Случилось это в конце шестидесятых.
Меня еще не было на свете и в той точке советского пространства,где моя мать была главврачем республиканского дома ребенка.
Хоть это и глушь, Марийская республика, однако, должность солидная и жила она с семьей в ведомственной квартире в центре города Йошкар - Ола.
Для меня это был, в первую очередь, город без фруктов.
Я отчаянно сострадала старшему брату и матери, когда слушала истории из их жизни там.
Не понимала как это так, что фрукты там не растут и помидоры не вызревают.
Тайна какая -то.
Зато много грибов и ягод и тайга прекрасна.
Но я не успокаивалась.
Не нужна мне тайга, если там так холодно.
И я еще глубже зарывалась под одеяло, а мать продолжала рассказ.
То про то, как братика в тайге потеряли, то как будущие медсестры, девки деревенские, в занавески сморкались и семечки на занятиях грызли, пока бедная мать пыталась их чему - то учить.
Странно, но ничего не понимая в теории, они потом легко всему научались сами на практике.
Продолжая сморкаться в уже больничные занавески и грызть семечки прямо на работе.
В суеверия там вера была огромная и повсеместная.
Если сказала повитуха, что новорожденный утонет, потому, что на нем "знак воды", он, как ни странно, тонул.
И тонул упорно.
Не получилось утонуть в залитом водой погребе, так по весне в пруд свалился, только сошел лед.
Знак воды!
В эту воду его кто - то тянул или толкал, даже, если на пути стояла преграда в виде досок.
Отодвигал, с силой отдирал - хотя какая у ребенка сила - и падал туда, в водную прохладную тьму, пока насовсем утонуть не вышло.
Неумолимый...
На площадке все ее соседи были люди культурные - разного уровня преподавательский состав из разных вузов. поголовные атеисты с партбилетами.
Напротив жила "большая умница" профессор биологии, как тогда требовалось - враг реакционной и чуждой нам генетики.
Молодая еще совсем женщина, под шестьдесят, с важной прической и добрым лицом, временами имевшим почти младенческое выражение радости навстречу входящим к ней за знаниями.
С матерью она дружила и на шестидесятилетие пригласила к себе в числе прочих гостей, сотрудников кафедры и институтского начальства.
Праздник удался.
Гости были веселы и пьяны, начиналось движение к двери, когда случилось это...
Звонок прозвучал пугающе отрывисто, будто звонивший резко отдернул руку, обжегшись о кнопку.
Именинница, недоуменно пожав плечами - "ктобыэтомогбыть" - пошла открывать, под пьяные смешки гостей.
Уж не тайный ли там воздыхатель явился?
Обратно она вернулась со стариком лет восьмидесяти.
Он еле держался на ногах и сразу не удержавшись за косяк двери, рухнул в проходе, явив взорам измазанные мелом бока и спину старой, изношенной рабочей фуфайки.
- Это мой отец, знакомьтесь!
Крепкий свиду старик будто и не замечал накрытого стола и людей вокруг.
Взнляд его как у сомнамбулы был направлен вглубь самого себя.
Кое - как временно укрепив тело на шатких опорах согнутых локтей, поднял воспаленные красные веки и натужно, будто сглотнув камень, произнес тихо, торжественно и твердо.
- Люся, я сегодня библию сжег!
В комнате повисло такое молчание, что казалось будто остановилось само время, напоследок лязгнув тормозами.
Все профессора, завкафедрами, деканы и просто преподаватели, вся эта новая советская интеллигенция молчала, потрясенная до глубины души.
Никто не шевелился.
- Как?!!
Кто сказал это "как" мать уже не помнила.
Возможно, никто, но внутренний вопрос сам собой вырвался наружу и материзовался в звуке.
Все бросились к двери почти одновременно и через пять минут пространство опустело.
Мать и юбилярша остались одни в квартире, не считая храпящего на полу отца.
Истинная атеистка и комсомолка, мать, в недоумении, пошла убирать со стола,сместив мысли на текущие задачи.
А Профессор Люся еще долго стояла неподвижно, над распластанным у ее ног телом крестьянского родителя, вперив пустые глаза в размытое светом одинокого фонаря, заоконье...
О чем она думала?
Неизвестно...
Да и имеет ли это значение...Какая нам разница.
Ведь нет никаких свидетелей нашей жизни вне нас.
Или есть?!
Кто видит наши мысли и чувства в пустой комнате?!