«Пишу вам, несравненная моя Аглая Пафнутьевна из края мне неведомого, куда попал я незнамо как, вероятно, перебрав французского коньяку с купцом Стригановым.
Великолепный, скажу вам человечище, Стриганов!
Медведь, великан! Из под густых бровищ взгляд пламенный!
При незнакомстве-то страшен образом эдаким, а как за рюмашкою разговорились, так милее человека и не знавал я.
Богат и щедр Сидор Глебыч! Пароходами владеет, по железой дороге евойных вагонов и не счесть. Углем, почитай, пол России и завалил.
Душа-человек! Простого люда не чурается.
Вот, узнав о моём гражданском состоянии, да должности, с которой денег чих и есть, ни рассмеялся, ни попрал. «Кому, что судьбой определённо, - говорит, - с тем и идти».
Филосов, крепкого ума мыслитель, Эпикур!
Сколь дней беседы вели и не упомню теперь.
И в «Паласе» столы заказывал и в «Разгуляе» сиживали, а как с цыганами в «Яру», так и припомнить совестно. И в Питер с ним заезживали, и по «Золотому Кольцу». Но вот оказался я, вдруг, в месте мне не известном, в одиночестве, без крова и денег.»
Вильямин Поджарский лишь уложил письмо в карман, как хлипкая дверь скрипнула железно. В проеме, подсвеченном рогатым месяцем, стоял Стриганов в белой рубашке под черным костюмом.
-Батюшка, - выдохнул Поджарский и бухнулся на колени, пытаясь ухватить волосатую руку вошедшего, - не чаял увидеть вас, благодетель мой, пребывая в худых предположениях и скверных думах.
- Оставь, Виля, - Сидор Глебыч махнул рукой. Его густые черные брови сошлись на мгновение у глубокой складки высокого лба, - на пять дней оставил тебя здесь, на свалке, для поправки твоей допотопной речи. Видимо по более срока отвести нужно.
- Нет, нет, - затараторил Вильямин, - задолбался я с этими хануриками канитель разводить, - пальцы у Поджарского зашевелились раскладно, голосом загундосил, - тусуются мозгляки по свалке бестолково, а как арба заедет - в драку. Забери меня отсюда Христа ради!
- Ну вот,- довольно улыбнулся Стриганов, - наблатыкался значит. Остался денёк тебе в политтусовке покрутиться и, думаю, в самый раз будет. Выходи на волю Вилька, - и распахнул дверь.
Сиреневое покрывало сияло тремя звездами треугольно, будто полковничий погон в небо кинули. Теперь полноликий месяц выглянул из-за перистой тучки и вроде мигнул желтым глазом.
- Клевая тачка, - Поджарский провалился в мягкость кожаного сидения, - боюсь спросить, Сидор Глебович, куда вы завезли меня, что за Мир эдакий? Навроде во сне я, а как ущипнусь явь и есть.
- В светлом будущем, мой друг, в самом наисветлейшем, - пробасил Стриганов.
Автомобиль бесшумно катил по рассвеченным рекламными огнями городским улицам, обгоняя невиданные Поджарским авто, снующих в превеликом множестве.
- А где ж народ, Сидор Глебовович, люди где?- засуетился Вельямин, разглядывая пустынные улицы.
- Зачем тебе народ? - пробасил Стриганов .
- А как же без него?
- Нет нынче народу, дружище, электорат есть, а народ, так, пустое, - Сидор глянул на Поджарского рыбьим глазом, - при нынешнем режиме ненужный он. Нынче важны голоса, а лучше молчание. Хотя, я ни в том, ни в другом не нуждаюсь. Моё дело душа, - и хохотнул утробно.
«Мазерати» бесшумно остановился у ярко освещенного входа стеклянного здания и, лишь подельники вышли из автомобиля, человек в черном тут же отворил двери, сопроводив приезжих в роскошный номер.
- Мать моя! – пораженный убранством прошептал Пожарский, - в натуре и есть другой мир! Ты поясни мне все же душа-Стриганов, где я и зачем? Иначе, чую, разума лишусь.
- Не торопись, мой друг, всему свое время, - улыбнулся тот, - завтра открывается сходка… Тьфу ты! Конгресс Партии Нерасторжимого Единства. Мы приглашены почетными гостями. Познакомишься с цветом Нации, впитаешь, так сказать, дух правящей элиты, окунёшься в суть происходящего, а через день, - Сидор Кузьмич потряс волосатым кулачищем, - весь мир у наших ног.
