Моя любовь, Ана
“My Love, Ana” - Tommy
John Sanchez
Джон Санчес
Мне вырезали гланды, и жена ушла от меня. Она сказала, что теперь я буду другим. «Другим существом», если процитировать ее дословно. Я пал духом, а в памяти всплыли события того времени, когда я впервые увидел ее.
Поначалу меня не тронули ее внутренности, ее сердце, ее ЖКТ. Я попросил специалиста по сопряжению подобрать девушку необыкновенную, особенную, такую, какой моя бабушка была для моего дедушки. Их фотографии, видео, письма, полные теплоты и заботы, встречались повсюду в квартире, которую они мне оставили.
Конечно, в заявлении я заполнил особые клеточки, указав, какая женщина мне совсем не подойдет. С камнями в почках, с риском развития сердечных заболеваний, рака, ВИЧ-инфицированные. Самые общие пожелания: я хотел такую, которая умерла бы вместе со мной от старости, как бабушка с дедушкой, после шестидесяти лет брака. Но вместе с тем, необычную, которая пронесла бы свое очарование через всю жизнь.
Специалист по сопряжению показал мне несколько вариантов. Была девушка с сердцем, расположенным справа. Хотя, когда я рассматривал рентгенограмму, ничего не заметил.
- Знаешь, сколько людей рождается с таким сердцем? Менее 1%!
Девушка была удивительна, но меня смущала направленность ее сердечных чувств. Я наклонил голову, скосил глаза, пытаясь представить нашу горячую встречу на открытом пространстве. Мы сталкиваемся грудь в грудь, мы прижимаемся друг к другу – и что? Стук чьего сердца я слышу?
- Я не хотел бы жить с зеркальным отображением, - сказал я специалисту.
Вторая девушка тоже выглядела вполне нормально. Сердце располагалось как у всех, легкие и почки функционировали как надо.
- А изюминка? – поинтересовался я.
- Ее кровь. Она лучше, чем у большинства людей. Она чище, - специалист показал снимок ее печени, увеличенный в 10 раз. – Вы видите эти маленькие шишечки? – Он подождал, пока я не кивнул утвердительно. – Они работают в экстремальном режиме. Эта девушка может есть все, что захочет, и перерабатывать холестерин в шесть раз быстрее любого человека. – Он сел рядом и авторитетно постучал по моему колену. – Ты не потеряешь жену даже после ядерной войны. Риск заболеть лейкемией отсутствует.
- Вы полагаете, что эта девушка согласится на кого-то с обыкновенной кровью? – выпалил я, тут же снимая кандидатуру, потому что я не хотел жену, которая бы считала свою кровь более благородной. Что, если у нас будут дети? Кто-то может унаследовать ее чистую кровь но, с другой стороны, если кто-то получит мою кровь, она будет презирать нас за беспородность. Здесь нужно было сказать твердое «нет».
Потом специалист показал мне снимок поджелудочной железы Аны. Железа сверкала и переливалась как радуга. Она нисколько не походила на внутренний человеческий орган. Это был тонкий лепесток, в изломах которого блестела роса.
Конечно, я не тупой. Как я мог быть уверен, что здесь не поработали с «Фотошопом», или еще что-нибудь? У меня был знакомый, который влюбился в девушку, которая, как ему сказали, имела прекрасную могучую печень. Он присягал первому встречному, что печень его суженой выделяет так много кислорода, что ее клетки вспыхивают как угольки. «Маленькие огни чистой страсти», - частенько повторял он. Через месяц после свадьбы он узнал, что клетки, которые, как он думал, надуваются кислородом, оказались соединительной тканью, обработанной «Фотошопом». У женщины оказалась обычная, немолодая, с признаками легкого цирроза печень. Непростительно обычная.
- Я не хочу, чтобы такое случилось со мной, - поведал я специалисту по любви.
- Гарантия 100%. Мы провели все необходимые фирменные тесты. Нет никакого риска заболевания раком или другой хронической болезнью.
- Как получилась такая железа?
