но искрилась счастьем, любила жизнь. Лишь осенью ты снова хотела умереть, как засыпает всё повсеместно. Мечтала, словно птица улететь в теплые края.
Один раз я сумел спасти тебя, отправившись в те самые теплые края, что было сделать сложно при работе, которая точно инквизитор повязала меня по рукам и ногам.
Однако я выбрал две недели на то, чтобы вылечить твою депрессию.
В этот раз не получилось. Без объяснений ты собрала вещи и ушла. В городе у тебя не было ни подруг, ни друзей, во всяком луча я не знал об их существовании, а ты не рассказывала. Я спросил как-то о твоих родителях, но не получив ответа решил, что вдруг они умерли или ты не знала их. Не хотел делать тебе больно.
Не могу понять, что нас связывало? Я фотограф. Ты … Кем была ты? Работа, каждый день ты уходила на работу. Я спрашиваю себя, почему мне неизвестно, за прошедшие три года, кем ты была. Теперь меня спросят, кто она была, кем? Я знаю, что не смогу найти ответ. Что-то стерлось из памяти. Наверное, так и есть. Это как ускользают тени с восходом солнца.
Отключил телефон, решив не отвечать на звонки. Сегодня я умер для всех. Боже, что происходит? Если проанализировать цепь событий наших отношений, теперь они кажутся странными.
Тем не менее, я не дошел до конца истории и скажу, что в итоге понимание того, кем была Элли, стало для меня сначала шоком, а потом я понял, что иначе и быть не могло.
Когда кончились сигареты, я решил, что надо развеяться и выйти на улицу. У меня появилось чувство, что я выбираюсь на враждебную территорию. Перед выходом, взглянул в зеркало. Осунувшееся лицо, трехдневная…нет, себе льстить не стану, недельная, как минимум щетина. Может, стоит отрастить бороду? Глаза покрасневшие, точно я прорыдал всю ночь в подушку. Нет, я не делал этого, только напился, в одиночку, что не делал никогда раньше.
Я смотрел на себя, в укромном уголке душе услышав усмешку, чего ждешь, когда отражение подмигнет тебе? Нет, этого не случилось. Куртка на вешалке похожая на сдутую шину, скрипнула кожаным вздохом. Кроссовки со следами вчерашней прогулки под дождем, с укором взирали на полку, где раньше стояли твои ботинки.
Депрессия Элли передалась мне. Лень и апатия ползли следом. На секунду мой взгляд задержался на фотоаппарате, я провел пальцами по его корпусу, решив, что неплохо было бы сделать несколько снимков. Это отвлечет от мыслей, решил я, сняв с вешалки сумку, укладывая камеру и объектив.
Захлопнув дверь, понесся по ступеням, не желая заходить в лифт. В моем подъезде лестница расположена в закрытом тёмном помещении, и, если выключить свет, то окажешься в тёмном каменном мешке без окон.
Идеальное место для преступления, почему-то пронеслось в моей голове. Сейчас камеры видеонаблюдения на каждом углу. В подъезде же моего дома, на бетонной лестнице, ведущей по лабиринту вверх или вниз, нет ни одной. Тут каждый наедине со своими мыслями, страхами, рискует жизнью, если кто-то задумает совершить преступление.
Распахнув дверь, ощущаю, как холодный влажный воздух врывается в лёгкие, бьёт по щекам, словно я виноват в чем-то перед ним. Застегиваю куртку до подбородка, жалея, что не намотал на шею шарф. Дождь срывается мелкий, промозглый.
Ноги ведут сами в сторону парка. В тот самый сквер, где я встретил тебя. Зачем я делаю это? Жалею себя? Нет, не знаю, сейчас у меня нет ответов. Петляю по узким улочкам. Высокие здания угрюмо разглядывают меня, выбирают из толпы прохожих, чтобы сбросить кусок штукатурки с облупившегося фасада.