Утром, лишь сотоварищи вышли из номера, в коридоре двое в черном, приветственно кивнули и будто приросли к ним, не отставая ни на шаг.
Улица полнилась дождливой сыростью, и дорога в едва заметном тумане за стеклом авто зыбилась, будто живая.
Они остановились у белокаменного здания с высокими дверями и, оказавшись в громадном вестибюле, вошли в просторный лифт.
Странное ощущение посетило Поджарского: ему показалось – чья-то сильная рука подхватила его за шкирку, и потащила наверх.
И с тем, учуял он, как теряет, что-то значимое из своего бытия, меж тем, обретая осознание важности собственной персоны и очевиднейшей потребности присутствовать в этом Мире.
И вдруг панический страх овладел сознанием, лишь представил миг, кода могущественная длань отпустит его шиворот.
Он очнулся от грохота аплодисментов и жара в собственных ладонях, отбивающих яростные чмаки.
«Единство нерасторжимо! Единство несокрушимо! - скандировал зал»
От долгого однообразного повторения пафосной кричалки, буквы во фразах перемешивались и, повторив в десятый раз одно и то же, Вельямин перестал понимать её смысла.
Посередь зала, на прозрачном возвышении, стоял мелкий мужик неопределенного возраста, с обвислыми щеками и «мешками» под круглыми глазами. Он поднял руку: зал вмиг умолк.
- Друзья, соотечественники, коллеги, - Поджарский явственно слышал его голос, будто стоял рядом с неказистым.
- Опять Первый забухал, - раздался шепот за спиной Вельямина.
- Подтяжку давно пора делать, а ему некогда – стакан не отпускает, - поддержал второй голос.
- А где же Сам?- сидящий рядом вполоборота спросил задних.
- Не знает никто, вторую неделю на людях не показывается. Говорят, как к Титулованному отбыл на грехоотпущение, так и не видел его никто.
-А я слышал на сома донки ставить поехал, - раздался шепот справа.
- Какие сомы, возмутился слева сидящий, - последний издох полгода назад.
- Языки попридержите, - прошипело сверху.
Вильямин глянул на звук и подивился прозрачному шару, зависшему над его головой.
- Собратья, - раздался голос отовсюду, - на постаменте возникло толстозадое чудо с пухлыми губами и легким шарфиком на шее, скрывающим еле заметный рубец. Верхняя губа дамы, застывшая монументально, позволяла шевелиться нижней, ограничивая её активность, - позвольте от всей души поздравить вас с великой датой: пятидесятилетием нашей партии.
- Не нас, а вас, - пробурчал сосед слева, - старая калоша.
- А сам-то, - усмехнулся кто-то рядом.
- Сам-то, - передразнил возмутившийся, - я своих не сдаю.
- Своих, - продолжил тот же, - приблизься к телу и будет тебе счастье.
- Счастье… Я его до смерти столько не насобираю, чтобы добраться до зада этой профуры.
- А ты перед её осчастливливай, бестолочь, - хохотнул кто то.
Да, - прокряхтел сосед слева, - по крупному нынче не взять с налету, всё обходными путями, а как недоберешь, так и пожалуйте к прокурору.
При таком раскладе, хорошо коли по миру с сумой, а если срок присовокупят ?
Куда не кинь, везде клин. Обложили нашего брата, а сами вон, под губами шарфики подвязывают.
Поджарский не понимал о каком счастье велась речь и обратился к рядом сидящему: « А что же это за счастие такое, с которым прокурорские борьбу ведут»?
Лысый мужик лет шестидесяти недовольно глянул на на Вильямина и тут же взбледнул, вспотел и покраснел одновременно.
Шквал оваций обрушился на зал неожиданно. Народ стоя рукоплескал, выкрикивая здравицы созревшему до пятидесятилетия дастуру.
Поджарский, объятый всеобщим восторгом, колотил левой кистью правую, не отрывая взгляда от опустевшего постамента. А когда толпа успокоилась, не увидел рядом, обсуждавших счастия партийцев и тут же ощутил лохматую кисть, тронувшую его запястье.
- Стажировка окончена, Виля, поспешай за мной, на выход.
«Мазерати» летел по встречке, переполненной автомобилями улицы, то и дело вскрикивая сиреной, а то скрежетал кряхтелкой, ослепляя окружающих яркими световыми сигналами.
- Куда торопимся, Сидор Глебовович, - глянув в черные очи спутника, поинтересовался Поджарский.
- К твоему счастью, - ответил тот и приложил к уху заверещавший мобильник, - буду через десять минут.
Продолжение.http://www.proza.ru/2018/11/05/1388