- Есть несколько гипотез. Продукты, которыми она питалась… Она кореянка, видите ли, но родилась в Колумбии; отсюда результат необычной пищевой комбинации: кимчхи и бобы. Уникальный результат. Но до конца мы не уверены, - он достал увеличительное стекло. – Вы это видите? Выглядит как пластиковый дождевой плащ, дополнительный слой, двойная защита, если быть точным. Изумительно, как будто кто-то накинул полупрозрачное одеяло, - он откашлялся. – Это мог быть имплант. Но кому это надо? Вы меня понимаете.
Я думал два дня. Каждое утро я разглядывал снимок, пытаясь представить, как ощущается такая поджелудочная железа. А еще я хотел понять, что скажут мои друзья о такой девушке. Там не было ничего особо впечатляющего, такого, как гигантские легкие или почки в форме клубники. Всего лишь мягкое приятное сияние.
Наконец, я отослал медицинскую карту, приложил необходимые снимки и результаты исследований с обязательным описанием каждого моего органа. Ожидание ответа далось с трудом. Сердце не выдавало малейших изъянов, а цвет лица оставался розовым. Легкие не имели признаков курильщика: внимательный доктор заметил бы, что их поверхность гладкая и ровная, как тонкий фарфор, хотя, конечно, ничего похожего на красоту поджелудочной железы Аны.
Я потратил годы на приведение легких в порядок после окончания средней школы. В то время я часто недужил. Кашель переходил в ужасную простуду, минимум два раза в пневмонию и шесть раз в обострение бронхита. Родители посылали мои документы разным специалистам по любви, но каждый раз получали их обратно с указанием на нездоровые легкие.
Только раз меня пригласили на встречу с подростками. Я сильно волновался, представляя, как я с другими юношами приглашаю девушек на танец, как сама прекрасная Алехандра из Мексики танцует со мной. Я будто видел, как мои родители кивали головами, увидев медицинскую карточку Алехандры, и я получал разрешение поцеловать ее. Я еще не знал, что пройдя через сканер и получив допуск, предки отведут меня в комнату с двумя подростками, мальчиком и девочкой. Девочка болела туберкулезом, мальчик, согласно данным сканера, оказался в группе потенциальных больных раком легких. Я чуть не зарыдал, когда увидел девочку, машущую нам рукой из-за стеклянной стены, которая отделяла нас от танцевального зала, залитого разноцветными вращающимися огнями. Никто не хотел понять, что болел я простудами, и никогда не было у меня туберкулеза. Я и другой мальчик сидели в противоположных углах комнаты и старались не смотреть на девочку. Так продолжалось до тех пор, пока не выключили музыку и свет.
После этого случая я серьезно занялся своими легкими. Я не говорил слишком громко и научился певческой технике дыхания. Зимой я всегда надевал маску, выходя из теплого помещения на воздух. Я делал рентген три раза в неделю. Только через два года я увидел улучшения в легких. Поступив в колледж дизайна и моды, я испугался, что частицы хлопка и шерсти нанесут вред дыхательной системе, но все обошлось.
Иногда я воображал, что мои легкие выставлены в музее как предмет искусства. Мои усилия в дыхательной гимнастике, в попытках избежать соседства с курильщиками и заражения инфекциями увенчались успехом. Но проблема оставалась: мои легкие не были особо выдающимися. Конечно, это были бесценные меха, розовые как мясо семги, они ровно двигались, будто плавая в воздухе, благодаря только своим собственным усилиям. Бронхиальная трубка с многочисленными ответвлениями выглядела как голый, кряжистый ствол дерева в суровую зимнюю пору, совсем не так, как больная городская ветка, приткнувшаяся на тротуаре. Но только эксперт мог оценить это.
За годы глубоких дыхательных упражнений и бегства от курильщиков я все таки был вознагражден. На 35 секунд я мог задержать дыхание под водой, хотя не был уверен, что обычная девушка поймет, как это достижение далось мне.
В те дни я подумывал, не наколоть ли мне татуировку на легких, только правильный рисунок не приходил в голову. Огнедышащий дракон был как-то неуместен, с другой стороны, символ китайской свободы как-то исчезал, запертый в грудной клетке.