Странное чувство, я вспоминаю слова Элли: « Счастье, оно слишком кратковременное, чтобы я доверилась ему. Придёт время, и город заберёт меня снова. Если ты не отпустишь меня, то растворишься в его зданиях, его запахах, улицах, в свете фонарей и листве, что шепчет на языке, понятному, лишь немногим. Они сумасшедшие. Они тоже раньше верили, что способны бороться».
Тогда я подумал, что мы слишком много выпили, и Элли бредит. Теперь, черт побери, её слова обретали очертания.
Я вспомнил, она писала, она всё время писала, словно пыталась внести что-то на потрепанные страницы, пока у неё было время. Почему эти воспоминания начинают проявляться, словно на фотобумаге в проявителе. Сначала я вижу всё, как в «негативе», а потом память расплывается мутным пятном, приобретая четкие очертания.
Твои волосы рыжие, точно из меди, а глаза зелёные, жёлтые, цвета чая, в зависимости от освещения. Кожа слишком светлая, лишённая веснушек и каких-либо дефектов. Губы, очерченные четко, что ты никогда не пользовалась помадой. Вообще косметика и ты явно не подружились с детства, тебе это не было нужно.
Спросишь, наверное, я влюбился? Или это уязвленное самолюбие бьёт по щекам, шепчет в ухо неприятные слова.
Городской парк. Раздетые, нисколько не стесняющиеся наготы, деревья. Пустота. Никого. Сам того не замечая, осознавая, что начинаю искать тебя, я пытаюсь остановиться, сказать себе, что всё это уже неважно.
Как я не замечал раньше. Она стоит в центре, между деревьями. Тротуар заканчивается у её ног, а потом продолжается снова. Городская скульптура женщины, на плечи которой наброшен плащ, как будто она спешит, и не успела вдеть руки в рукава. Сумочка небрежно повисла на плече, в одной руке зонт, а в другой книга.
Ничего не понимая, я смотрю на бронзовую женщину, вспоминая, как ты говорила, что город заберет тебя. Кто ты? Неужели это действительность, когда правда становится слишком глубокой раной. Похоже, я схожу ума. Возможно, эта мысль появляется из-за шёпота, который я слышу. Они говорят со мной – несколько одиноких жёлтых листьев оставшихся на ветвях дерева, склонившихся над статуей.
— Поверь, она хотела остаться, но она устала всё время возвращаться.
— Как такое возможно? — спрашиваю я вслух, не боясь, что меня кто-то услышит.
— Люди многое принимают за истину, отбрасывая очевидное. Верят глазам, когда нужно слушать сердце.
— Вот и сейчас я чувствую себя идиотом, — отвечаю, наверное, слишком грубо.
Дождь прекратился. Порыв ветра срывает последние листья, они, похоже, говорили со мной. Достаю камеру и делаю несколько снимков. Ты не можешь принадлежать только городу, ты всё ещё моя. Моя Элли. И ты останешься на карте памяти, и не только в душе. Как всё странно, ведь этого просто не существует. Вероятно, я, зациклившись на работе, съехал с катушек.
Я подошел ближе пытаясь коснуться ноги постамента, как жаль, что невозможно дотянуться до руки, ощутить тебя снова.
Тот, кто читает, скажет, парень сошел с ума. Но я-то знаю, что Элли была, что она тёплая и живая, и это он, город, забрал её у меня.
— Вам нехорошо?
Её голос, я оборачиваюсь. Женщина в плаще горчичного цвета наблюдает за мной. Длинные рыжие волосы спутались от ветра, и глаза чайного цвета распахнуты, как окна, глядящие на мрачный город.
Этого не может быть, рассуждаю, видя, как знакомая незнакомка смотрит на меня. Я её никогда прежде не видел и в тоже время черты врезались в память, как прямые и не очень улицы города. Листья под ногами снова пытаются что-то сказать, что-то шепчут. Однако их слова, похожие на шуршание, теряют смысл, и я не слушаю их.
— Как вас зовут? — спрашиваю незнакомку. У неё красивые, словно нарисованные губы, лишённые помады. Я смотрю на них и вижу, как буквы складываются в имя.
— Меня зовут Элли.