За вполне приемлемую цену я мог бы имплантировать кусочки легких тех, кого я любил, но мне самому нравилось все естественное. А единственными людьми, частичку которых я мог бы терпеть у себя, были мои бабушка и дедушка, но они давно умерли. Но вот когда я смотрю на тот снимок Аны, мне безразлично, может ли там быть дополнительный слой эпителия, имплантированный в поджелудочную железу. Она прекрасна, и этого достаточно.
Толстая кишка – еще одна моя привлекательная черта, она выгодно отличается цветом розового вина. Иногда я воображал себя, скользящим в гондоле, восхищенным пещеристыми стенами, заканчивающимися широким, величественным проходом. Я потратил кучу денег, чтобы установить там микрокамеру, способную перемещаться вверх-вниз по кишке. Но, когда на последнем свидании я показал Ане свое ежедневное видео, она не нашлась, что сказать.
Мне кажется, люди не ценят простоту, отсутствие декораций, естественное здоровье. Вот почему в своей заявке я указал, что я просто здоровый человек с натуральной тканью всех органов, готовых к нормальной работе.
Через неделю после принятия моей заявки позвонил специалист по сопряжению.
- Назначена встреча. Кандидат очарована твоими гландами.
- Гландами? – переспросил я, присев от удивления. Но это оказалось правдой. Когда мы встретились, она внимательно изучила мое горло и сказала:
- Они выглядят великолепно, как надувные шары, готовые улететь через рот.
Надо учесть, это было наше первое свидание. Мы делали обычные в таком случае вещи: сравнивали волнообразное движение стенок наших желудков, прислушивались к гудению печени друг у друга, ели мороженое и смеялись над тем, как смешно сокращаются пищеводы у других людей, спроецированные на экран магазина. Неделю спустя мы заметили, что наши электрокардиограммы будто скопированы одна с другой. Я принял это как доказательство единства наших чувств.
- Мы умрем одновременно, - сказал я. Еще мне подумалось, что если она забеременеет, я смогу чувствовать то, что чувствует она, даже одинаковую боль. Ана будет чувствовать наплывы моего сексуального напряжения, прилив крови у меня между ног, или подкрадывающуюся икоту и даже волны любви и страха, заставляющие сердце биться учащенно.
Постепенно я убедился, что мы идеальная пара: она, рассматривающая мои гланды в свете фонарика, и я, облизывающий в воображении каждый излом ее поджелудочной железы.
Спустя три месяца, два дня и восемь часов после нашей первой встречи мы поженились. Доктор, сделав нам внутривенные инъекции, повторил знакомые сакральные слова:
- Только смерть, болезнь или голод соединят вас навеки.
Я верил каждым ударом сердца, каждой каплей пота. Он продолжал церемонию:
- Теперь возьми биопсию у невесты.
Я вонзил иглу в ее грудь и вытянул поршень. Она сделала то же самое, взяв ткань из моего горла. Патолог вернулся через пару минут и торжественно объявил:
- Совместимость – 93%.
Все присутствующие об этом знали, но ее мать все равно всплакнула. Я только подумал, что бы сделали мои родители. Они умерли давно и одновременно. Я был бы счастлив такой судьбе: почечная недостаточность у обоих сразу.
Бабушка часто повторяла, что это безумие.
- Одно дело замужество. Совсем другое – разделить одну и ту же болезнь.
Я не разделял ее мнение. Я верил, что смерть это лучшая возможность настоящего единения с любимым человеком. Бабушка была старомодна. Ее даже похоронили в гробу, в красной тафте с вырезом, достаточно глубоким, чтобы не скрывать выдающиеся формы даже в смерти.
- Причудливо, - оценил все это мой одноклассник из колледжа моды.
Однажды бабушка высказалась по поводу моих дизайнерских проектов:
- Нет, это не платья. Это резервуары.
Она взяла с моего рабочего стола роботизрованный модуль размером с таблетку, из которого я собирался создать грудную защитную выточку.
- Мы строили домики из таких игрушечных кирпичей Лего.
- Эта штука регулирует температуру и влажность.
- Мне и так хорошо, - она сунула руки подмышки.
- Ба, почему бы тебе не примерить? – я протянул ей одну из своих последних моделей, которые выделялись наличием трех квадратных экранов. Один на груди, один на животе и один, радужный, на лбу, в дополнение к шлему. – Они поминутно регистрируют уровень сахара в крови, мозговую активность, частоту пульса. Если с тобой что-то случится, «скорая» прибудет немедленно, а персонал сразу получит все необходимые данные. - Я с гордостью постучал по нагрудному экрану.
- Платья с компьютерным томографом?
- Ба, ну, пожалуйста. Я занимаюсь модным дизайном. Попробуй хоть что-нибудь.
- Модный дизайнер? Лучше назовись консервным ножом. Кельвин Клейн, Эрменегильдо Зегна, Ив Сен Лоран – вот модные дизайнеры, - она пересекла кухню, размахивая рукой и посылая воздушные поцелуи кастрюлям, будто они были зрителями показа мод. – Ты королева, когда можешь почувствовать стежок на талии и порхание на ветру оборки платья, каждой ленты, в то время как мужчины представляют твое тело. Глянь. – Она показала мне руку.
Рука была очень странной без пучков проводов и манипуляторов, которые она отказалась использовать, хотя неоднократно резала себе пальцы, когда чистила овощи.
Она провела ладонью по руке.
- Чувствую «гусиную кожу». Бедняжка, ты это никогда не поймешь.
Такой была моя бабушка. Вероятно, она умерла, держа перед глазами письма и фотографии, полученные от деда. У меня все еще хранится ее ноутбук, те же письма и поздравительные открытки занимают целый ящик.
Я ничего не знал о состоянии ее сердца, ее печени или почек. О состоянии своего организма она сообщала только специалистам с доступом к ее медицинской карте. Когда я хотел узнать, как она себя чувствует, она отвечала:
- Весела, как бокал игристого.
- Ба, ты бы хоть шапку иногда надевала…
- Мой пупок, когда я иногда надевала бикини… - начинала она, будто обращаясь к себе. Потом трясла головой и смотрела мне в глаза. – Как грустно. Никто теперь понятия не имеет, что такое бикини. Бикини, два куска ткани, заставляли всех мужчин сходить с ума от Бриджит Бардо, и даже женщины влюблялись в Бейонсе.
Я скучаю по бабушке. Она умерла за два месяца до моей свадьбы, слава Богу. Иначе она явилась бы в одной из своих древних юбок цыганского ситца и в кожаных туфлях. Это неприятно. Моя жизнь с Аной не была легкой, но какая красавица легка? Я не мог понять, какого черта, взглянув на рентгенограмму моих зубов, она начинала беситься, рыдать, задыхаться и шлепать себя по груди. Она описала свое состояние: она чувствовала, будто ее забыли и оставили в пещере.
- Так было, когда мой отец ушел от нас. Все, что он оставил, был рентгеновский снимок его зубов на всю стену, - она зарыдала. – Через много лет я услышала о нем: решением суда мне переходили его воспаленные миндалины и поджелудочная железа. – Как она мне сказала, остальные части тела достались детям от его других браков, которые он заключал каждые пару лет.
Было ли это отражением ее страха быть брошенной и забытой? Кто знает, может быть, ее любовь ко мне коренилась в моих миндалинах, которые дополняли образ ее отца?
Как-то раз она пространно рассуждала о поступках своего отца, зашифрованных на рентгеновских снимках его зубов. Она по-детски лягалась ногами под одеялом, потом вытянула их и заставила меня прикоснуться, спросив, чувствую ли я что-нибудь? Я сказал «да», хотя ничего не чувствовал.
Иногда мы воевали. Она всегда жаловалась, когда я предлагал «Трансплант», мою любимую компьютерную игру. Она издали наблюдала, как я собираю боевого монстра из различных частей тела и органов, как готовлю его к бою. Однажды я убил ее монстра. То-то была радость, а еще я получил бонус: мог добавить к своему монстру любую часть тела ее побежденного монстра. Я никак не мог выбрать между гибкой рукой за 50 очков, двигающейся в восьми проекциях, и поджелудочной железой за 75 очков, которая дала бы экстражизнь. Моему бойцу явно не хватало манипулятора, но я выбрал железу. Она взъярилась, показывая на экран.
- Ты смеешься надо мной.
- В чем дело?
- Эгоист.
Субботними вечерами мы обычно рассматривали развитие внутренних органов наших родственников, их сердца, легкие и как они справлялись с переработкой продуктов иноземной кухни, когда путешествовали. Там были все, дядья, кузены, все, кроме бабушки, конечно. Мы сравнивали R-граммы и пытались понять, какими будут наши дети. Я составил сравнительную таблицу каждого органа, свел генеалогическое древо. Однажды я пришел к выводу:
- У наши детей будут сильные легкие и почки в виде алмазов.
- И с миндалинами как у тебя, добавила она, держа меня за шею и всматриваясь в мои глаза.
- И с блестящей поджелудочной железой как у тебя.
Она оттолкнула меня и сказала:
- Никогда.
- Никогда? Почему? У тебя нет проблем с ней. В твоей семье практически у всех все идеально.
- Это так; единственный порок был у моего отца – раковая опухоль непростительной забывчивости.
- Зачем ты все это держишь в памяти?
- Навсегда, навсегда – смотри вот сюда, - сказала она, показывая на свой живот. Я подивился, неужели она так и будет рассматривать свою поджелудочную железу как порчу, зловещий знак ее отверженности. Я обнял ее и постарался больше никогда не заговаривать об этом.
Так мы и жили, занимаясь любовью в перерывах между ее параноидальным изучением моих миндалин. В то время у нас еще не было одежды, снабженной детекторами определения повышенного сексуального желания у супруга или повышенного сердцебиения, что указывало бы на ложь. Сейчас этим не удивишь; можно даже распечатку всех чувств получить: злости, неодобрения, эмпатии на основании показателей внутренних органов. Если бы эти возможности появились раньше, я мог бы спасти наш брак или, по крайней мере, понял бы, как она любила мои гланды.
Почему она каждый вечер рассматривала их? И я не уверен, что она промывала фонарик перед тем, как лезть ко мне в рот. Оттого у меня вечно болело горло.
- Только здесь видно твое превосходство, - говаривала она.
Я не понимал, что она имеет в виду, когда прижимала мою руку к своему горлу со словами «Это моя мечта», затем опускала ее на грудь, и я явственно слышал, как бьют крыльями невидимые птахи.
Каждый вечер после ужина она заставляла меня открывать рот, зажимала язык ложкой и, по меньшей мере, час удерживала меня в этом положении. Я видел ее глаза, устремленные вглубь моего горла. Она, казалось, находилась под воздействием неземной силы. Конечно, челюсть у меня немела. Это походило на каждодневные визиты к стоматологу, но я слишком любил ее.
Однажды я проснулся и увидел изображение моих миндалин на стене спальни. Это Ана ввела мне через ноздри миникамеру.
- Что ты делаешь? – с трудом выдавил я, и камера, словно колибри выпорхнула изо рта.
Я побежал на кухню.
- Запустила в меня дрон? – вознегодовал я, проглотив стакан воды, чтобы уменьшить зуд, оставленный камерой на своем пути.
- Это была разновидность игры, которую ты всегда воспринимал нормально. Не понимаю, зачем драматизировать?
- Это мое тело. Я не против, когда ты делаешь с ним что-нибудь, но сначала ты должна спросить у меня.
- Так можно узнать твои мечты, - заявила она и, сунув мне полотенце, убежала в спальню и заперла за собой дверь. Я успокоился и послал ей картинку с моими гландами и тремя херувимами.
Она сразу открыла дверь.
В эту ночь она без конца целовала меня и, прикасаясь пальцами к моему горлу, повторяла:
- Все твои мечты здесь.
Думаю, она, действительно, в это верила. Это был ее способ извиниться. Я не понимал всего до конца, но ее слова заставили поверить, что все это было не так скверно, что я сделал из мухи слона.
Но откуда появилась вся эта затея? Уверен, за этим стояла некая ворожка, с которой она встречалась в последнее время. На следующий день, за завтраком, я накинулся на нее
- Я не знаю, что сказала тебе эта ведьма, но я не хочу, чтобы ты считывала информацию с моих миндалин в мое отсутствие.
- Ты присутствовал.
- Я спал.
- Вот как, - она принялась покусывать большой палец, затем яростно набросилась на меня. – Ты что-то скрываешь от меня. Еще одна женщина, которая проникает в твои грезы? Одна из твоих сотрудниц, с которой ты болтаешь по телефону весь день? Ты хочешь оставить меня как одиноко катящееся колесо.
- Это смешно. Гланды не могут хранить мечты.
Она открыла ноутбук и показала несколько снимков моих миндалин с какими-то отпечатками на них, оставленных звуками.
- Вот так мозг собирает что-то, а потом интерпретирует в мечте.
- Полный бред.
- Ах, если бы у меня была вторая миндалина отца… - она достала ту единственную, которую хранила в маленькой пластиковой коробочке. – Я смогла бы понять, почему отец оставил нас. Я обрела бы покой, если б знала, что я часть его мечтаний. – Она вновь зарыдала. – Эти частички нашего тела, и даже поджелудочная железа, имеют особый язык, который может объяснить верность.
Гланды и мечты? Безумие! Но она твердо верила. В конце концов, я успокоился, уткнувшись в ее белые пушистые роборуки, которые она любила надевать на ночь. Я обрел полную безмятежность, попытался заснуть и позволил ей опять запустить дрона в мою носоглотку.
Спустя несколько дней я проснулся с больным горлом. Саднило так, что я не мог выговорить слова. Что-то должно было произойти. Когда тонзилит не прошел и через две недели приема антибиотиков, а доктор предложил удалить гланды, Ана взорвалась:
- Тупой, безграмотный шарлатан! Он хочет зарезать моего мужа, как теленка!
Мы посетили трех докторов, - они подтвердили вердикт. «Хирургическое вмешательство». Когда Ана предложила услуги своей «колдуньи», я отказался. Какая магия мне поможет?
В день операции Ана пришла в больницу и заявила:
- Наше супружество пострадает, когда тебе удалят миндалины. Я не смогла бы любить человека без сердца или печени.
- Ана, побойся Бога, это совсем не одно и то же, - с трудом я выдавил из себя.
После операции я не смог дозвониться ей. В больницу она тоже не пришла. Позже я объяснил ей, что все на свете меняется.
- Думай об этом, как об одном из моих проектов, в котором отпала необходимость в каком-то чипе или электрическом контуре. Может быть, это просто апгрэйд.
Она не слушала меня. Пока я лежал в больнице, она даже разместила новую порцию снимков на своей анатомической странице, особо выделив поджелудочную железу, над изображением которой она сделала надпись с вопросом для друзей, стоит ли ей изменить цвет данного органа. Друзья особенно советовали лиловый цвет.
«А ЕСЛИ Я РАСТОРГНУ НАШ БРАК, ПОТОМУ ЧТО МНЕ НЕ ПОДХОДИТ ЭТОТ ЦВЕТ?» - вставил я свой комментерий.
Ана убрала меня из «друзей» и поменяла в квартире замок, так что идти после выписки мне было некуда. Кончилось тем, что друзья убедили нас наведаться к брачному консультанту.
Беседа с ним проходила скучно. Она говорила. Я говорил. Она вздыхала. Я распалялся. Консультант попросил меня выйти из комнаты. Потом попросил вернуться. Мы согласились на компромисс. Я должен был востребовать миндалины из больницы и хранить их дома в банке со спиртом на видном месте, как двух аквариумных рыбок.
Она поставила банку на обеденный стол. В первый день мы обедали молча. На следующий день я украсил склянку новогодней гирляндой – ха! Я должен был вернуть страсть в наши отношения.
Однажды вечером перед ужином Ана поскребла банку длинным лакированным ногтем и заплакала. Моя каша остыла, но я все продолжал напевать: я хотел показать, что мой голос не изменился, что я остался прежним. Там в кресле я и уснул, даже не сняв кухонный фартук. На следующий день я обнаружил перед собой записку:
«Милый Томми,
Ты не можешь оставаться прежним. Никто не может узнать, даже ты сам, в чем твои грезы. Мне нужна уверенность в том, что я всегда останусь их частью. Теперь же, без этих миндалин, ни я, ни ты не можем утверждать это с полной определенностью.
Ана».
На столе лежали ее последние анализы крови, заключение о состоянии ее костей и снимок ее поджелудочной железы в прекрасных радужных оттенках, но она ушла. Я попытался найти ее, но только впал в отчаяние. Ни специалист по сопряжению, ни наши общие друзья, которые могли бы дать хотя бы намек, где она, не смогли помочь. Остались лишь несколько рентгенограмм, видео колоноскопии и электрокардиограммы, которые мы сделали когда-то вместе. В тот же день я получил е-мэйл для подписи бракоразводных документов. «Ты еще можешь увидеть меня в суде. Чтобы попросить прощения».
Я решил, что это была очередная шутка, после которой я должен покаяться, поставил подпись прямо за обеденным столом и отправил документы, не обратив внимания, что сосуда с гландами не было на месте. Она забрала его. Но зачем? Зачем она забрала часть меня? Я подумал, что она по-прежнему любит меня, что гланды будут напоминать ей обо мне. Но почему она не взяла мои фото, или ЭКГ, или колоноскопию? Ведь ничего. Только мои гланды. Она хотела меня. Я опечалился.
Я направился в суд с единственной мыслью увидеть ее. Но она не пришла. Ее адвокат выступал, указывая на раздел в бракоразводных документах, где я отказываюсь от настоящих и будущих прав на мои гланды в пользу Аны. Слава Богу, судья ничтожил раздел, заявив, что «часть тела не может быть безвозмездно передана никому, включая супруга, именем закона».
Это постановление ничего не дало. Ана переехала в другой штат, и я лишился возможности вернуть мои гланды. Спустя годы я смог таки начать подыскивать новую супругу. Мне становилось плохо, когда я заходил на форум, и очередная женщина начинала выпытывать, какого размера у меня печень и какой пульс.
Немедленно я выключал компьютер и впадал в истерику. На работе, придумывая новые детали для костюмов, в голове у меня рождалась только одна мысль: если бы мы отказались от апгрейда по синхронизации сердцебиения, мы бы до сих пор были вместе. Я подал заявление о переводе на другую работу и вскоре получил ее в отделе продаж на Юге.
Пожалуй, спасла меня только переписка деда и бабки, которую я хранил в специальном ящике. На многих фото я видел молодого солдата со старой винтовкой, использовавшейся во время Иракской войны. Я вчитывался в те послания, как свидетельства реально существующей любви и преданности, хотя бабушка и утверждала, что этого мне не понять. Действительно, письма с их поцелуями казались иллюзорными.
Я понимал, что мне нужен кто-то, но очень боялся, что другая женщина тоже поверит, будто человек без гланд не может мечтать. Я заполнил форму и отослал ее специалистам, особо отметив, что ищу «особенную женщину с необычным сердцем и незаурядной печенью».
Вскоре пришел ответ на запрос, и я отправился к эксперту по сопряжению для изучения предложения.
- Я знаю, что вам нужно, - сказал специалист и показал мне рентгеновский снимок, разобраться в котором сразу оказалось невозможно.
Он улыбнулся:
- Это ее гортань. Вот это видите?
Я кивнул в знак согласия, потому что не хотел показать свое замешательство.
- Четыре, четыре миндалины. Наверняка она имплантировала две.
Я смутился, не разобравшись пока в своих чувствах к такой женщине. Он показал мне еще один снимок:
- А вот ее поджелудочная железа. Обратите внимание на радужный отблеск. Она уникальна.
Я бросился наутек. Это была Ана. Как знать, может быть ее поджелудочная тоже была похищена. Что она захочет еще? Чужой аппендикс? Или это был новый тренд: соблазнять мужчин и присваивать их нездоровые органы, чтобы вспоминать их, используя память как губную помаду. Мне пришла в голову идея создания костюмов с функцией определения внутренних органов. Такой костюм мог бы вычислять недостающие и сворованные органы. Однако в тот день я оказался не готов приступить к работе. Я был смущен и напуган одновременно. Я заперся дома и достал письма бабушки. Дорого бы я заплатил за такую любовь. В одном из писем была ее фотография на пляже. Голые груди были обведены красными чернилами, а внизу виднелось послание деду: «Я знаю, как сильно ты любишь эти штучки».
Понимал ли я до конца, что она имела в виду?